Что хочет автор. Литературные конкурсы

Жили-были Муха и Пестрый. Они жили в Городе летом, а летний Город жил в них. Ни Муха, ни Пестрый не помнили, сколько лет назад это всё началось, и не ведали, когда это всё закончится.

Просто жили в Городе Муха и Пестрый.

И всё…

Весенняя реинкарнация

Жизнь Мухи начиналась всегда одинаково. Он не был, не был, а потом вдруг осознавал, что он – есть. Всегда это происходило так же, как и в прошлый раз. Муха выбирался на Свет из неприметной щели, расправлял крылышки, оглядывался, ловил фасетчатыми глазами образ вечернего мартовского окна, ток прохладного воздуха из приоткрытой форточки – и взлетал.

Первым делом он отправлялся к Пестрому.

Он всегда успевал застать тот момент, когда Пестрый покидал чучело, стоящее на телевизоре, и прыгал на подоконник. Муха садился на стекло с одной стороны, а Пестрый прижимал лоб к стеклу с другой. С минуту они глядели друг на друга, потому Пестрый высоко подпрыгивал, и в мгновение ока оказывался сидящим в открытой форточке. К слову сказать Пестрый, как ни любил всяческие медитации, если хотел, мог прыгать и бегать очень ловко.

Несколько секунд они молчали, и Муха всегда не выдерживал первым.

- Здравствуй, - говорил он и начинал улыбаться.

- Ну, здравствуй, - отвечал Пестрый и тоже улыбался в ответ.

- Полетели? – предлагал Муха.

- Побежали, - соглашался Пестрый.

Во время этого бега они забывали, что очень долго были мертвы – Муха в своей щели, а Пестрый – в старом пыльном чучеле на допотопном телевизоре. Муха несся в небе, Пестрый скользил по земле. И чем дальше, тем легче им бежалось и летелось сквозь март. Синий вечер, знакомые силуэты – стены домов, помойка в углу двора, слюдяная наледь на лужицах, нереальный зыбкий свет фонарей, гротескные силуэты деревьев – всё сливалось воедино в их беге и полёте, и возвращало их к жизни, которой они были столь долго лишены. Катился серебристой двухрублевой монетой Пестрый, несся шальной черной молнией Муха...

А потом они добегали-долетали до большой Реки и долго смотрели на чёрную воду и плывущие льдины, еле различимые в темноте.

- Льдины – это, наверное, духи зимней воды, - обычно задумчиво говорил Пестрый. – Они уплывают и уступают место нам.

- А мы чьи духи? – спрашивал Муха. – А то я опять забыл.

- А мы… Ты – дух Мухи, который так и не сумел выбраться из своей зимней щелки в старом-старом доме лет пятьдесят назад, а я – дух Пестрого, который жил у одной женщины-Человека и умер… давно, наверное… я не помню, когда.

- Да, точно, – Муха взлетал, делал круг над головой Пестрого и садился на каменный парапет Реки. – Только какая теперь разница? Я знаю, что пришла весна – и мы снова стали живые. Пестрый, полетели пить чай, я замерз что-то… хотя я и дух.

И они шли домой пить свой первый весенний чай.

Как Муха и Пестрый друг друга не узнали

Муха любил ходить к метро по вечерам, притворяясь для этого человеком. Около метро ему нравилось – там всегда было много народу, все куда-то спешили, бежали, в общем, чувствовалось движение жизни. Муха садился на лавочку, закуривал сигарету и радовался.

Пестрый к метро ходил редко, но очень любил медитировать и поэтому мог притвориться не только человеком, но и чем-то другим.

И вот один раз Муха притворился человеком и пошел к метро, а Пестрый притворился Луной и повис в небе. Под ним пробегали легкие ночные тучки, которые, впрочем, нисколько не мешали ему светить.

Муха шел к метро и думал: «Какая сегодня яркая Луна, просто загляденье! И эта Луна похожа на моего друга Пестрого. Надо будет ему про это рассказать».

А Пестрый висел в небе и задумчиво смотрел на землю. Он видел, что к метро идет какой-то человек, идет легко, словно летит, и лунный свет раскрашивает его серебристым сиянием. «Как красиво идет этот человек! – подумал Пестрый. – Он похож на моего друга Муху. Надо будет ему про это рассказать».

