Было уже почти лето. Собственно, - почти – это по календарю, а жара градусов под тридцать измывалась над жителями города ещё с первомайских праздников. От жары у людей плавились мозги (как бы там ни было, мозг – это все-таки жировая ткань), расслаблялись и отвисали лицевые мышцы, и от этого все были немного похожи на бульдогов: поникшие головы, усталые глаза, в которых ясно читалось вселенское равнодушие.

Вот в такое веселенькое майское утро я, как обычно, ехала в трамвае на работу. С утра на улице еще было довольно прохладно, не более двадцати градусов выше нуля, и это как-то бодрило, но стоило лишь зайти в трамвай, как появлялось ощущение, что ты попал во все круги ада сразу.

- Вы выходите на следующей? - Интересуется парень в футболке с логотипом Adidas у впереди стоящей пожилой женщины.

В ответ тишина. Трамвай покачивается на ходу.

- Женщина, вы выходите? – Вопрошает парень и – кончиком пальца - трогает повернутую к нему спину.

В ответ тишина. Трамвай трясется. Парень применяет физическую силу – делает попытку осторожненько, бочком так протиснуться к выходу. Пожилая женщина вдруг резко оборачивается и с нажимом произносит:

- Я ТОЖЕ СЕЙЧАС БУДУ ВЫХОДИТЬ!

Забавно…

Хорошо еще, что летом из-за жары людям лень ругаться. Зимой, например, чуть ли не каждый день случаются ссоры. Обычно стычки инициирует женщины из разряда стерв-истеричек. В общем-то, приличные уважаемые особы, часто даже привлекательные, украшенные приемлемым количеством косметики, хорошо одетые и приятно пахнущие. Обычно любят детей, часто даже безмерно и незаслуженно. Этим женщинам, видимо, настолько тяжело быть милыми на работе и ласковыми дома, что они начинают прикапываться к людям в транспорте, кидаются на них, как собаки.

Я старалась только, чтобы не наступили на ногу - было жалко новые туфли. А самым страшным казалась, если бы о мою одежду обтерлись бы влажной подмышкой. Поэтому я внимательно следила за всеми ногами и руками, уцепившимися за верхние поручни (руки, державшиеся снизу, опасности не представляли). В любую минуты я готова была пригнуться, присесть, резко отшатнуться или выскользнуть, ускользнуть от этих многочисленных неопрятных тел. Ещё нужно было перемещать голову – впереди стояла бабуля с жирным затылком, который при удобном случае норовил уткнуться в мое лицо. Всё это было настолько омерзительно, что мне захотелось выскочить из этого ада, прямо сейчас, не дожидаясь нужной остановки…

Я стояла у самого входа. То ли солнце сегодня проявляло чрезмерную активность, то ли луч сбликовал в зеркале проезжавшей мимо тойоты и, отраженный, ударил мне прямо в глаза, но на какое-то мгновение трамвай озарился таким ярким светом, что даже силуэты впереди стоящих людей стали невидимы.

По-видимому, в этот же момент я – неожиданно для самой себя - и выскочила из вагона. Потому что, обнаружив, что стою уже не в трамвае, а на остановке, очень удивилась. Вздохнула, очухалась. И поняла, что была не права. Вместо пятиминутного ада придется идти пешком, поскольку это не так безнадежно, как попытка дождаться другого трамвая. И тут краешком сознания уловила: в мире что-то не так. Чувство было нечетким, на грани уловимого, как ощущение кожей взбирающегося по голой ноге муравья: вроде есть, а вроде и нет. Впрочем, мир, может, подождет, а вот директор на работе – точно нет. А дальше был шок, такой сильный, что я даже на какое-то время перестала дышать. Забыла. Вспомнила, когда испуганное сердце бешено заколотилось, не понимая, в чем дело, почему прекращена поставка кислорода… я стояла столбом и не могла понять, что же происходит вокруг меня, со всеми нами. Всё вокруг странным образом затормозилось. Я видела, как смешно и непривычно шагали люди, медленно-медленно, как в режиме повтора на спорт-каналах. Это было настолько странным, что вызывало легкое головокружение, как небольшое количество алкоголя в крови. Пожалуй, меня даже немного подташнивало от этой картины.

