Сквозь морок гроз и шум дождей, шагали молча в ряд Ребята, голову склонив, детдомовский отряд. Они могли бы жить да быть, писать диктантов строки, Любить девчонок, мяч гонять, прогуливать уроки. Но нет, увы, не о любви, буду кричать патроны О нежном чувстве промолчат безлюдные перроны Любовь лишь птицы восхвалят, пока их не заглушит Могучий реквием ракет, смертельный залп «Катюши». Шагали вдаль, сквозь речку, в брод, сто пар сапог из кирзы Служили верно для ребят, служили им до тризны Смотрели тихо и легко две сотни юных глаз. Смотрели вдаль, сквозь тьму веков, смотрели внутрь нас. Сжимались судорожно, зло, две сотни кулаков. Сто плеч, обняв, отяготили сто ремней-оков. Ремень – курок, ремень – то ствол, ремень то патронташ. Обойма разрывных смертей, и дроби злой кураж. Идут и в снег, и в град идут, идут за жизнь и смерть. За смерть врагов, за жизнь людей, сквозь вьюги круговерть. Казалось, вечно им держать простой до боли ритм: «Раз-два, раз-два, вперёд, братва, не бойся жара битв» Не бойся пули и смертей… За Родину идём… И вдруг мальчишка оступился – грудь обожгло огнём. То было в поле, средь снопов обугленных пшеницы. И с неба пригнул самолёт – вонзить свинец убийцы. Мальчонка руку приложил к небьющемуся сердцу Упал. И крикнул капитан: «Брата, дадим им перцу!» То было в поле, средь снопов обугленных пшеницы. Курился дымом близкий лес. По небу вереницей Тянулись тучи. Солнца свет сквозь них горел то ярко То мерк. Не грел. И лишь горел подбитый мессер жарко Забилась в судороге земля, убитых принимая И обагрилася трава, убитых обнимая. И вот застыл, один в степи, один герой над полем И как шагали – так легли. Прямым до были строем. Затихли взрывы и стрельба за несколько минут. Погибли мальчики, а здесь теперь цветы растут. Алеют маки, точно тут упал мальчонка вновь. Алеют, точно на траву пролилась красна кровь. Звенит под небом голубым тех маковок набат. И спит, объятый смертным сном, полёгший здесь отряд. |