Ночью Муха полетел к Пестрому пить чай и слушать темные песни листьев.

- Знаешь, я сегодня видел такую Луну!.. – начал было Муха, но пестрый его прервал:

- А я сегодня видел такого Человека!.. – и осёкся.

Они посмотрели друг на друга.

- Да, - сказал Пестрый. – Кажется, именно это и называется – рыбак рыбака…

Колёсики

Летом Муха постоянно желал что-то предпринять. Больше всего ему хотелось любви, но Муху никто не любил, разве что Пестрый, да и тот как-то очень эпизодически. Дело было в том, что временами Муха становился каким-то обыкновенным, не было в нём весенней шалой изюминки, не было осенней сочности. Муха и Муха, посмотреть не на что.

- Пестрый, слушай, а если я приделаю себе колёсики, меня полюбят больше, чем сейчас? – спросил как-то Муха Пестрого.

Пестрый в это время медитировал на крыше двадцативосьмиэтажного дома, и отвечать не спешил. Муха попрыгал вокруг, помахал лапками, посвистел и постучал по крыше палочкой.

Пестрый продолжал медитировать, его мысли были полны неба, глубокой воды, мёда и шоколадной стружки.

- Пестрый! – Муха стал хлопать в ладоши прямо перед носом Пестрого. – Меня никто не любит, слышишь? Я хочу приделать себе колёсики, чтобы меня больше любили, понимаешь? Я буду оригинальный, неповторимый и неподражаемый! И все меня за это полюбят, потому что я такой буду один! Слышишь, Пестрый?!

Нирвана Пестрого подернулась рябью, сквозь рябь проступил отчаянно прыгающий Муха.

- Пестрый! – кричал Муха. – Колёсики! Приделать! Чтобы любили! Можно?

- Всё можно, - не открывая глаз, ответил Пестрый. Муху он видел одни лишь просветленным сознанием. – Чтобы любили, можно сделать всё, что угодно. Вопрос только в том, будут ли тебя любить за то, что ты сделал, или будут ли тебя любить просто так.

- А как лучше? – спросил Муха.

- Лучше просто так.

Муха сплюнул, сполз с крыши, и пошел за колёсиками. К счастью, колесики он не достал, поэтому остался просто Мухой. Если бы он стал Мухой с Колёсиками, этот рассказ не был написан. Потому что очень долго и неинтересно каждый раз писать «Муха с Колёсиками».

Жаба и Дивный Женский Портрет

Пестрый любил летом ходить в гости. Для этого он ловко притворялся человеком, и другие люди (или другие Пестрые или Мухи, которые притворялись людьми) ни разу не заподозрили подвоха.

Пестрый любил вечером, попив чаю, выйти на балкон и полюбоваться ночью, послушать тёмные песни листьев, почитать по звёздам новости, а потом поболтать с хозяевами ни о чём. Это было своего рода медитацией, а Пестрый очень уважал медитации в любых видах. Во время разговора ни о чем его мозг отключался, переходил в режим свободного падения, ловил восходящий поток теплого воздуха – и улетал. В таком режиме Пестрый мог трепаться до утра.

Но в один дом Пестрый ходил любоваться Жабой и Дивным Женским Портретом. Он, конечно, знал, что в этом доме живет Муха, но Муха, когда жил в этом доме, сам притворялся человеком, поэтому Пестрый принял правил игры.

Что может быть лучше, чему летней ночью любоваться Дивным Женским Портретом и Жабой? Что может быть прекрасней сидеть и смотреть на портрет? Лицо стало тебе роднее, чем все виденные лица, каждый мазок кисти неведомого художника изучен до мельчайших деталей, каждая крохотная складочка на ткани, закрывающей половину портрета, обласкана взглядом и светится… А рядом, на потемневшей полке, сидит Жаба, большая важная Жаба, глядит фарфоровыми влажными глазами, улыбается и тоже любуется Портретом, который отражается в зрачках Пестрого.

Что может быть лучше, чему летней ночью любоваться Дивным Женским Портретом и Жабой?