Все движения были плавными, как будто размазанными фотокамерой при съёмке в движении. А вообще, мир оказался весьма романтичным: медленно-медленно упал листок с липы. Проплыла (бегом) навстречу своему парню длинноволосая девушка. Легкое платье красиво развевалось на ветру. А потом я увидела, как летит бабочка: при каждом взмахе крыльев в воздух взлетало маленькое облачко разноцветной пыльцы.

Вот девчонка рядом уронила – нет, только роняет! - настолько это теперь продолжительный процесс – книжку. Я видела, как она падала, как раскрывались веером страницы… Я даже смогла прочитать слова: "Графиня изменившимся лицом бежит пруду". «Золотой теленок». Сейчас я подхвачу… Но в чем дело? Я собиралась поймать, схватить книгу, но смогла только еле-еле сдвинуться с места. А книга уже в пыли на асфальте. Какой ужас: я – такой же тормоз, как и все они! Минут пять я осознавала и привыкала к произошедшим с моим телом переменам. Оказалось, что теперь я двигаюсь с такой умопомрачительной скоростью, что обогнать меня не составит труда даже находящейся в анабиозе черепахе. Следующий требующий незамедлительного ответа вопрос был таким: как теперь жить. Интересно, что обо мне подумают люди? Впрочем, окружающие как будто бы и не замечали ничего необычного. Похоже, они даже не понимали, что всё теперь идет совсем не так, как раньше. Пожалуй, даже немного смешно наблюдать, как ведут себя люди «в режиме замедленной съемки». Вот очкастый мужичок хочет закурить. Он тянется в карман за зажигалкой, нажимает на клапан, потом я вижу, как появляется пламя, как язычок его плавно вырастает, сначала он совсем крохотный, потом выше, выше – до сантиметровой высоты. Потом потихонечку раскуривается сигарета…

Я шла и понимала, что двигаюсь слишком медленно. При такой скорости я не доберусь до офиса и к обеду. И как же я была потрясена, когда оказалась на своем месте за 15 минут до начала рабочего дня! Никогда и ни при каких обстоятельствах я не приходила сюда раньше девяти –просто физически не успевала!

Хотелось найти какую-то причину. Разумное объяснение того, что со мной происходит. Наверное, всё-таки нужно лечить голову. Но я не хотела прожить остаток жизни в психушке (то, что меня туда засунут, обратись я за медицинской помощью, не вызывало ни малейших сомнений)…

А жить становилось всё интереснее. Я психовала на всё и всех: компьютер слишком долго грузился, коллеги слишком долго соображали, совещание затягивалось на целую вечность, чайник закипал – по моим меркам – минут сорок, факс принимался часа два…

Немного забавляло, как разговаривали коллеги: тянули слова, делали невыносимо многозначительные паузы, а на фразу уходило столько времени, что мысль терялась, не успевая быть понятой. Впрочем, я и сама говорила ненамного быстрее. Причем, это обстоятельство никого, кроме меня, не смущало. Наоборот, все вокруг удивлялись, какая я вдруг стала «оперативная». Что ж, я успевала догадаться, о чем они думают, задолго до того, как сформировывалась фраза. В общем, если дальше так пойдет, я, наверное, сделаю карьеру. Это обстоятельство немного примиряло меня с необходимостью жить в замедленном мире и самой быть тормозом.

Примерно неделю продолжалась эта пытка: я вставала утром, ехала на работу, и, хоть я и напоминала себе перебравшим транквилизаторов слона, в итоге выяснялось, что со всеми своими делами я управляюсь куда быстрее, чем это было раньше, максимум за полдня. Но как же это меня выматывало! Я как будто двигалась под водой, на приличной глубине, прилагая огромные усилия, раздвигая тяжелую субстанцию. И, чем быстрее я пыталась идти, тем медленнее у меня получалось.

Последние два дня я искала ответ в Интернете. Обычно он мне помогал, но сейчас… Результат был неутешителен: ни одного похожего случая в литературе не описывалось. Зато список уже имеющихся у моего организма диагнозов отяготился еще парой десятков душевных болезней – от пубертатного психоза до параноидной шизофрении.

Рассказывать другим людям о том, что со мной происходит, я всё не решалась. Уже лет пять как я никому не доверяю. По-моему, это нормально: поддерживать хорошие отношения – практически со всеми – и никому не давать лезть в душу. Но одному-то человеку рассказать можно. Точнее даже – уже нужно, иначе я сойду с ума.

