Я не твоя дочка, я тигр – снова упрямо заявила Маша. Она была упряма, как и Лена. Но и непоседлива как Юра. Такое взрывоопасное сочетание. Лена любила в дочке себя и не любила черты Юры. Все-таки они разошлись, и Юру хотелось вычеркнуть из памяти и списать на ошибки молодости.

Лена ощущала, что она посредственна. Ей хотелось быть как все и вести обычную жизнь. Может быть даже домохозяйки. Многие подруги стремились занять высокие посты, или работать в престижной компании, но Лене нравилось быть дома, стирать, поливать цветы, вязать свитер для мужа и готовить обед. Однако это оказалось невостребованным. Муж был не доволен тем, как она справляется с ролью жены, дочь говорила, что она мало с ней играет и много ругает. Сама Лена была с этим не согласна. Уже шесть лет она действовала исходя, прежде всего из интересов ребенка. Работала в детском саду, а не в иностранной фирме, где ей бы платили хорошие деньги, но и требовали, чтобы она всю себя отдавала работе. Жила для фирмы.

 

***

Первый брак не сложился из-за отсутствия денег, и наличия свекрови в одной с ними квартире. Свекровь не могла смириться с тем, что кто-то кроме нее может готовить ужин на кухне, аккуратно расставлять вещи и встречать ее сына на пороге после работы.

Конфликт поколений и борьба за одного мужчину.

Если Лена готовила ужин к приходу мужа с работы, то свекровь пристраивалась рядом и начинала готовить новое блюдо. Если раздавался звонок телефона, свекровь всегда первая бежала к телефону, и сначала разговаривала с сыном сама, а потом снисходительно звала Лену. Когда Юра возвращался домой, свекровь, отталкивая Лену всем своим мощным, огромным телом, бежала открывать. Целовала сына. Спрашивала как дела и помогала ему раздеться.

Лене приходилось все это время стоять в сторонке и ждать своей очереди. Свекровь убегала на кухню и наполняла тарелку сына своей стряпней. Нарезала хлеб. Раскладывала приборы. Юра мыл руки и шел ужинать, мимоходом целуя Лену. Свекровь сидела за столом, сложив руки, и смотрела на сына. Лена часто оставалась в комнате.

Муж сидел с матерью на кухне и молча и снисходительно слушал, какие цены сейчас на рынке, как подорожало мясо, и на сколько дешевле ей удалось купить масло. Она рассказывала, что ей рассказал бригадир Истомов на работе, как она ответила, что предпринял Митягин, и как она организовала работу в цеху.

Отчитавшись за день, свекровь, переходила к насущному, шептала сыну, что невестка ее не слушает, своенравная, неряшливая.

Сама Валентина Никифоровна могла месяц ходить в одной футболке, засаленной, покрытой пятнами. Зато умела мастерски, используя всевозможные пятновыводители и порошки отстирать ее до бела, чем очень гордилась. Лена считала, что если не занашивать так одежду и чаще стирать, ни к чему будут такие ухищрения. Сама она была за простоту и считала, что быт не должен организовывать бытие. Ни в коем случае мы не должны становится рабами чистоты и порядка. Но говорить о своих взглядах было некому. Свекровь все делала по-своему, а муж стиркой не занимался вообще и в тонкости не лез.

Лена мыла в квартире полы, потому что свекровь и муж работали, а она сидела дома.

В комнате Валентины Никифоровны было пыльно и захламлено. Она редко убирала в своей комнате, ссылаясь на аллергию. Лена знала, что такое аллергия на пыль, поскольку у нее была астма. Но она так же знала, что при аллергии надо каждый день делать влажную уборку и пылесосить. Спорить было бессмысленно, и Лена пылесосила все сама. Ей нравилось красиво расставлять вещи, чтобы взгляд не спотыкался о предметы, а плавно скользил по полкам. Поэтому в комнате свекрови чувство прекрасного Лены натыкался на кое-как брошенные книги, стол, заваленный вещами дочери, которая год как уехала в Германию - сбежала от матери и от России, страны, в которой чтобы жить красиво, надо было работать как вол и жить без принципов.

Гораздо проще было выйти замуж за иностранца и получить все сразу.

Лене не нравился пыльный ковер на полу, поломанная тележка для книг, которую давно надо было выкинуть, сложенные на полу коробки от бытовой техники, рулоны старых обоев под кроватью. Была бы ее воля, она бы выкинула весь хлам из комнаты свекрови, вытерла пыль и помыла окна – было бы светлее и проще дышать.

Однако она только переставляла вещи в гостиной – раскладывала красиво фотографии в рамках на полках, ровно расставляла книги на полках, переставляла горшки с цветами. Но приходила Валентина Никифоровна и молча, методично возвращала все вещи на круги своя. «Ну полная же безвкусица, - со слезами говорит Лена мужу, лежа в постели. – как она может так поступать? Я же так красиво все расставила. Я же ради нее стараюсь!...»

