Ты была на кухне и не слышала, как тихо открылась дверь, и он бесшумно проник в комнату. Ты готовилась к празднику, и в твоей голове одна за другой сменялись картины будущих блюд, которые ты выставишь на стол, чтобы поразить гостей их вкусом и великолепием. Ты улыбалась, помешивая в кастрюле кипящий бульон, затем чуть отхлебнула, добавила немного соли и застыла в размышлении – стоит ли положить еще специй. Ты была так увлечена, что не почувствовала чужого запаха, уже заполнившего нашу маленькую квартирку. Ты ничего не слышала, хотя слух у тебя был отменный. Да и шел он, надо сказать, очень тихо. Даже не шел – крался. Его лицо скрывала черная маска, пряча эмоции, и только глаза с припухшими веками, разрезом напоминающие каури, на мгновение сузились, когда он, оказавшись за твоей спиной, быстро и уверенно острием тонкой стали проколол клетки твоего тела, вспоров сердца. Затем он вытащил нож, слизнул с него кровь и, не вытирая, спрятал в ножны. Он очень любил этот нож, подаренный ему отцом в детстве, и никогда не расставался с ним. Потом он исчез. Так же беззвучно, как появился, растворившись в темноте подъезда и не оставив никаких следов.

А ты тем временем медленно сползла на пол, и темно-красное пятно окружило твое тело кровавым ореолом. Ты даже не успела испугаться. Но все же в последний момент ты почувствовала что-то неладное и хотела обернуться, но было поздно – ты увидела лишь тень занесенной над тобой руки, и даже не успела понять, что это, когда мгновенная и мимолетная боль прожгла тебя и тут же ушла, вместе с теплом твоей душой, оставив на полу остывающее тело.

Я нашел тебя вечером, когда вернулся с работы. Ты была мертва много часов, и тело совсем закостенело - я даже не смог разжать хрупкие пальцы, хоть и пытался согреть их горячим дыханием. Изо всей силы я стискивал твою руку в безумной попытке прощупать пульс, но ты уже не знала боли. Ты смотрела мимо меня куда-то вверх, куда устремилась твоя душа, и я проследил ее путь взглядом. Я долго не отпускал твою руку, я надеялся, что, может быть, ты унесешь меня с собой, но ты оставила меня здесь. И я безумно на тебя обиделся. Прости, что было дальше, помню плохо: беспорядочное мелькание незнакомых лиц, обрывки фраз, вспышки фотоаппарата, бессмысленный допрос на кухне, были ли у тебя враги, нет, не знаю, может быть, не понимаю, устал, простите… а дальше ночь. Она была душной, черной и вязкой, она липла к моему лицу, стекая капельками пота, и резала глаза лазером звезд. А еще был запах. Я почувствовал его сразу, как только вошел в квартиру. Я безошибочно уловил его среди смеси из запахов неприготовленной еды, твоих духов, выстиранного белья и прочих ароматов нашего дома. Он был чужой и таил в себе нечто пугающее, некую консистенцию опасности, элемент ужаса. Он вызвал массу ассоциаций, неясных, расплывчатых, смесь разнообразных кадров, мгновенно промелькнувших перед внутренним взором, но одну из этих картинок я отчего-то сумел поймать, когда она уже почти исчезла под наложившимся на нее другим кадром – это была крохотная пестрая раковинка каури, лежащая на песке среди редких водорослей. Может, потому что в этом запахе присутствовал элемент соли, я не знаю, но именно море и каури прочно связались с ним. И я окрестил его «запах каури». Поначалу я подумал, что это запах смерти, оставленный тобой напоследок, но потом понял, нет, это не твой запах, он чужой. Это действительно был запах смерти, но не твоей. Тогда я даже не имел понятия, что буду делать с этим запахом, точнее с ощущением его, но я твердо знал две вещи: 1. Я никогда его не забуду. 2. Он обязательно мне понадобится, или даже более того – будет ключевым в решении задачи, условий которой я пока не знал. И я положил его на дно сознания, чтобы при случае извлечь.