И мне пришлось идти к Жанне. Это моя подруга. Жанна моложе на полгода, но в её голове столько жизненного опыта и знания людей, что до сих пор с избытком хватало на нас двоих. У моей подруги был неплохо зарабатывающий муж и двое детей. Сейчас как раз пацаны сосланы на дачу, к бабушке, а муж очень кстати уехал в очередную командировку, так что в пятницу я отправилась на сеанс психотерапии.

Нажимая кнопку звонка, я успела подумать, что так и не дозвонилась до подруги – городской номер был занят, а мобильник недоступен – и что пришла незваным гостем и даже ничего не купила по дороге. Сигнал всё звучал и звучал, а я никак не могла оторвать палец от кнопки. Наконец, дрогнул и защелкал, проворачиваясь всеми своими шестренками, зубчиками, колесиками и пружинками, замок на входной двери. Я слышала, как проворачивается запорный механизм: раз, два, еще половинка… Жанна, как обычно, открыла дверь с сигаретой в зубах и с зажатой между ухом и плечом телефонной трубкой. Зачем-то заглянула мне через плечо, как будто ожидая увидеть на площадке «хвост», и неопределенно кивнула головой в направлении коридора. Впрочем, я итак знала, куда следует идти. Я произнесла «привет» – беззвучно, одними губами – и прошла на кухню. Жанка продолжала «висеть» на телефоне.

- Подожжи-ка, - остановила она невидимого собеседника. Вышло это у нее примерно так: «Па-а-да-а-жжжи-и-ка-а…». Из-за того, что слоги тянулись бесконечно долго, выразительные (от сильного удивления до громкого негодования) Жанкины интонации были практически не заметны. - Ты мне лучше скажи, где это в сервиске написано. Понятно… Так это же не является документом. Да не то слово – можем зацепиться. Ещё как можем! Давай-ка мы с тобой сейчас ничего по телефону решать не будем, а в понедельник встретимся, и я посмотрю документы… Хорошо? Ну всё, пока. Да вот, опять они там с договором накосячили, теперь судом грозит клиент, - это уже относилось ко мне. Замотал меня Серега уже со своим сервисом. Сейчас отключу телефон, а то опять кто-нибудь позвонит.

Жанна, несмотря на то, что давным-давно очень удачно вышла замуж, и работать особой необходимости у неё не было – оказалась неплохим юристом. Настолько неплохим, что ей постоянно названивали бывшие клиенты, старые знакомые, знакомые клиентов и родственники знакомых. Жанка по простоте душевной никому не отказывала в консультациях, некоторым (в особо интересных случаях) даже лично помогала. В общем, безотказность её люди понимали настолько широко, что тишина в квартире подруги наступала только в результате выключения всех: городского, своего мобильного, мобильного мужа – телефонов.

Серега же был нашим однокурсником, и, кроме того, у него был сервис-центр, которому почему-то катастрофически везло на «занозистых» (по определению хозяина) клиентов. В свободное от своей и без того ненормальной жизни время Жанка вытаскивала Серёгин бизнес из многочисленных его проблем.

Я разглядывала кухню. Аккуратная горка немытой посуды, на плите, упаковка кофе в зернах. Со времени моего последнего прихода здесь мало что изменилось: ну, разве что появилась новая микроволновка «Самсунг»…

- Старую выбросили, она сломалась, - перехватив мой взгляд, пояснила Жанна.

Ну, и обои уже менять надо, конечно. Этой квартире, конечно, не повезло, с семьей: абсолютно занятые люди здесь жили, безнадежные трудоголики. А маму Жанка с Вадимом к себе никогда не пускали надолго.

- А ты чего не позвонила-то? Я уйти могла вообще-то…

- Я звонила. У тебя последние пять лет телефон занят был. Слушай, я тебя застать не рассчитывала и даже не купила ничего. Давай я сгоняю в магазин, вина, что ли, куплю?

- Подожди, подожди. Ты чего так тараторишь? Посиди лучше, отдышись. А в магазин я лучше сама спущусь. У меня просто сигареты ещё кончились. Ты посиди, я быстро. – подруга уже держалась за ручку двери.

Супермаркет располагался в том же доме, так что ждать оставалось недолго. Минут пять я сидела на табуретке, а потом решила убрать со стола и заодно уж помыть посуду. Прошла целая вечность. Посуда была вымыта, кухня вылизана до блеска, а Жанка всё не возвращалась… Я уже начала подозревать, что она вопреки своему обещанию не выключила мобильник и опять консультирует кого-то прямо посреди полок с кошачьими консервами и стиральными порошками. Такое уже случалось… По моим подсчетам, за это время можно было съездить во Францию, выбрать там пару бутылочек молодого вина и даже вернуться. Наконец появилась Жанна.

