- Дорогие выпускники! Я лично, а так же весь наш педагогический коллектив от всей души поздравляет вас с окончанием школы! Сегодня, прощаясь с вами, я не буду желать вам безоблачного пути – его не будет. Конечно же у вас в жизни будут и победы, и радости, но будут и разочарования, и огорчения, и поэтому я хочу пожелать вам споткнувшись – не упасть, а упав – найти силы подняться и идти дальше. Никогда не теряйте головы на плечах и живого сердца в груди. Ну, это на будущее, а на настоящее – желаю вам всем удачно поступить в институт, а на предстоящих экзаменах как всегда желаем вам легких билетов и красивых ответов. – Надежда Николаевна передала микрофон кому-то из учеников и стала спускаться со сцены. Пока она принимала цветы и поздравления, директриса Анна Сергеевна говорила одной из рядом сидящих учительниц Ольге Петровне: «Она могла бы говорить и получше. К чему эта тягомотина о безоблачном пути? Сказала бы как все. К тому же, чего она вырядилась в этот дурацкий бежевый костюм?» «вы совершенно правы, Анна Сергеевна, ее речь действительно оставляет желать лучшего, а костюм просто ужасен». В это время к столу подошла счастливая Надежда Николаевна с охапкой цветов, которую едва могла удержать. «Уф! - произнесла она весело, - Ну и жара сегодня!». Она положила благоухающий букет на стол и села, продолжая улыбаться.

- Вы прекрасно говорили, Надежда Николаевна», - сказала Ольга Петровна.

- Спасибо! Ах, я так счастлива, они такие замечательные, просто чудо! Мне кажется, что только теперь я поняла как они прекрасны, и мне очень грустно сейчас прощаться с ними.

 

- И завершила последний звонок речь нашей замдиректора Надежды Николаевны. Потом вынесли девочку с колокольчиком, а потом мы пошли по классам. В классе наша Ольга Петровна тоже толкнула какую-то речь. Не знаю, чего она от нас хотела. Одна только Дашка выдавливала из себя слезы, да и то наверное, чтобы подлизаться к Ольге Петровне. И Ольга Петровна тоже плакала. Может ей и в правду нас жалко было, а может так, притворялась, это я не знаю, может я конечно и не права.

Бабушка молча смотрела на Иру, которая закончила свой рассказ о последнем звонке и продолжала с аппетитом уплетать наваристый борщ.

- Нужно уметь быть благодарным, - сказала, помолчав, бабушка, и поднявшись из-за стола, вышла из кухни.

- Как поешь, – помоешь посуду, - сказала мама, тоже вставая из-за стола и выходя вслед за бабушкой.

- Ладно, - буркнула Ира. «Еще благодарить там кого-то, - подумала она, - В особенности эту подхалимку нашу классную Ольгу Петровну. Она же ноль, полный ноль, что как педагог, что как учитель. Литератор! Она же публично признается классу, что не понимает «Мастера и Маргариту». Да ей после этого вообще в школе нельзя работать. Она же с собственной 8-летней дочерью устроила куплю-продажу: за пятерку дает ей 20 рублей, а за четверку отнимает. И я ей еще должна быть за что-то благодарна. Еще чего!».

Автобус, расцвеченный разноцветными огнями, мчался по ночному городу. Из автобуса доносилось нестройное пение нарядно одетых выпускников:

Нам не позабыть свой дружный класс

И учителей родные лица…

Автобус уносил их все дальше и дальше от школы на другой конец города, в дорогое кафе, туда, где после завершившийся в школе торжественной части, должен был продолжаться их выпускной бал.