Потом были похороны. Правда, еще до того момента, как над тобой сомкнулся черный занавес мокрой от дождя земли, произошло одно очень важное событие, чуть пролившее свет на загадочный запах. На следующее утро я проснулся с четким ощущением безысходности, но выход был необходим. В мое сознание уже просачивались мысли о мести, как лезут из земли после дождя черви, но я их пока не видел, а только ощущал. И вдруг в одно мгновение я возненавидел всех женщин, живущих на этой планете. Почему? Не знаю. Они живы, а ты нет, они возвращаются домой и готовят своим мужьям, сыновьям, братьям вкусный ужин, а ты, голая и беспомощная лежишь в холодном морге с насильно закрытыми глазами – ведь ты не хотела их закрывать, а они все равно опустили твои веки, хоть я и пытался этому воспрепятствовать. Я вышел на улицу и стал вглядываться в лица этих ненавистных мне женщин. Они были разные: молодые и старые, толстые и стройные, красивые и безобразные. Я ненавидел их всех в равной степени. Так бродил я до самого вечера, пока совершенно случайно не зашел в сквер. Я хотел присесть и немного отдохнуть, но вдруг увидел девушку, безумно похожую на тебя. Я онемел и на мгновение застыл, а затем двинулся за ней следом. Она шла довольно быстро, видимо, куда-то торопилась. Я видел, как покачиваются ее бедра, стянутые узкими джинсами, как прыгает из стороны в сторону пышный хвост каштановых волос, как она время от времени поправляет слезающую с плеча сумку - ты делала точно так же. Сходство усиливалось еще и тем, что на ней была точь-в-точь такая же куртка, как у тебя. Пожалуй, девушка была чуть повыше и немного худее. Сначала я шел поодаль, потом приблизился, чтобы видеть ее профиль, затем обогнал, и теперь следовал немного впереди, время от времени слегка оборачиваясь, чтобы получше разглядеть ее лицо. Боже, до чего она была на тебя похожа! Те же глаза, та же форма рта, нос, уши – копия. И тогда я не выдержал, резко остановился прямо перед ней. Мы были одни в темном неосвещенном сквере. Где-то сзади нас слышались голоса, но они удалялись, а не приближались. Она вздрогнула и отшатнулась:

- Что вам нужно?

В ее голосе не было испуга, скорее раздражение.

И тут я словно очнулся. Как я мог принять это разукрашенное чучело за тебя?! Господи! Эта была лишь жалкая пародия, вульгарная и самоуверенная, ничего общего не имеющая с твоей нежностью и скромностью. К тому же ее волосы явно несли на себе печать краски, у корней она уже сползла, обнажив серый цвет естества, а ты не красила волосы никогда. Это освещение сыграло со мной злую шутку. И я мгновенно принял решение – нет эта кукла не должна жить, она просто не имеет права ходить по земле и портить мои воспоминания о тебе. Ничего не ответив, я плотно обхватил ее горло пальцами и стал сдавливать, все более сокращая радиус. Она пыталась сопротивляться, но как-то слабо, беспомощно. Потом вдруг отяжелела и обмякла. Я опустил ее на асфальт и на всякий случай обнюхал. Нет, от нее не исходил запах каури. Но именно в тот момент произошло прозрение – я точно понял, что запах каури – это запах мужчины.

Потом я помню себя уже дома. Не разобранная кровать, занавески не задернуты, за окном ночь и выстрелы автомобильных фар, время от времени пробивающих мое жилище. Я лежу на кровати, упершись взглядом в потолок, и в моем сознании нет ни одной мысли – абсолютная тишина. И только где-то далеко-далеко, слева, легкая вибрация, словно что-то пытается достучаться и именно через это место войти в мой разум. Запах. Это запах. Я и понимаю и не понимаю это, только продолжаю лежать, краем сознания вслушиваясь в эти вибрации. А потом сон. Глубокий, без сновидений, черный, как бездна. Но это только казалось, что мой сон был однообразным по цвету и составу, на самом деле в подкорке мозга шла работа, и результат этого труда предстал передо мной в момент пробуждения. Он проник в меня вместе с сырым предрассветным светом, как только я осознал, что уже не сплю. Я лежал, все так же глядя в потолок, наверное, я спал с открытыми глазами, и все так же голова была пуста. Но вот какая-то пока еще неясная мысль постепенно вползла в сознание и стала расти. Оно росла быстро и напористо, не отступая ни на мгновение, пока я варил кофе, делал бутерброд с сыром, мыл посуду и вытирал со стола, она заслоняла собой все остальные мысли, парализуя их, просто не позволяя сосуществовать с собой рядом. Она была похожа на паззл, и я элемент за элементом собирал ее в единое целое, пока не составил всю картину целиком. Эта была мысль о мести, ясная и прозрачная, как кристалл.

И тогда я услышал твой голос, четко, отчетливо, не в подкорке. Наяву. Ты говорила откуда-то слева, как раз оттуда, где вчера вечером я ощущал вибрацию, говорила спокойным ровным голосом, все как обычно. Ты сказала, что мстить не надо, что это бессмысленно и опасно, что я слаб и вряд ли смогу хоть кого-то обидеть, что нужно просто все забыть и попытаться наладить жизнь заново. Ведь время, сказала ты, лечит даже самые глубокие раны, а рубцы… так и с рубцами жить можно. Еще ты сказала, что милиция работает по этому случаю, и справедливость непременно восторжествует.