- Слушай, ну ты не иначе как через Париж опять, - принимая в прихожей пакет, я не смогла удержаться от упрека.

- Да ты что? – глаза подруги приняли несвойственные им округлые формы. – Я нигде не останавливалась, ни с кем не говорила, телефон при тебе еще выключила… Ни фига себе! Когда это ты успела тут всё убрать?

- Ну, ты бы еще года два отсутствовала…

- Да какие два года? Смотри: когда я уходила, тут, - (пальцем ткнув на часы в прихожей), - было 19.30. А сейчас? 19.40!

Верно. Прошло 10 минут всего. Неужели наши скорости настолько разные?..

- И правда… Жан, я ведь об этом и хотела с тобой поговорить. Ты знаешь, мне кажется у меня серьезные проблемы с синхронизацией.

- С чем, с чем у тебя проблемы? – Подруга едва не подавилась сигаретным дымом.

И я рассказала ей всё… Сначала Жанна тупо смотрела на меня, как на психически больную, жалостно и в то же время настороженно. А через две бутылки кинзмараули (одной, как всегда, не хватило, но я уже пошла сама, и справилась с задачей – мы специально засекли – за 2 минуты!) и полпачки сигарет она расслабилась. Я, кстати, тоже. В конце концов мы просто смотрели друг на друга и смеялись – до дури, до усталости, до боли в животе.

- Нет, ты скажи, прямо вот так: «па-а-да-а-жжжи-и-ка-а…»?

- Ну да. Только сейчас у тебя это получается так, что надежда услышать последнее «а» у меня вообще пропадает. А ты знаешь, какой у меня на работе курьез сегодня был! Представляешь: прошу у начальников подразделений сбросить мне по электронке отчеты. Пустяковые такие отчеты, но срочно надо дальше вверх переправить. Вот. Жду минут 20. Нет. Жду еще 20. Нет. Жду ещё 5 минут, а потом ждать больше не могу, взрываюсь просто. Топаю сначала к одному, ору, что он срывает мне все сроки, угрожаю написать служебку (просто пугаю, разумеется). Немая сцена. Смотрит на меня, как баран на новые ворота, и говорит: «И-из-ви-и-ни-и-те, Е-ле-е-на Се-ер-ге-е-вна, я не всё-о уло-ви-ил. Вы-ы так бы-стро-о го-во-ри-те, но поч-та е-щё не уш-ла…». Ну, последнее я уже дослушиваю на ходу, в коридоре. Иду к другому, всё повторяю. Дальше немая сцена. Заглядываю в монитор – почта уходит. Со скоростью прорастания семян, представляешь? Они, бедолаги, давным-давно всё отправили! Просто всё происходит слишком медленно. Для меня одной…

Еще через полпачки лицо подруги стало совсем серьезным.

- Слушай, Ленка. Я, конечно, не врач, но тут и без медицинского диплома понятно, что дело серьезное. Давай-ка я тебя отведу к лучшему психиатру города, я как-то его сына из ментовки вытащила, так что он примет. Мужик очень умный. Если уж он тебе не поможет, то не поможет никто.

Я упиралась, как могла. Приводила мыслимые и немыслимые доводы. Просила не отдавать меня в психушку. Но Жанка – кто бы сомневался? – как всегда, победила.

- Всё. Приговор обжалованию не подлежит. Завтра после работы идем вместе. И не волнуйся ты, никто тебя насильно в психушку не упечет. – Подытожила она разговор.

 

Доктор напоминал взрослую умную собаку: такие же большие карие глаза. Очков он почему-то не носил. Борис Ефимович. Типичный интеллигентный еврейский врач. За время моего рассказа он ни разу не улыбнулся. Просто смотрел и слушал, без профессионального такого, знаете ли, участия типа: «ну, как у нас дела, голубчик?». Это как-то подкупало – настолько, что я начала ему доверять.

