Приморский готический город
под натиском зимних штормов.
Плотнее запахивай ворот,
ступай между темных домов.
Валы ударяются в дамбу,
а где-то в высоком окне
играет виола да гамба
свой реквием вечной весне.
Если бы рецензируемое стихотворение состояло только из этих двух строф, оно все равно стало бы событием на конкурсе. И в моей жизни тоже.
Две первые строки отточенно-четко рисуют время и место происходящего. Больше и не надо – готические шпили и ледяной ветер. Пожалуй, описание не только города, но и души. Устремленность к небу и холод. И движение. И настоятельная потребность найти себя, найти свое счастье, ускользающее из-под рук. А отсюда еще одна ассоциация – погоня за счастьем и немецкая философия – Артур Шопегауэр, «Мир, как воля и представление». Грустный вывод о невозможности достижения счастья, поскольку мы всегда только в вечной погоне за желаемым.
Вот этот наш сегодняшний путь: плотнее запахнув воротник, в темные пещеры улиц. С одной стороны – море, пытающееся затопить город, с другой – высокое окно. Как всегда в стихах, это не просто стрельчатое окно старого дома с эркерами. Это и небо. Это и просто недосягаемая высота над муравьиной суетой. И где-то там наверху играет виола да гамба, музыкальный инструмент с сумрачно-красивым названием. Если заглянуть в энциклопедию, то можно узнать, что это теноровая или малая басовая виола, вытесненная, как и все семейство виол, в 17 веке скрипичными инструментами. Имела нежный матовый звук, бытовала в аристократических салонах. Наверное, потому и «реквием вечной весне»… Не ей ли, забытой виоле да гамбе, знать, что не бывает вечной весны, а наплывает черная мгла забвения, и золотится новое утро, и в прожилках свежей листвы уже записан полет сухих листьев. Поэтому и создан ее реквием:
«Из трелей серебряных терций
и звона надкрылий сверчка
меж нежною мякотью сердца
и волосом конским смычка»,
Здесь нет необязательных строк, вдумайтесь – серебряные терции – ритм мира, жесткий конский волос смычка – его материальность, звон надкрылий сверчка и нежная мякоть сердца – его вочеловеченность…
А дальше стихотворение уходит и уводит читателя за грань – туда, в сновиденный, пророческий мир.
В сновиденном мире есть место всему – и диким химерам, терзающим наши души, и вервольфам, скалящимся из тьмы, в сновиденном мире отгадывают загадки так, что ответ равен тайне на ступеньку выше заданного вопроса.
над чёрною бездной Вселенной
ломая привычный размер,
плетет канитель кантилены
в тенёта для диких химер,
играет, забыв осторожность,
несёт несусветную дичь,
что жизнь - это шаг в невозможность
хоть что-нибудь в мире постичь.
И вновь из сновиденного мира – к началу стихотворения, к его средневековости, готичности, к горестному выводу Шопенгауэра:
Ухмылка вервольфа играет
в оскале реальных волков,
и нет ни конца и ни края
безмолвию средних веков.
И еще дальше, глубже. К тому времени, когда еще был единый язык, и был он внятен людям, а потом стал немотой… Музыкой…
За дерзость затей вавилонских
по взмаху владыки-руки
смешались, как в доме Облонских,
все мысли и все языки.
И уже трудно понять, где мы с героем – в приморском городе? У обрушившейся Вавилонской башни? В безмолвном пространстве средневековья?
Hи слова, ни шага навстречу
не будет тебе. Потому
внимай же единственной речи,
понятной тебе одному,
дыши и не думай о лучшей,
щемящие звуки лови,
пойми: немота - не беззвучье,
но неизъяснимость любви! –
Вот оно! Вот смысл мучительной немоты матовых звуков возродившегося инструмента!. Вот шаг из утомительного кружения в колесе Вчера-Сегодня-Завтра
На мой взгляд, здесь прослеживается две главные темы, если говорить о стихотворении, как о музыкальном произведении.
Первая – это рассказ о музыке, услышанной из высокого окна. Рассказ высокий и вдохновенный, практически не поддающийся пересказу и истолкованию. То есть то, что называется Поэзией в ее чистом виде.
Вторая тема, вплетенная в первую – тема средневековья – готический город, аристократический инструмент 15-17 века, химеры, вервольфы, немота. Не ад ли это, на самом краю которого играет виола да гамба?
Отсюда выпадает строфа о вавилонской башне. Мне она кажется здесь поясняющей, лишней. И так понятно, что безмолвие – это разноязычие, это неумение говорить между собой и услышать Голос Бога.
А вот шаг в музыке от безмолвия к единственной речи – к речи поэтической, музыкальной, щемящей, равной немоте, и немоту любовью раскрывающей, этот шаг прописан поэтом великолепно. И обрывается он томительной хрустальной нотой:
- В мерцании масляной лампы
у ада на самом краю
играет виола да гамба
прозрачную песню свою.
Можно посмотреть, как это сделано, увидеть тонкую звукопись:
«Из трелей серебряных терций», «плетет канитель кантилены», отметить метафоры, настолько органичные, что их уже и не вычленишь из общей ткани стихотворения – цитировать нужно строфами, но разбирать такие стихи – это все равно, что препарировать эльфа… Страшно прикоснуться, чтобы не погасить волшебство.
Нелишним было бы сказать, что автор этого стихотворения – Ксения Полтева – лауреат премии Дебют в 200 году, что она очень известна и признана, как бард, что она лауреат конкурса «Петербургский аккорд-2000». И что она член Российского философского общества. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