Я молча слушал, боясь оглянуться, потому что разум уверял меня – там никого нет, только опустевшее без тебя пространство нашей с тобой комнаты. Но ведь это был твой голос! Я его слышал. Да и мог ли я тебя ослушаться? Тем же днем, побрившись и надев лучший костюм (помнишь, он был на мне, когда мы в последний раз посещали театр… какая же была пьеса? Ах, да: «Пара слов о господине Мольере». Ты тогда осталась очень довольна) я направился в милицию. Они встретили меня угрюмо и безрадостно. Совершенно очевидно, сказал один из них, что убийство заказное. Кому могла перейти дорогу ваша жена? Да, мы, конечно же ведем расследование, у нас даже есть кое-какие наметки. Но Вы же понимаете, заказные убийства - это почти не раскрываемо, к тому же Ваша жена не випперсона, но мы обещаем сделать все возможное. Я слушал молча, но меня не интересовали слова, ложившиеся сухими строчками на лист протокола, я думал о другом – видят ли они, что перед ними убийца? Ведь несколько дней назад я задушил девушку. Что думают они, глядя на мои нервно вздрагивающие пальцы? Что чувствуют? Что ощущают? Они не ощущали и не чувствовали ничего. А значит, они никогда не раскроют твое убийство. Тогда я встал и, не дослушав, вышел из кабинета. Долго и бесцельно бродил я по мокрым осенним улицам, пытаясь определить направление своей мести. Что я должен делать? Убивать женщин, теперь ненавистных мне? Или кого-то еще? А, может быть, умереть самому? Нет, не то. Я должен найти тех, кто тебя убил, кто причинил тебе хоть и мгновенную, но очень сильную боль, кто отнял тебя у меня. Но как? Где я найду следы, что выведут меня на убийцу? Как я узнаю его? По каким приметам, признакам, ведь у меня нет на него ничего? И тогда прозрение снизошло на меня – по запаху. Конечно, по запаху. Этот неповторимый, не на что не похожий запах каури, оставленный убийцей в нашей квартире, поможет мне отыскать его среди миллиардов людей, живущих на этой планете. Я еще не знал, как и где его искать, но у меня была нить, которая, несомненно, выведет меня из лабиринта неизвестности к истине. И тогда я убью убийцу.

Я страшно продрог и промок и зашел в ближайшее кафе, чтобы выпить чашку горячего чая и собраться с мыслями. Кафе было маленьким, прокуренным и неуютным. Ты не любила такие кафе. Ты любила открытые веранды, освещенные пламенем дрожащих на ветру свечей, особенно где-нибудь на море. Помнишь, этим летом, на Крите, ты особенно облюбовала маленький бар, где все 12 дней нашего пребывания на этом острове ты брала бокал местного белого вина и смотрела на закат, всегда одинаковый и в то же время так не похожий на предыдущий. Ты взяла с собой 12 платьев и каждый вечер появлялась в новом. Мне особенно запомнилось белое с пышными оборками на юбке. Помнишь, ты бежала в нем по прибрежному песку и вдруг нашла маленькую коричневую раковину каури. Ты была так счастлива, словно это не кусок застывшего известняка, а бесценное сокровище. Как странно, что смерть твоя связана с запахом моря, которое ты так отчаянно любила…

И вот я сидел в кафе, вдыхая запах чужих сигарет, и думал. Кто, кто мог тебя заказать? Со мной это не может быть связано. Кто я такой? Жалкий инженер с постыдно маленькой зарплатой, прозябающий в забытом Богом конструкторском бюро. Иногда я подрабатывал ремонтом компьютеров и восстановлением сожранных вирусом файлов, но я точно не переходил никому дорогу. Значит, это как-то связано с твоей работой. Я стал судорожно рыться в памяти, пытаясь припомнить хоть что-то, что укажет мне путь к истине. И вдруг вспомнил.

Как-то около месяца назад ты вернулась с работы несколько озадаченная и сказала, что видела на столе у шефа очень странные бумаги. Все вышло случайно. О, эти роковые случайности! Он ни за что бы не оставил столь важные и компрометирующие документы на столе, но его жена с сыном попали в автокатастрофу. Ему позвонили из больницы, и он тут же бросился к ним, не убрав в сейф бумаги. Он вспомнил о них очень быстро и немедленно вернулся, чтобы спрятать. Но ты уже читала их. Зачем? Ты ведь вошла к нему в кабинет, чтобы убрать чашки из-под кофе. Что заставило тебя подойти к столу, открыть папку и бегло просмотреть? Просто ты подумала, что он оставил бумаги для тебя, для работы, ведь он никогда и ничего не забывал на рабочем столе. И вот он вошел. Ты вздрогнула, тут же закрыла папку и нервно улыбнулась, затем пролепетала что-то об обеде и недоделанных отчетах. Он смотрел на тебя молча, испытывающее, хотя уже твердо знал – ты в курсе, о чем идет речь. Смущенная, растерянная ты вышла из кабинета, пытаясь выбросить из головы полученную информацию. Но это было невозможно, вы знали это оба, и твой смертный приговор был подписан. Хотя ты об этом ничего не знала. И время повело обратный отсчет, вписывая в календарь твоей жизни последние дни, которых становилось все меньше. Ты еще смеялась, встречалась с друзьями, ходила в театр и смотрела веселые фильмы, но место в морге уже было для тебя забронировано.