- Вы знаете, я не вижу никакой патологии. Скорее всего, вы просто сами по себе живете несколько динамичнее, чем окружающие, и, возможно, предъявляете к себе – и, по-видимому, к другим более высокие требования, - говорил он приятным спокойным голосом, очень убедительно. – Я вот тоже замечаю, что вы довольно активны. Но это ещё не повод ставить под вопрос вашу психическую полноценность. Есть люди, поведение которых очень условно можно назвать нормальным – например, моя теща иногда бывает неадекватна, - здесь Борис Ефимович впервые позволил себе некое подобие улыбки – скорее даже не улыбку, а её тень, - и тем не менее они здоровы.

- Но, Борис Ефимович, ведь раньше всё было иначе? – Не сдавалась Жанна.

- Вы утверждаете, что переживаете такие ощущения впервые? – Игнорируя мою подругу, доктор обращался ко мне. – Ну что ж, я думаю, раньше вы просто меньше об этом думали. А сейчас, например, в результате какого-то стресса, всё обострилось. В любом случае, должен вас успокоить: вы не мой пациент. Я думаю, в данном случае можно было бы говорить об исключительно субъективном переживании такой категории, как время. Знаете, была такая теория длительности у Анри Бергсона. Нет ничего абсолютного. Каждый человек переживает время индивидуально, прошлое перетекает в настоящее и наоборот. Если хотите, вот вам совет: меньше думайте об этом, не требуйте от себя и от других чрезмерного, не завышайте планку. Это, кстати, относится ко всем нам, - здесь он перевел глаза на Жанну, как будто хотел показать, что данная рекомендация к ней особо относится.

Сложно сказать, с какими чувствами я уходила от умного доктора. С одной стороны, наступило облегчение: одно дело только подозревать и надеяться, что ты нормален, и совсем другое – получить тому подтверждение у лучшего в городе специалиста. Но объяснений не было, ни разумных, ни абсурдных. Никаких. И ещё эта мысль, что теперь мне придется жить в тормознувшем мире…

- Извините, вы что-то сказали про тормоз? – Вопрос прозвучал откуда-то снизу. На газоне, на корточках сидел мужчина лет тридцати пяти. Голос, определенно принадлежал ему. Мужчина уже почти докурил сигарету, причем я тут же отметила, что у него это получается быстрее, чем у окружающих. – Вы знаете, я тоже в последнее время замечаю, что с миром что-то неладно. Если не спешите, давайте посидим где-нибудь – похоже, у нас общая проблема. У меня это началось после трамвая…

И он улыбнулся. Хорошая такая получилась улыбка. Ироничная, но хорошая, без подколки и без пошлости. И я согласилась. С первого взгляда меня потянуло к нему с такой неумолимой силой, что я даже испугалась. Что-то приказывало мне быть рядом, быть ближе… Часа два мы с Максимом (так его звали) сидели в кафе, потом шли пешком по ночному проспекту: один из нас провожал другого, я так и не разобралась, кто кого. Потом оказались около моего подъезда.

Было очень темно, поэтому я скорее догадалась, чем увидела, что лицо Максима приближается ко мне. Видимо, он рассчитывал на прощальный поцелуй… Следующим, что я помню, был взрыв: казалось, что под ногами у нас взорвалась по меньшей мере атомная бомба. Все вокруг искрило, сверкало и почему-то гудело, как гудят провода – тугой такой звук. А когда дым рассеялся, оказалось, что мы лежим метрах в десяти друг от друга. Максим встал первым и помог мне подняться. И я вдруг поняла, что всё встало не свои места. Я снова могла двигаться с привычной скоростью. Я вернулась в мир, в котором ветер был ветром (а не слабым трепетом), а река перестала быть ленивой субстанцией, этакой отвратительной медузой… Всё было хорошо. Всё было правильно…

 

- Поздравляю, коллега, - теперь, без стандартной маскировки, Борис Ефимович напоминал толстого зеленого червяка с полупрозрачными оранжевыми волосками-щупальцами. Тот, к кому обращался психиатр, выглядел точь-в-точь, как доктор, - разве что краски были несколько посвежее. Кроме них в лаборатории находились еще двое специалистов. Сейчас все они внимательно смотрели в огромные мониторы. Изображение было необычным, практически трехмерным. Двое – мужчина и женщина - стояли около панельной девятиэтажки и очумело изучали небольшую темную воронку непонятного происхождения.

- Впрочем, если бы вы направили энергетические пучки точнее, нам не пришлось бы исправлять эти ошибки. Но – как бы там ни было - все хорошо, что хорошо кончается! Эксперимент удачно завершен. Не пострадали даже человеческие особи. Поздравляю!