Только делать это вместе с Мухой. Хорошо, когда рядом есть кто-то, в чьих зрачках можно отразиться…

Как Муха и Пестрый день провели

- Что мы сегодня будем делать? – спросил утром Муха у Пестрого.

- Не знаю, - ответил Пестрый. – Надо подумать.

Он сел на диван и принялся думать, а Муха принялся в нетерпении бегать по стене – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

- Ну что, ты придумал что-то? – спросил Муха через полчаса.

- Нет, надо еще подумать.

И Пестрый снова стал думать, а Муха снова стал бегать по стене - вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

- Пестрый, а может, мы пойдем в… - начал Муха.

- Нет, - прервал Пестрый.

- А что, если нам податься к…

- Нет.

- А что ты скажешь, если мы…

- Нет.

- Но может быть…

- Не может. Не мешай мне, я думаю.

Пестрый думал долго, у Мухи даже лапки устали.

- Мы пойдем в… - начал было Пестрый, но Муха остановился и сказал:

- Мы пойдем пить чай. Потому что уже вечер.

Он махнул лапкой в сторону окна, и Пестрый увидел, что за окном встает красный ветреный закат, а листья уже начали петь свои тёмные песни.

Муха и дождь

Пестрый любил солнце, и дождь он тоже любил. И то, и другое идеально подходило для медитации – солнце купало Пестрого в своих лучах, а дождь шумел именно так, чтобы придать мыслям Пестрого правильное направление.

Муха любил солнце, но по другим причинам. Под солнцем у Мухи появлялись новые силы, и он мог летать до самого заката, почти не уставая. А вот дождь Муха не любил. Дождь мало того, что мочил крылышки, так еще и голос у дождя по мнению Мухи был жутко нудный и противный. Солнце лучше.

В один дождливый день Муха пришел к Пестрому. Тот сидел у окна и медитировал под шум дождя. Окно было старое, высокое, с тяжелой бархатной портьерой – любимое окно Пестрого для дождливых медитаций.

- Привет, - сказал Муха, влезая в комнату через окно. – Уф, ну и погодка!.. Я всю дорогу к тебе полз...

- А почему не летел? – спросил Пестрый.

- Так дождь же! – возмутился Муха. – Крылья мокрые, вода брызгается, попадает везде… и это такая тоска, Пестрый! Я пока лез, чуть не умер от…

- От чего? – спросил Пестрый.

- Не знаю, - Муха зажег газ, протянул озябшие лапки к огню. – Просто от…

- Тебе грустно?

- Наверно, - Муха с трудом расправил мокрые крылышки. – Можно я тут у тебя полетаю?

- Полетай, - милостиво разрешил Пестрый. – Только не задуй крыльями газ.

Муха принялся летать и, естественно, тут же задул. Кухня в квартире, в которой Пестрый притворялся человеком, была маленькая.

- Нет, так не пойдет. Придется научить тебя летать вместе с дождем.

- Это как это ты сумеешь научить меня, если сам летать не умеешь? – спросил Муха.

- Главное – знать теорию, - наставительно сказал Пестрый. – Ты должен попробовать летать между каплями…

- Ну, про это я уже слышал, - вздохнул Муха.

- А про то, что надо слушать каждую каплю, ты тоже слышал? Или про то, что каждая капля поет свою песню? И про то, что надо уважать каждую каплю, ты слышал? А тебе говорили, что дождь – это огромное живое существо? И ты знаешь про то, что с любым живым существом можно договориться?

- Ага… ну… это… наверно… - пробормотал Муха. – Я, пожалуй, пойду к себе… подумаю про дождь.

- Иди, - разрешил Пестрый, снова садясь на подоконник.

Муха выполз из окна и поплелся к себе.

- Глупый какой… - пробормотал Пестрый. – И чего я с ним вожусь?..

Муха полз по мокрой стене и бормотал:

- Ну чего он грузит всё время?.. Нет бы толком объяснил…

Впрочем, теперь он изредка пробует летать под дождем. Иногда у него даже получается.

Есть ли у Мухи мозг?