Да, я знал, он не убивал тебя, твой шеф, но он был знаком с человеком, тем, с запахом каури, которого непременно должен убить я.

Нет, я не бросился, как очумелый, сводить счеты с твоим шефом. Зачем? Я спокойно все продумал, без нервов, без паники и лишней суеты, прежде чем постучаться к нему в дверь. Мне было абсолютно не важно, что именно содержится в этих документах, которые убили тебя, какое мне дело до чужого бизнеса, я просто хотел узнать, как мне выйти на человека с запахом каури.

Если бы ты знала, как долго мне пришлось ждать! Почти год. Но я был терпелив. Я наблюдал за каждым его шагом, составил подробное расписание его жизни, и мог рассказать, что делал он в каждый из этих дней. Я выстроил множество планов, ведь подобраться к нему через стену телохранителей было невероятно трудно. Однако я знал, что преодолею эту стену.

И вот, наконец, настал тот день, ради которого я бросил работу, посвятив себя бесконечной слежке. Я знал, что он будет единственным, этот день, и, может быть, второго такого же придется долго и напрасно ждать, так что упустить этот шанс я не мог себе позволить.

Жена и дети твоего шефа уехали куда-то за границу, и он оставался один, всего на сутки, потому что завтра уезжал к ним. Но сегодня он был моим. Милая Женечка, если бы ты знала какой простой и жалкой оказалась сигнализация в его доме! Мне потребовался мой ноутбук и пара устройств, которые я собрал из деталей, приобретенных за бесценок на радиорынке. Я без труда отключил сигнализацию, быстро пробрался в дом, подключил устройство заново, и затаился. Теперь мне оставалось только ждать, молча, неподвижно, чтобы датчики не сработали на движение.

Наконец, он пришел, отпустил охрану, достал из холодильника пиво и, развалясь в кресле, включил какой-то порнофильм. До чего он был омерзителен! Бедная моя, как ты могла столько лет терпеть его изо дня в день. Он расстегнул ворот рубахи, ослабил галстук, выпятив жирную шею, и довольно осклабился. Он был счастлив, так счастлив, что даже не заметил, как я подошел сзади и набросил на шею тонкий шелковый шнурок цвета твоих волос. Поначалу я сжал его некрепко, но с достаточным усилием, чтобы напомнить: memento mori. Он понял меня, выкатил глаза и замахал руками, я чуть ослабил сжатие.

- Что вы хотите? – прохрипел он.

Я ничего не ответил, только обнюхал его. Сквозь дорогой одеколон пробивался омерзительный запах его плоти, сгустившийся за целый день работы. Но это не был запах каури, это был просто его собственный запах, чуть солоноватый и немного кислый, смесь мочи и пота. Мне стало противно, и я отпрянул, что чуть не погубило меня, поскольку он мгновенно сориентировался и попытался освободиться. Он схватил меня за руки хваткой человека, проводящего в фитнесклубе не один час, он почти победил меня, но некая сила, заставлявшая меня часами на протяжении года следить за каждым его движением, вдруг пробудилась внутри меня, и я снова затянул шнурок на его шее, только теперь уже туже. Он стал судорожно всхрипывать, чуть обмяк и почти уже потерял сознание, тогда я позволил ему вдохнуть. Прокашлявшись, он снова прохрипел, но теперь уже безнадежно.

- Вам нужны деньги? Возьмите, они в сейфе, я назову вам шифр.

Милая, почему эти жалкие людишки думают, что все можно купить, обменять любовь, надежду, красоту на сухие бумажные купюры, от которых тепла, если растопить ими печь, хватил всего лишь на несколько минут? Я никогда не понимал этого, и сейчас, когда он висел на волоске от смерти, был потрясен его предложением.

- Зачем мне деньги? – удивился я. – Я хочу знать, кто убил мою жену.

- Я не убивал вашу жену, - снова прохрипел он, но теперь в его хрипе зародилась надежда. Глупец, он не знал, что его смертный приговор, так же, как и когда-то твой, уже подписан.

- Тогда кто ее убил?

- Я не понимаю, о чем вы говорите.

Я сжал шнурок потуже, но он умоляюще замахал руками, и тут я понял – ведь ты могла быть не единственной.

- Евгения Слесарева, - напомнил я ему.

