На жеронском мосту дни и ночи утратили счет, В толще камня увязли подошвы минувших столетий, Обтесавшие гладко перила и каждый пролет, Словно профиль высокий на мелкой разменной монете. А под аркой, где водорсль сонно взвиваясь клубится Бултыхаются карпы в объятиях солнечной ласки, И меж струй водяных будто время тихонько струится Через рыбии жабры чистейшим оливковым маслом. У ворот стражи нет, и в покое и праздности спит Каждый улиц извив под полуденной неба громадой, И с колонны за ними бесстрастно от века следит Только львица с худым, зацелованным толпами задом. Тишина в темных полостях храмов холодных живет, Что стремят башни вверх в непонятном сегодня экстазе, На имперский некрополь взвалив своих сумраков гнет, Витражей полыханий и глазу невидимых грязей. Саркофаги пусты – в них лишь память былых поколений, Всю заразу из них разнесли по окрестностям мухи*, От которых, крестясь, по истершейся сотне ступеней Ковыляют беззубые, в пыльных одеждах старухи, Проклиная эпоху и весь вместе с ней белый свет За нашествие орд беспардонных туристов крикливых… И вдоль этой картины две с лишним уж тысячи лет Черной лентой базальта, безмолвно, течет Pirineica via. *см. легенду о проклятии св. Нарсиса Жеронского |