Однажды Муха полетел в гости к Пестрому, и так увлекся полетом, что не заметил закрытого окна. Он со всего маху врезался в стекло и, являя собой наглядную иллюстрацию к «Хроникам пикирующего бомбардировщика», штопором рухнул на землю. Пестрый выскочил на улицу, подобрал Муху, отнес в дом, и положил на кухонный стол. Он тщательно ощупал Мухины лапки и крылышки – ничего не было сломано, но Муха поему-то лежал как мертвый и еле дышал. Пестрый пристроил ему на голову мокрую тряпочку и сел рядом.

Вечером, когда деревья запели свои темный песни, Муха открыл фасетчатые глаза, посмотрел на Пестрого и слабо улыбнулся.

- Если бы на моем месте был ты, Пестрый, ты бы умер, - задумчиво казал Муха.

- Это почему? – удивился Пестрый, меняя тряпочку у Мухи на голове.

- Потому что у тебя голова вон какая большая, - пояснил Муха.

Пестрый пошевелил треугольными ушами.

- Большая, - подумав, согласился он. – Относительно твоей – действительно большая.

- Вот… А у меня голова маленькая, - подвел итог Муха.

- Дело не в размере головы, а в её содержимом, - заметил Пестрый. – Но в одном ты прав – если бы я был на твоем месте, я бы точно умер. Чем больше у кого-то мыслей и мозгов – тем больше этот кто-то уязвим. Ты очень легко отделался, Муха. Видно, у тебя в голове мозгов и мыслей совсем немного.

- Но я же целый день лежал, - Муха сел, придерживая лапкой тряпочку. – И голова у меня до сих пор болит.

- Да, это верно, - милостиво согласился Пестрый. – Значит, в ней всё же что-то есть…

Поливайте кактусы!

Муха всегда, когда притворялся человеком, ходил к метро по одной и той же дороге. Путь его лежал мимо одного и того же дома, и в окне на первом этаже Муха видел всегда примерно одну и ту же картину. На подоконнике стоял здоровенный и очень красивый (с точки зрения Мухи, конечно же) кактус. Около кактуса Муха частенько видел седого древнего старичка, который кактус холил и лелеял – смахивал специальной метелочкой пыль, поливал, рыхлил землю…

А однажды Муха шел к метро и заметил, что с окон квартиры пропали занавески, что старичка нет, и кактуса тоже нет. А ещё через неделю появились новые занавески, старый окна оказались заменены стеклопакетами, но на подоконнике – о чудо! – обнаружился старый Мухин знакомец – кактус.

Муха отправился к Пестрому поделиться своим наблюдением и попробовать внести ясность. То, что случилось, показалось ему необычным и в какой-то мере даже мистическим.

Пестрый только что закончил свою утреннюю медитацию, и теперь готовился к дневной. Он сидел на подоконнике и лениво наблюдал за голубями, словно прикидывая – сгодятся ли они на что-то путное, или стоит признать их порождениями Города и на этом успокоиться. Голуби были совсем бестолковыми, они даже не умели притворяться людьми, и мысль Пестрого склонилась ко второму варианту. Впрочем, медитировать голуби не мешали…

- Привет, - сказал Муха, вползая в комнату через открытое окно. – Я вот тут хотел тебя спросить…

- Ты про кактус? – Пестрый редко баловался телепатией, обычно ему было просто лень. Но в этот раз, предчувствуя, что Муха будет говорить долго и нудно, подробно описывая, как и когда он ходил к метро, Пестрый решил предвосхитить события.

- Да, - кивнул Муха. – Что же там такое случилось?

- О-о-о-о… Это грустная история, Муха. Понимаешь, жил-был человек, хороший, в принципе, человек, только жил он неправильно. Он любил себя, и не научился любить никого вокруг. И ничего не хотел делать, чтобы после него что-то сохранилось в мире. Под конец жизни он понял, что жил не так, но времени у него было – всего ничего, поэтому человек купил себе кактус и стал за ним ухаживать, чтобы любить хоть кого-то и что-то после себя оставить. Что ж, это его желание исполнилось. В его квартиру въехали другие люди, которые выкинули все его вещи, а вот кактус очень им понравился…

- Не хотел бы я, чтобы после меня остался только кактус, - пробормотал Муха.

- Ну… вполне возможно, что ты сумеешь оставить после себя что-то большее… хотя бы на эту зиму, - заметил Пестрый. – Всё, Муха, иди, мне медитировать пора.