- Я не убивал ее, - возразил он, - и не имею к ее смерти никакого отношения!

Неправда! Я знал, что он лжет, что играет со мной в одну старую и добрую игру – тянуть время. И тогда я вспомнил тебя, твои глубокие серые глаза, устремившие взгляд вслед улетающей душе. Не знаю, что со мной стало, просто не помню. Помню только, что безжизненная гора, еще минуту назад бывшая твоим шефом, валяется у моих ног, как падаль, никому не нужные отбросы с вывороченными яблоками глаз.

- Черт, черт, черт!

Изо всей силы я ударил кулаком по стеклянному столику, разбив его вдребезги – ты не поверишь, каким сильным я стал. Как мог я совершить такую глупость, ведь он был единственной нитью, которая непременно должна была привести меня к твоему убийце?!

Потом я успокоился, положил шнурок в карман и принялся обыскивать дом. Я обследовал каждый сантиметр подвала, чердака, гаража, спален, гостиной, кухни, туалетов и ванн, но не нашел ничего, что могло бы навести меня на след. И когда надежда окончательно покинула меня, я вдруг почувствовал запах – запах каури. Я осторожно двинулся в направлении запаха, принюхиваясь, как принюхивается волк в поисках добычи. Рядом со мной, на камине лежала записная книжка – как я не заметил ее сразу. Я аккуратно положил ее в пакет, чтобы не растерять запах, и убрал в карман, затем бесшумно покинул дом.

Я изучал эту книжку достаточно долго, обзванивая номер за номером, пока не остановился на трех номерах, показавшихся мне странными, где вписанный владелец не совпадал с реальным владельцем номера. Два вскоре отбросил – это были номера его любовниц; остался один. Я записал его на листке бумаги, отложил в сторону, и время от времени рассматривал, пока, наконец, не решился позвонить. Не буду утомлять тебя подробностями и рассказывать, как я, в конце концов, следуя по цепочке теней, имеющих лишь голоса и цифры телефонных номеров, вышел на убийцу. Ты и представить себе не можешь, как четко и лаконично работает эта система! Система ликвидации неугодных людей, среди которых волею случая оказалась и ты.

Его звали Леней (имя, разумеется, вымышленное), но это не имело значения. Это был убийца, твой убийца, в этом я не сомневался, и я поклялся его найти. И нашел.

Первый разговор был кратким. Он отправил мне Е-мэйл, по которому нужно связаться. Я выполнил его просьбу, написав, что хочу избавиться от некой надоевшей мне особы. Он сказал, что свяжется со мной в ближайшее время. Так оно и вышло.

«Кто этот человек?» - спрашивал он. Я ответил, что готов прислать фотографию. «Свяжемся позднее», - написал он и отключился. Углубившись в компьютерные дебри, я немедленно проверил, откуда исходило сообщение. Он сидел в одном Интернет-кафе. В следующий раз он прислал сообщение из другого Интернет-кафе, затем из третьего. Он никогда не выходил на связь из одного и того же кафе, но все адреса были в одном районе. Этот парень был вовсе не так умен, как ему казалось. Он носил за поясом нож со следами крови своих жертв, подаренный ему когда-то отцом, любил крашенных блондинок и хорошее виски, ничего не боялся и легко убивал любую жертву, он был безжалостен и бездушен, и при этом совершенно глуп. Я узнал адреса всех Интернет-кафе, находящихся в данной местности и примерно определил, где он может жить. Я тянул время, бессмысленно торгуясь с ним, чем почти что довел его до бешенства. Но он, тем не менее, не отказывался от работы. Наконец, мы договорились о цене, и он должен был в последний раз выйти на связь, чтобы обсудить аванс и получить от меня информацию о жертве. В моем списке оставалось одно кафе – по моим подсчетам он должен был придти именно туда.

