Я тогда учился на факультете журналистики. Заочно учился, так что большую часть времени и не учился вовсе. А в свободное от учёбы и работы время много пьянствовал во дворе.

– А всё-таки, де Голь, ты будешь журналистом, - сказал как-то дядя Миша, когда мы уселись за столом из ящиков из-под яблок, окружённые двумя бутылками водки и микроскопической долей закуски. В критериях минувшей мировой войны, водка была боеспособными немецкими частями, а закуска слабым звеном, румынами какими-нибудь. – Ибо все журналисты – пьяницы.

Характерной чертой дяди Миши было, что он двадцать лет жизни проездил на бега (– Сколько я денег просадил, я б за эти деньги давно бы машину купил и дачу в придачу, не тебе одному статьи писать, – я тоже, как видишь, в рифму говорить умею).

– Допустим ты и прав, Михаил, хотя слово «все» всё-таки явное преувеличение, но допустим. Да только ведь, если и все журналисты – пьяницы. Так ведь не все пьяницы – журналисты. Ответил я ему, посеребрив ус.

 

Таким образом, мы имеем в данном описании перед собой, помимо двух бутылок и микроскопической дозы закуски, тождество, части которого нельзя поменять местами.

Dixi. Я сказал.