И Муха пошел к себе домой, туда, где он обычно притворялся человеком. А дома первым делом стал поливать свои кактусы.

Так, на всякий случай.

Муха и Пестрый на празднике жизни

- Пестрый, Пестрый, а давай пойдем на Действо! – Муха, ловко притворившийся человеком, размахивал перед носом у Пестрого двумя разноцветными бумажками. – Там будет так круто! Так красиво! Там сцена, там такие классные…

-…Мухи, - безразлично подхватил Пестрый.

- Да нет же!.. Там Люди! Они такие крутые, знаменитые, а я случайно познакомился с одним таким Человеком! И он мне дал билеты! Пойдем!

- Что я там буду делать? – поморщился Пестрый. – Там очень шумно и много других людей.

- В этом-то и вся фишка! Сознания людей соединяются в одно целое – и получается такая нехилая общественная медитация!..

Пестрый с сомнением поглядел на Муху – до сих пор у того столь умные фразы не получались.

- И откуда ты это взял? – с сомнением спросил Пестрый.

- Рассказали, - Муха немного сбавил обороты. – Ну Пестрый, ну что тебе стоит?..

- Ладно, - вздохнул Пестрый. – Пошли.

Пестрый тоже притворился человеком, они дошли до ближайшей станции метро и поехали.

Возле клуба, где должно было происходить Действо, стояла толпа Людей, Мух и Пестрых, желающих к Действу приобщиться.

- А у вас билеты есть? – спросил у Мухи какой-то Человек.

- Есть, - гордо ответил Муха. Билеты на Действо у них спрашивали от самого метро.

- У меня тоже есть, - грустно сообщил Человек. – Только толку от них… Вы фейсконтроль не пройдете.

- Чего не пройдем? – не понял Пестрый.

- Фейсконтроль. Вот у тебя, - Человек ткнул пальцем в Пестрого, - рожа слишком умная. Сразу видно – фанатеть не будешь. А у тебя, - он ткнул пальцем в Муху, - наоборот. Ты вообще… ну, можешь на сцену полезть, прыгать начнешь, всё Действо испортишь…

- А ты сам? – спросил Муха.

- А я тем более, - Человек тяжело вздохнул. – У меня на лице – здоровый скепсис восприятия происходящего и два высших образования. Я из-за этого вообще опасный.

Человек оказался прав. Муху и Пестрого на Действо не пустили, не объясняя причин, тем более, что на двери Клуба имелась табличка «Администрация Клуба имеет право отказать в кому-либо в посещении без объяснения причин».

Муха и Пестрый постояли у дверей еще немного, посмотрели на праздничную наряженную толпу – и поехали домой.

90 дней холодов

Муха и Пестрый сидели на лавочке в самом углу двора. Их окружал ноябрь, совсем такой же, как и все в мире ноябри. Было мокро, холодно, в другом углу двора тихо мокла всё та же помойка, стена дома, под которой стояла их лавочка, плакала, а листья, отлетавшие своё, лежали у ног Мухи и Пестрого. Небо стало совсем серое, всё, что было на нём голубого, давным-давно стало дождем, а дождь впитался в землю…

- Скажи что-нибудь, - попросил Муха.

- Что говорить?.. Я не хочу говорить, - ответил Пестрый.

Муха отвернулся и стал глядеть на лужи, но лужи тоже с ним разговаривать не захотели. Минут пять Муха молчал, а затем снова попросил:

- Ну Пестрый, ну скажи чего ни будь…

- Что ты пристал? – проворчал Пестрый. – Сиди и жди.

- Чего ждать?

- Холодов. Скоро придут 90 дней холодов, Муха. А ты шумишь.

Муха подумал минутку, а затем робко спросил:

- Пестрый… слышь, Пестрый… и что с нами теперь будет?

- А мы опять умрем, Муха, - буднично сказал Пестрый.

- Но я же хочу летать, - обижено сказал Муха. – И хочу, чтобы лето. Это же несправедливо, Пестрый, что нам так положено? Правда?

- Если ты сумеешь дать определение справедливости, я разрешу тебе спрашивать всё, что угодно, - тихо сказал Пестрый.