В назначенное время я распахнул прозрачные двери кафе, прочитал про себя молитву, и вошел внутрь. Больше всего я боялся, что ошибся, и моя теория окажется беспочвенной, тогда все придется начинать заново. Я сильно нервничал, но держал себя в руках. В кафе было всего три человека, одна девушка и два парня, что еще более сузило круг подозреваемых. Девушку я исключил сразу – она была слишком толста и неповоротлива, чтобы незаметно к тебе подкрасться. Оставались парни. Один что-то изучал, глядя в экран, время от времени посмеивался и начинал что-то быстро печатать, видимо вел с кем-то приятную беседу. А вот второй то и дело посматривал на часы, вел себя как-то нервно и неестественно. И я понял - это он. Парень высокого роста, почти выбритый наголо, в высоких черных ботинках и черной кожанке – он был настоящим убийцей. Но я его не испугался. Я сел рядом, и стал краем глаза наблюдать за ним. Парня явно что-то беспокоило, он не знал, куда деть руки, то и дело теребил мелкую щетину бритых волос, хватал телефон, словно проверяя, не пропустил ли звонок, а когда ему наконец позвонили, схватил телефон, напрягся, но тут же на лице его проступило разочарование. Он отвечал только «да» и «нет», и я не смог понять, о чем был разговор, да меня это и не интересовало, ведь он был рядом, а это главное. Я не выходил с ответом на связь, и он занервничал – еще бы, пропадала такая сумма, срывалась такая сделка. А я сидел за соседним столом и внутренне улыбался, потому что точно знал – все подходит к концу. Хотя что-то смущало меня, я никак не мог понять, что именно, словно бы недоставало какой-то маленькой детали, совсем крохотной, но очень важной. И вдруг мне стало грустно. Я столько времени и сил посвятил тому, чтобы найти его, и вот теперь, когда он был на расстоянии вытянутой руки, не подозревая, что теперь он - жертва, а палач – я, в моей душе что-то лопнуло, и образовалась зияющая пустота. Мир мгновенно стал безликим и одноцветным. Сегодня, или завтра, или послезавтра, существенного значения это не имеет, я убью его, а что делать дальше? Как жить? Само слово «жизнь» больше не вызывало трепета, а смерть стала столь же привычной, как завтрак по утрам. Меня охватила тоска. Я вдруг понял, что за дверьми этого кафе и меня тоже ждет смерть – ибо иного пути для себя я не видел. Я машинально простучал по клавишам и вновь посмотрел на него. Он все так же нервничал, посылая кому-то (конечно же, мне!) письмо, на которое не придет ответа. Тогда я взял себя в руки и мысленно досчитал до десяти. Нет, о своем будущем я не буду пока думать, надо довести дело до конца.

И вдруг я почувствовал запах – запах каури. Я вздрогнул. Ну конечно! Как я мог о нем забыть! Вот она – недостающая деталь. Вот только запах исходил не от бритоголового. Этот парень был чист. И тогда я увидел убийцу. Наблюдая за бритоголовым, я не заметил, как настоящий убийца вошел и сел неподалеку от меня. Худощавый, смуглый, с блестящими черными волосами и глазами с припухшими веками, похожими на каури, он производил даже приятное впечатление. Такие нравятся женщинам. На какое-то мгновение я заколебался, но запах… Запах не оставлял сомнений. Убийца был абсолютно спокоен, не подозревая, что я уже рядом. Он набрал мне письмо и теперь ждал ответа. Я смотрел на него, застыв от какого-то непонятного мне чувства то ли безысходности, то ли ужаса, а он спокойно сидел, погрызывая ноготь указательного пальца правой руки. Он несколько раз отправлял письмо, но, не получив ответа, чуть озаботился. Теперь с его лица сползла маска спокойствия, и он занервничал. И тогда я подошел к нему:

- Не нужно тратить время зря, я уже здесь.

- Не знаю, кто ты.

Он тут же встал и направился к выходу. Я догнал его и схватил за рукав, я не знал, что делать и вел себя, как последний идиот.

- Ты убил мою жену! - прокричал я на все кафе.

Меня охватила паника. Я точно знал, что делать с громилой в кожаной куртке, но перед этим человеком вдруг растерялся. Я понимал, что совершаю глупость, и все проделанное до этого напрасно, ситуация больше неподконтрольна мне, я упустил из рук птицу счастья и не смогу отмстить за тебя, дорогая. Я хватал его за рукав и кричал:

- Ты убил мою жену!

- Пошел вон! – прошипел он и выбежал из кафе.

Я бросился за ним. Все что я мог, это кричать на всю улицу, привлекая внимание прохожих:

- Ты убил мою жену!

Люди оборачивались и останавливались, глядя на столь странную картину. А я все бежал за ним, но он безнадежно удалялся – он был ловчее и быстрее меня. Прости, я ничего не мог поделать.

Но видит Бог, дорогая, справедливость все же восторжествовала. Когда последняя капля моей надежды упала на асфальт, и была раздавлена моим же ботинком, из-за поворота вдруг выскочил громадный черный джип, сбил его и, даже не притормозив, умчался прочь. Я только молча и недоуменно смотрел на тело твоего убийцы. Да, да, именно тело. Он был мертв, в этом не было сомнений. Повсюду на асфальте были разбрызганы его мозги, смешанные с густой, почти черной кровью, а у раздавленного правого бедра лежал нож, источающий запах каури. Я подошел, взял нож и немедленно двинулся прочь, воспользовавшись суетой.

Зачем я взял нож? Я не знаю, милая. Ведь на нем была твоя кровь и запах каури, так долго преследовавший меня. Какое-то время я бродил по городу, время от времени вынимая нож, потом убирал снова, пока уже под утро, измотавшийся до предела, не бросил его в какой-то водоем. Моя миссия был закончена, и теперь, наконец-то, я готов был встретиться с тобой.