Песни скоро стихли и автобус погрузился в задумчивую тишину. Каждый уже чувствовал перемену, но никто еще до конца не осознал ее. Перемена в их жизни до сих пор еще почти ничем не выдавала себя. Она обнаруживалась только словами учителей на торжественных мероприятиях, но в остальном все оставалось по-прежнему. Сейчас они особенно остро вдруг ощутили эту перемену, и каждый затих, задумался о своем будущем, настоящем и прошлом. Ира мельком взглянула на прислонившуюся коконному стеклу задумчивую Ольгу Петровну и ей вдруг вспомнились бабушкины слова: «Нужно уметь быть благодарным». И ей вдруг стало мучительно стыдно. «Нужно уметь быть благодарным. Конечно, конечно, бабушка была права. Нужно уметь быть благодарным. Они наши учителя виноваты перед нами, но мы ли не больше виноваты перед ними? Они ведь любят нас бесконечно! Пусть они совершали ошибки, пусть тысячу раз были не правы, но ведь сейчас время такое, они наверно и сами запутались ужасно. Ведь если подумать, они не так уж и виноваты, наше время сделало их такими. Да и мы имеем ли право их судить? Разве мы так уж идеальны? Разве я так уж идеальна? Ольга Петровна, милая, простите меня, ради Бога, простите! Я так часто думала о Вас плохо, но вы ведь ничего плохого мне не сделали. Вы всегда хотели как лучше. Вы порою ошибались, но Ваша ли это вина, что вы не нашли верного пути? Простите меня! Сможете ли Вы простить?»

Ира взглянула в задумчивое лицо Ольги Петровны. Она смотрела долго и пристально, пытаясь найти в ее лице ответ на свой вопрос, но лицо учительницы не выражало ничего, кроме задумчивости. А Ира все смотрела и смотрела; ей вспомнилось прошлое, их с Ольгой Петровной отношения, но и в них она не находила ответа. Вдруг Ольга Петровна, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, обернулась. «Что, Ирочка?», - спросила она, улыбнувшись. «Нет, нет, ничего», - тоже улыбнувшись, ответила Ира и поспешила отвернуться к окну. «Она не сердится! - радостно подумала Ира, - Но все-таки я очень перед ней виновата. Перед ней и перед всеми остальными учителями, о которых думала плохо. Они ведь все любили нас и давали все, что могли». «Вы любите, Бог знает, нас за что, И в этой вы любви своей прекрасны», - вдруг вспомнилось Ире. Она сама не знала, от куда пришли к ней эти строки. Может быть она читала их где-то, а может быть она придумала их сама, но теперь она точно знала: «Да, именно «в любви своей прекрасны». Их любовь поистине прекрасна! Какие глаза были сегодня у наших учителей, когда мы садились в автобус. Будто мы их родные дети и уезжаем в другую страну, а не на другой конец города. Учителя, милые мои, родные учителя, простите ли вы нас?.. А может вы и не помните обид?..».

И на душе у Иры вдруг стало так легко и свободно, как никогда не бывало раньше. Каждый из едущих в автобусе одноклассников и учителей вдруг стал ей родным и близким. Рухнули стены, до сих пор сковывающие ее душу, отгораживающие ее от людей, от их живого и прекрасного мира. Она поняла вдруг, что каждый человек прекрасен сам собой, а не тем, что подогнан под какую-то общую мерку.

 

Два класса как одна большая семья, отгороженная от всех стенами кафе и темнотой ночи, где все за одно мгновение стали своими. Они стали друг другу за эту ночь ближе, чем были раньше. Никто из них пока не заметил этого, но понятие класса стало четче. Если раньше класс был, но не ощущался как таковой, то теперь, когда он формально распался – каждый почувствовал: «наш класс, мы одно целое». Это не выражалось ни у кого до конца свободно, но неизменно присутствовало у каждого.

Выпускной бал закончился в 6 часов утра. Они выходили в раннюю свежесть утра и садились в автобус. Автобус нес их по пустынным в этот час улицам города. Вставало солнце. Оно вставало, на первый взгляд, так же как и вчера, позавчера, как и 1000 лет назад, но ни один восход в точности не повторяет предыдущий. И это новое солнце, открывая новый день и касаясь первыми лучами просыпающейся от ночного забытья земли, распахивало еще не видимые двери новой жизни, в которые в утренней тишине, завороженные видом восходящего солнца, въезжали выпускники одиннадцатого класса…

31.07.2003