Уроки Октября

 

Рассказ.

 

Дождливым ноябрьским вечером Иосиф Давыдович Шнейдер, российский пенсионер, бывший коммунист и навечно солдат Второй Мировой возвращался на машине со своего загородного участка.

Это была обычная, в шесть соток земли дача, какую нынче имеет почти каждый житель России.

Было 7 ноября. Долгие годы в этот день, святой и безотчетно радостный, Иосиф Давыдович вместе со всей семьей ходил на торжественный митинг в их маленьком городке. Жена и дети шли в нарядных, с цветами и лозунгами колонне, а сам он ,обычно, стоял на трибуне, как уважаемый в городе человек и вместе с другими местными руководителями приветствовал трудящихся. Но все это было давно. Революцию никто больше не чтил, а если и вспоминали о ней, то споры доходили чуть ли не до драки.

Сегодня утром, правда зашел к нему еще находивший в живых бывший второй секретарь райкома партии Барсуков. Прежде он был упитанным, вальяжным, а теперь превратился в костистого, едкого старишку с козлинным душком.

- Давыдыч!- одышливо сказал он.- Ты как - еще гневом кипишь? Уроки Октября помнишь?

- Каким еще гневом?-безучастно спросил Шнейдер.

- Справедливым. Возмущение в тебе клокочет?

- Леонид Мартынович! Говори яснее!- попросил Иосиф Давыдович.

- На митинг тебя зову. Новой коммунистической партии. Чистого толка. Я являюсь ее членом.

-Отходили мы свое, товарищ Барсуков.- Смирись уже...Была у нас возможность народ осчастливить. Если бы поменьше дураков было в наших рядах. Они не о народе думали, а о себе.

-Старая партия- подонки Горбачевские. Мы новые. Воспрянувшие. Так пойдешь на митинг, или будешь рабом прозябать. Очень хотим, чтобы ты сомкнул наши ряды.

-А пошли вы все в задницу...Я лучше на дачу поеду. Природой полюбуюсь,- ответил Шнейдер.- Воспрянувшие они. Снова порулить не выпадет...Обгадились, так уж лучше молчать. Уроки Октября сдали на двойку.

И он поехал на дачу. А вечером возвратился домой.

У подъезда своей безликой пятиэтажки, именуемой в народе внеархитектурным термином " хрущевка", он высадил жену, помог ей затащить на третий этаж сумки с овощами, выращенными на приватном клочке земли, который супруги не просто любовно, а самозабвенно обихаживали уже много лет, как боги, вдувая жизнь в бесплодную глину.

Последние три года стало полегче им.

Ветерану войны, после десятилетий ожиданий выдали таки крохотный личный автомобиль- тесный, малосильный, но абсолютно новый, и-о, невиданная щедрость властей- бесплатный.

Это был запоздалый счет , оплаченный поколениями, спасенными от нацизма.

Затем Иосиф Давыдович погнал свою крохотную "Оку" в гараж.

Оставлять машину хоть и неприглядную, у дома он не решался. Если не угонят совсем, после чего милиция будет сокрушенно разводить руками давая понять, что вернуть транспорт хозяину не в их силах, то определенно разберут на запчасти, цена которым будет бутылка водка. Так в несколько дней кто-нибудь и прогуляет его долгожданный подарок, его награду за фронтовые лишения.

Такого он допустить не мог. Но в день Великого Октября его ждали впереди, увы, другие жестокие уроки.

К воротам своего гаража, расположенного в пригороде, он подъехал уже в сумерках. Сеял нудный, шептавший о чем-то грустном, дождь. На западе еще оставались подсвеченными закатные облака.Там совсем недавно сырым бесформенным комком угасло солнце, так и не пробившееся за весь хмурый день к безрадостной земле, на которой давно уже окончилось короткое северное лето.

Свет фар, наконец, высветил знакомые створки гаража.

Вдруг фронтовик вздрогнул, и резко, почти машинально, остановил машину. У знакомых металлических ворот творилось что-то непонятное.