 

- Ну что ты об этом думаешь?

Полина Яновна внимательно посмотрела на мужа.

- Что я могу сказать, - пожал плечами Яков Борисович, - у человека убили жену, и он в отчаянии совершает акт мести.

- Нет, - Полина Яновна вздохнула, - тут что-то другое. Понимаешь, эти записи не пролили свет на его личность. Мы ведь так и не знаем кто он. Его подобрала милиция, думали пьян, разобравшись, направили к нам. Его доставили с явными признаками шизофрении. При этом он ничего не мог сказать о себе. Он был хорошо одет, знаешь, такое дорогое пальто, совершенно новые черные перчатки, прекрасный костюм, между прочим «Версаче», крахмальная белая рубашка, вычищенные ботинки, шелковый галстук «Дольче и Габанна». Как-то слишком дорого для безработного мстителя. Первые две недели его преследовали галлюцинации самого разнообразного характера, он все время кого-то видел, с кем-то разговаривал, пугался, спорил, потом вдруг впадал в глубокую апатию и подолгу молчал, глядя в потолок немигающим взглядом. Но медикаментозное лечение все же дало результаты, и он постепенно стал восстанавливаться, а потом и вовсе повеселел, стал разговорчив, внимателен, обходителен, знаешь, этакий князь Мышкин. Мы даже стали выпускать его из палаты. Но кто он, как зовут, где живет, будто бы не знает.

- Ты говоришь «будто бы», считаешь, он лжет? Симуляция?

- Возможно, - ответила Полина Яновна, прикуривая сигарету от любезно предложенной Яковом Борисовичем зажигалки.

- Может, от кого-то скрывается? – предположил Яков Борисович.

- Если это симуляция, то очень профессиональная.

- А откуда эти записи?

- Он хранил их под подушкой.

- Вы дали ему ручку?

- Упаси боже, он украл ее у врача при обходе, мы даже не заметили когда, а писал на бланках, во время прогулок набрал. Записи… или дневник что ли, даже не знаю, как их окрестить, впрочем, не важно; так вот эти записи он тщательно прятал и страшно не хотел отдавать, пришлось даже купировать возбуждение аминазином. Как-то беспокоит он меня, даже не пойму почему. Не думаю, что он убийца. Сам знаешь, я 20 лет судмедэкспертом отпахала, и маньяков этих не то, что по лицу, по запаху определю. А этот спокойный, вроде бы и мухи не обидит, хотя… при шизофрении нет полных гарантий.

- Н-да, - Яков Борисович нацепил очки и еще раз пролистнул записи, - ты бы своим бывшим дружкам на Петровку позвонила.

- Уже звонила, - улыбнулась Полина Яновна, - никаких убийств, подобных тем, что описал наш больной, не числится.

- А, может, он из другого города приехал?

- Может, - согласилась Полина Яновна, - всю Россию-то не обзвонишь.

- Послушай, - махнул рукой Яков Борисович, - мне все-таки кажется он обыкновенный шизофреник, а записи лишь подтверждают это: один себя Наполеоном видит, а этот мстителем-убийцей. А что себя не помнит, понятно – полный распад личности. Типичный паранойяльный бред.

- Может быть, может быть, - забарабанила ухоженными тонкими пальчиками по стеклянной панели стола Полина Яновна.

- И вообще, этиология и патогенез шизофрении недостаточно изучены, - продолжил Яков Борисович, - На прошлом симпозиуме в Нью-Йорке, помнишь, я был там в прошлом году? Так вот, один, между прочим, очень уважаемый американский психиатр, выдвинул совершенно дикую теорию, будто бы шизофрения, это вовсе не болезнь, а некое особое состояние личности, что-то вроде пребывания в иных измерениях. Понимаешь? Это у них вовсе не галлюцинации, а вот видят они нечто, что мы не видим, - Борис Яковлевич снял очки и рассмеялся. – И ты думаешь, его освистали и осмеяли? Как бы не так. Очень заинтересовались новой теорией, - он вытер очки и снова водрузил их на нос. - Бред какой-то.

- Зря ты так, - возразила Полина Яновна, - вот была у меня одна пациентка, Наташа, так она могла читать мысли. Хочешь, верь, хочешь, нет, а правда могла. У нее это очень странно происходило, нет, за руку никого не брала, в глаза не заглядывала, наоборот – отвернется, и как-то боковым зрением смотрит, а потом все выдает, что у тебя в голове. И, между прочим, отнюдь не смешно, а даже страшно. Мы ее изучали, все пытались что-нибудь этакое в строении мозга обнаружить, но ничего такого не заметили. У нее была рекуррентная шизофрения, так что она у нас довольно часто появлялась, а потом исчезла. Может, с такими-то способностями в гору пошла. И этот убивец странный. Не дает он мне покоя.