«Ну и ее тоже попытайся понять. Она так много лет живет. А ты ей кто? Почему она должна кому-то позволять все переиначить?» - успокаивал ее Юра, но она чувствовала, что он выгораживает мать.

«Да потому что я не кто-то! Я твоя жена, и я тоже тут живу! У меня могут быть права класть вещи так, как я этого хочу! Или я тут приживалка временная?! – распалялась Лена. – почему ты не защищаешь меня?»

«Разбирайтесь сами, я не буду стоять между двух огней. Вы мне обе дороги!» - говорил муж и отворачивался к стене.

«Но это ты привел меня сюда, почему бы тебе не защитить теперь меня, не отстоять мое право распоряжаться своими вещами и расставлять все на полках как я хочу!».

«Разбирайтесь сами, я сказал уже» - и Юра засыпал, а Лена еще долго не могла заснуть, чувствуя несправедливость мироздания и жалея себя.

Лена перестала готовить, все равно это было ненужно, и портилось.

Потом Лена перестала встречать мужа после работы. Зачем? Когда его встречает мать…

По-прежнему пока Юра ел, свекровь перечисляла ему как провела свой день. Но к этому добавились перечисления прегрешений Лены. Самой Лене Валентина Никифоровна ничего не говорила, видимо решив, что невестка все делает нарочно, чтобы позлить ее. И если прегрешений было мало, придумывала сама:

- А твоя то сегодня, чаю не разогрела, когда я пришла. Пол грязный. Чем она занимается тут вообще? – спрашивала она сына.

- Что у вас тут еще случилось? – он спрашивал, не переставая есть.

-Случилось. Слов нет. Упрямая и учится ничему не хочет. Я же как лучше хочу. Вам жить, смотри сам.

-Мам, она старается.

- Как же, старается. Сидит целый день дома. И не допросишься ничего. Хоть бы ужин сготовила.

- Как у тебя на работе дела, - пытается перевести разговор Юра.

- Нормально. Но после работы домой прихожу, хочется спокойно посидеть. А грязь, вещи мои на полках переставляет. Не поговорит. Я одна на кухне сижу, а она дичится. Не интересно ей со мной.

Лена прислушивается из комнаты. Ей не нравятся эти вечерние обсуждения. Эта ложь. Лена постоянно оставляет свои дела и сидит на кухне, слушает ворчание свекрови и молча кивает. Но спорить бесполезно.

Она входит на кухню, чтобы ее не обсуждали. При ней постесняются. Или пусть скажет это в глаза. Но Юра говорит беспрекословно:

-Видишь, мы разговариваем, выйди.

И, пытаясь сохранить улыбку на лице, обернуть все в шутку, она произносит: - меня обсуждаете?

- Выйди, потом поговорим.

Лена выбегает из кухни. Это несправедливо. Она ложится на диван, и раскрывает книгу. Муж беседует с матерью еще около часа. Как он может ее выносить? Как? Слушать эту пустую болтовню? Иногда Лена начинает рассказывать мужу о своей учебе, о девчонках, и он перебивает ее, говорит, что это пустые разговоры и сплетни. А хочет говорить о высоком и насущном.

В комнату входит Юра.

- Разговоры с матерью это разговоры о высоком! - язвительно замечает ему Лена, не отрываясь от книги.

- Это моя мать, я должен уделять ей внимание.

- А я твоя жена. Но об этом ты не думаешь.

- Думаю, и сейчас я тут, с тобой.

- Я не понимаю, почему ты позволяешь ей говорить обо мне гадости? Почему не остановишь ее? Не скажешь, что я твоя жена и точка! – Лена чувствует, как накапливается жалость к себе.

- Проще ее выслушать и забыть. Я не обращаю внимания на ее слова. А ты постоянно с ней ссоришься. Почему ты не успокоишься? Мы живем в ее доме.

- Да не ссоримся мы с ней, нормально общаемся, пока ты не приходишь.

- Что она придумывает все? Не бывает конфликтов на пустом месте! Ты ее провоцируешь.

- Почему я ее провоцирую, а не она меня? – он не хочет ее понять, он думает только о мамочке. – Почему ты всегда ее защищаешь?

- Мама у меня одна…

- А жен много да? – Лена уже не может остановиться. Их ежедневные ссоры, перепалки, доказательства, что на нее наговаривают… все это достало.

- Я от тебя уйду.

- Что ж… - И Юра засыпает.

 

 

 

 

Если ты тигр, то я тигрица. Вот так.

-Ты не тигр, ты коза – так же упрямо утверждает дочка.

