ПРОИКЛЮЧЕНИЯ СЛОВ

 

КОСТЕР

 

...Неизвестно, что случилось, да, наверно, ничего особенного и не случилось – ничего приметного для глаза или слуха, но только все разом замолчали, не отрывая глаз от огня, словно он повелел окржающим его: а теперь смотрите, а теперь слушайте... Была уже огромная, на полмира, черная и холодная ночь вокруг, ночь-страна, ночь-государство, до чьих границ шагать не дошагать, было над ними неизмеримое и страшно высокое небо, небо звезд, но был рядом Огонь, к которому они жались, чье бормотание слушали, пытаясь перевести на человеческий язык трудную и быструю его речь. В костре, горя, спешили выговориться деревья, открывая, должно быть, какую-то тайну, которую – опять! – не поймут эти странные, так много умеющие существа. Единственное, что им не всегда удается, - это слушать. Надолго замолкнуть, замереть, прислушаться, вслушаться в незнакомые звуки и вдруг понять чужой язык, чужую душу и слушать, слушать, слушать...

 

ГРОЗА

 

Я люблю дождь – может быть, это чувство перешло ко мне от моих предков, среди которых были и земледельцы. Когда идет дождь, даже тот долгий, осенний, которому, кажется, ни конца, ни края, появляется ощущение, что он делает за тебя ежедневную твою работу – ту, что обеспечивает урожай на твоем поле, урожай хлеба.

Дождь работает, шумит за окном, как машина, и ты можешь отдохнуть.

Но если это летний дождь, если вдалеке, приближаясь, гремит гром – мир тогда невиданно расширяется...

А потом вдруг сужается до зрачка подзорной трубы, через которую видно, что на самом деле творится наверху.

...Гром ворчит, как пес. Как разморенный жарой и духотой пес, который видит, лежа в будке, что к его кости, обглоданной и чистой, бочком, бочком подкрадывается щенок.

Ворчание его, ленивое и приглушенное – этакий предупреждающий рокот – полно, однако, мощи.

А щенок смелеет. Он, будто играя, то припадает на передние лапы, то, опять прыгая, щенок все-таки подбежал и схватил кость.

Пес рявкнул. В одно мгновение он выскочил из будки. Пушечно громок его рык. Щенок выронил кость и удрал, а громовый рык прокатился по всему небу, руша снеговые горы облаков, вызывая на них обвалы.

И вот, почудилось, проснулся и вышел хозяин, разбуженный псом. Сверкнул вверху кнут, щелкнул резко – и оглушительно загрохотал огромина-пес, мечась возле будки, скаля белые зубы, звеня цепью, бросаясь, непокоренный, вышедший из повиновения, на хозяина, который раз за разом взметывает сверкающий кнут и опоясывает бушующего пса.

Сшибленная одним из могучих бросков пса, упала бочка с водой, твердь не выдержала, треснула – на землю хлынул дождь.

Дождь сыпал щедро – и асфальт уже темен, он блестит, как река, машины оставляют на нем белые следы шин; дождя так много, что машины похожи на рыб, снующих внизу... На тротуаре вырастают один за другим разноцветные, как сыроежки, грибы зонтов...

А дождь все льет и льет, и деревья празднично и весело мокры, и каждый освеженный водой лист душист по-весеннему, и повсюду запах свежести и цветов и взбитой дождем пыли, которая пахнет аппетитно, как известка в детстве, а небо уже сереет, в его крыше появляются ярко-голубые щели, облака бегут все быстрее, и вот уже ветер достиг земли и тряхнул дерево, сыпанули вниз капли...

 

НАШЕСТВИЕ

 

В летнем лагере чем-то провинились, наверно, перед природой – может, разорили птичье гнездо или наловили слишком много жуков-рогачей, или нарвали больше, чем нужно цветов в лесу... на лагерь двинула толстая и темная туча.

Туча громыхала, как корабль в бою. Конечно, деревянный корабль, корабль парусный, чье темное днище надвигалось на лагерь.

Свешивались с бортов белозубые матросы, хохоча, показывали на перепуганных людей внизу, другие с грохотом катили бочки с водой, чтобы разом вылить их на лагерь...

Сначала туча надвигалась, как корабль. Но этого, видно, ей показалось мало, и она решила увеличить силы. Туча преобразилась. Теперь она походила на нашествие. Да,туча приближалась, как чужеземная рать. Она постепенно заполняла собой все небо - ползла, текла, наваливалась, - ворча и рокоча и много-го-го-голосо крича, и тысячами копыт безустанно стуча, и оружием лязгая и бренча...

Но вот над головой грохотнуло, и так, что, вполне возможно, кому-то в лагере показалось, привиделось и почудилось, что вовсе не корабль надвигается на них и не нашествие наваливается, а просто в туче, как в старинном замке, дерутся сверкающими мечами два великана. Падают на каменный пол сшибленные ими доспехи и, грохоча, раскатываются по полу, переворачиваются тяжелые столы, валятся со стен и разламываются, стукнувшись о камень пола, рамы темных от времени картин.

Лагерь притих, съежился, замер, слушая звуки битвы над ним, которая то разгоралась, то затихала.

Тяжелые сапожища великанов сотрясали пол замка; вот оба, схватившись, упали и покатились по полу – гром, звон, треск!

Дождь то обрушивался на лагерь сплошной водой, то - великаны, подняв уроненные в схватке мечи, медленно сходились, угрожая друг другу, - замирал, сыпля редкими, крупными каплями.

Дождь поливал крыши, бил в воду бассейна (каждая капля выбивала в мишени десятку), шлепал по листьям деревьев – и листья блестели и были свеже, весенне зелены; примятая трава вставала навстречу дождю, росла, кустилась...

Каждое дерево принимало душ, оглаживало себя, подставляло под струи то спину, то грудь, встряхивалось, ежилось, ухало, воркотало и, чистое, блестело, сверкало...