- А вы запрос по пропавшим давали? Раз хорошо одет, говоришь…

- Ну, естественно! Вот только никто его не разыскивает, и с такими приметами пропавших без вести нет.

- Ладно, тьфу на него, давай лучше коньячка выпьем.

Яков Борисович достал бутылочку «Курвуазье» и налил им с Полиной Яновной по рюмочке.

Элегантно отпив глоток, Полина Яковлевна поставила рюмку на столик и продолжила:

- А…

- Не, не, не, - перебил ее Яков Борисович, - дай хоть дома от шизофреников отдохнуть. Давай лучше телевизор посмотрим.

Он взял пульт и включил тонкую панель, прикрепленную к стене.

- О, как раз про твоих убивцев.

- Не люблю я эту криминальную хронику! – Полина Яновна сделала еще глоток.

«Вчера вечером в своей квартире была найдена убитой Слесарева Евгения Викторовна, секретарь одной из риэлторских фирм. Убийство, очевидно, заказное, убийца проник в ее квартиру и убил женщину ножом в спину. Следствие теряется в догадках – кому понадобилось убивать простого секретаря, тем более что, по словам ее мужа, инженера конструкторского бюро, ничего из квартиры украдено не было, да и красть было нечего. Что за тайна скрыта за смертью Евгении Слесаревой, покажет следствие. Но из неназванного источника просочилась информация, что, возможно, женщина имела какое-то отношение к торговле оружием, в чем подозревается ее шеф, однако, доказательств найдено не было…»

Полина Яновна и Яков Борисович молча и недоуменно смотрели в глаза диктору, спокойно продолжившего рассказывать о совершенных правонарушениях. Мысли в голове у Полины Яновны как-то зависли, она никак не могла поверить, что между загадочными записями и совершенным вот только что преступлением есть какая-то связь, но вдруг побледнела и прикрыла рот рукой, словно боясь произнести внезапно мелькнувшую догадку.

- Что? Что, Поля?

- Боже! – Полина Яновна схватилась за сердце. – Как я раньше не догадалась – это же Людочкина племянница, нашей старшей сестры. Господи, Боже мой. Она, ну эта девочка, Женечка Слесарева, к нам месяца два назад приходила вместе с мужем, такой худенький, инженер, они как раз с отдыха приехали, не помню, откуда… ну какой-то остров… - Полина Яновна побледнела еще больше и произнесла зловещим голосом, - Крит. Точно Крит. Это же было в записях! Она еще ракушку нам подарила, знаешь, такая коричневенькая с маленькими пятнышками.

- Каури, - мрачно вставил Борис Яковлевич.

- Что? – не поняла Полина Яновна.

- Каури, говорю, ракушка эта называется каури.

- Каури? – Полина Яновна словно не поняла смысла сказанного и торопливо продолжила: - Она, эта ракушка, на компьютере в регистратуре лежала, а он, больной наш, он всегда, когда мимо проходил, брал ее в руки и задумчиво так крутил. Помню, Людочка еще спрашивает: «Нравится?», а он как-то сразу растерялся, как шкодник, застигнутый врасплох, положил на место и убежал. Мы еще посмеялись. Яша, я ничего не понимаю. Ведь Женечку только убили, а он, этот больной, уже давно знал, что это произойдет. И как знал! Но ведь он не был знаком с Женечкой! Все, что их связывает, это ракушка! Не могла же ему об этом рассказать какая-то каури! - нервно засмеялась Полина Яновна, - Нет, это невозможно!– тут Полина Яновна выкатила глаза, - Боже, Яшуня! Ведь этот мститель, этот «я» - получается, Женечкин муж! Так он же в этих записях форменный убийца! К тому же психически больной! - Полина Яновна нервно вскочила и заходила по комнате, затем резко остановилась и пристально посмотрела на мужа.

Ее глаза чуть сузились и заблестели, а губы растянулись в зловещей улыбке:

- Вот что мы сделаем, Яшуня: мы спрячем эти записи и никому не покажем. Да, да, не спорь, - Полина Яновна протестующее подняла руку, хотя супруг и не собирался возражать, ибо одеревенел от неясности происходящего и только взирал на жену бессмысленным взглядом. - Мы будем ждать, а я постараюсь добиться разрешения на дополнительные исследования его мозга, якобы для новой научной работы о шизофрении. А время покажет, прав ли наш больной. Вот тогда мы и узнаем, кто он на самом деле: Ясновидящий? Пророк? Или просто больной фантазер? Ты представляешь, какая тема?! Прорыв! Научная сенсация! Ну, что ты об этом думаешь?

Ничего не ответил Яков Борисович, а только налил себе коньяка и выпил залпом.