- Я не могу быть козой, если у меня дочка тигр. – И я вытягиваюсь на диване, царственно раскинув лапы и выпустив когти.

- Видишь?

- И дочка видит, смотрит на мои черные полоски. Гладит меня по спине, мне приятно и я мурлычу.

- Нет, это я тигр, - все же решает упорствовать, вопреки тому, что видит Маша. И я сердито стучу хвостом.

Она ходит в сторону:

- Ну мам, что ты?

- Я тигрица, и не хочу здесь жить. Я хочу в прерии. Буду там бегать со стает тигров и играть с тигрятами.

Я вскакиваю с дивана, прогибаюсь в спине, точу когти о книжный шкаф и выпрыгиваю в окно. Мы живем на втором этаже, и обычно я выхожу через дверь, но что такое второй этаж для тигрицы?

Дочка бежит по лестнице, догоняет меня, пока я лениво бреду по улице.

-Мам, ну ты куда, подожди. – зовет дочка, но я не оглядываюсь. Мне нравится как ветер гладит мою шкуру, я чувствую запах весны. Я сажусь и начинаю мыть свою шерсть, вылизывая ее языком. Прохожие видят меня и разбегаются в стороны. Только дочка не боится и подходит ко мне. Садится рядом.

-Пойдем домой, мама.

- Я не мама, я тигрица - я продолжаю умываться и лениво машу хвостом.

Краем глаза замечаю, что приехала милиция, несколько милиционеров разгоняют прохожих и посматривают на меня. Но мне все равно. Люди меня нисколько не интересуют. Я пока не голодна. Но мне становится скучно и я громко рычу и бегу в сторону машины. Милиционеры прячутся за машину, кто-то громко кричит и убегает. Это весело. Я сажусь и наблюдаю.

-Девочка, подойди скорее сюда, не бойся. – манят Машу милиционеры.

- Никуда я не пойду. Это моя мама. – отвечает она им и снова скулит:

- Пойдем домой, ну пойдем.

- Я тигрица, - замечаю я ей и иду к машине. Что-то больно колет меня в ногу, и я падаю.

- Мамочка, мама, - последнее, что я слышу, прежде чем заснуть.

Открываю глаза. Я в тесной комнатке, одна стена сплошь решетка.

«Это же клетка» - догадываюсь я. У заграждения, навалившись на него стоит грустная Машка.

- Мам, тебе не больно? – спрашивает она и я чувствую, что она переживает.

- Все нормально. - Я встаю и прохаживаюсь по клетке. Она маленькая. Я могу только сделать три шага вперед, вынуждена разворачиваться, и идти три шага обратно. Вот и все мои владения. Зато я думаю о том, что не надо будет стирать, готовить и убирать. Тут будут убирать за мной, приносить мне еду и давать мне отдыхать сколько угодно. От этой мысли мне хорошо и я издаю громкий победный рык.

Вижу, что даже Маша сжалась вся, но от решетки не отошла. К моей клетке потянулись люди. Им было интересно стоять у моей клетки, потому что другие тигры в зоопарке просто лежали целый день, а я гордо вышагивала по клетке.

Прибежали другие дети и стали бросать мне в клетку конфеты.

Они потеснили Машу и она недовольно морщила губы.

- Мам, ну что ты тут сидишь?

- Видишь, тут меня любят, мне кидают конфеты, а потом дети будут рассказывать обо мне своим родителям и рисовать меня в альбомах.

- Я сама нарисую тебя в альбоме.

За Машей пришла бабушка, пора было делать уроки и ложиться спать. Она недовольно обернулась на меня, ушла, забрав девочку.

Мне стало неинтересно ходить по клетке и я легла. Народ стал расходится от моей клетки.

Я заснула. Ночью я снова стала рычать – теперь от одиночества. Здесь не надо было готовить и убирать, и заниматься непослушным ребенком, но без Машки было тоскливо.

На следующий день дочка снова пришла. Она молча стояла у клетки и уже не морщила носик, не надувала губки. Она даже принесла котлету, сама не съела дома и завернула тихо в платок, чтобы бабушка не видела.

- Спасибо, - сказала я ей, - но в следующий раз сама ешь, нас тут хорошо кормят, мясом.

Она грустно посмотрела на меня и спросила:

- Может домой вернемся? Я тебе рисунок покажу.

- А сюда не можешь принести? – предложила я.

- И принесу тебе кофе – улыбнулась дочка.

Кофе тигрицы не пьют, но раньше я очень любила пить кофе, сидеть с дочкой, обнявшись, и читать книжки.

-Пойдем, - решила я. Я стала Машиной мамой. Пролезла сквозь прутья, и мы с дочкой побрели к дому.

Я твой тигренок, да, мама? – спросила дочка, держа меня за руку.

- Конечно, - согласилась я и в моих глазах она увидела блеск хищника.