Ветеран, поправив на носу круглые сильные очки, напряженно вгляделся вперед.

У дверей суетились два незнакомых подростка в черных, как у профессиональных грабителей, масках. Однако, в руках у них были не ломики или "фомки", а баллончики аэрозольной краски, с помощью которых многие пытаются увековечить свою персону на стенах и заборах, именуя себя художниками-граффити.

Юнцы разрисовывали гараж Шнейдера. От увиденного он чуть не задохнулся от гнева.

На левой створке ворот уже была готова огромная нацистская свастика, выполненная густым черным распылом,тот самый ненавистный с загнутыми концами крест, который прокляла вся Европа. и не останови нацистов русский солдат, этот символ реял бы над все миром.

Второй подросток , суетящийся правее, заканчивал красную надпись: "Россия -для русских! Евреи убирайтесь в Израиль!"

И это написано не где-нибудь на заборе, а на воротах русского еврея Шнейдера.

Это была не просто дерзкая выходка, это был как бы явный вызов ему лично.

В свете фар черная свастика, нарисованная в спешке, была размыта по краям, и напоминала хищного, отвратительного паука, присосавшегося к воротам гаража, а мерзкая надпись поблескивала в свете фар, как живая, только проступившая из раны кровь.

 

- Подонки! Это что же такое, а? Мерзавцы! Вот до чего дожили с этой демократией- возмущено крикнул Шнейдер, и не смотря на свой преклонный возраст и изрядную полноту, довольно проворно выскочил из маленькой самобеглой коляски.

И тут же почувствовал, как остро заныла старая-престарая рана- крохотный осколок железа в левой ключице, осколок, который не решался извлечь ни один хирург- слишком близко было изношенное усталое сердце.

Этот осколок всегда напоминал о себе при сильном волнении.

Но особенно заныла душа, уязвленная национальным оскорблением.

Да, Шнейдер воевал не только за советский народ в целом, но и за свою еврейскую нацию, которой с библейских времен жилось отчего-то ох как не просто, и с которой нацисты в этот раз хотели покончить уничтожением всего народа. Почему этой нации живется нелегко, никто пока не может объяснить. Ни сами евреи, ни люди, искренне любящие их.

Сперва он настиг худенького большеголового подростка, будто знакомого даже по телосложению, схватил его за тонкую цыплячью шею, пытаясь другой рукой сорвать с лица маску, но тут подоспел другой мерзавец, более рослый и плотный и, судя по всему, опытный драчун. Он ударил старика портфелем по голове, а когда тот обессиленно зашатался, резкой подсечкой свалил бывшего фронтового разведчика на землю. А ведь на войне Шнейдер, имевший когда-то немалую физическую силу, брал в одиночку любого "языка". А немецкие вояки, как правило, были треннированными, ловкими. Но кто устоит против "русского медведя". На той войне не было различия в национальностях. Хребет фашизму ломал русский Иван, называйся он по документам как угодно!

 

Падая ,ветеран ударился больной ключицей о камень, и почти мгновенно потерял сознание.

Его привели в чувства соседи по гаражу, пожилая пара, вернувшаяся с дачного участка на велосипедах. День Революции стал для всех просто сереньким деньком.

- Такой большой прадник, а они погляди что вытворяют! Раньше бы и не посмели,- возмущенно крикнула соседка.

- Радуйся, дура! Теперь работать можно больше,- пробурчал ее муж- Шнейдер раньше в этот день коньяк пил, а теперь тоже вкалывает. Вот они- уроки Октября.

Терять сознание ветерану было невпервой, поэтому он быстро оклемался, доковылял до машины, старательно загнал ее в гараж.

Рядом с воротами увидел в траве какую-то книжицу размером со школьный учебник. Поднял его, всмотрелся.Он думал, что это школьный учебник, по которому можно было определить фамилию подростков., или хотя бы номер их школы. Новое разочарование постигло его. Это действительно, можно было назвать учебником. Но не по географии, физике или химии, допустим! Это был учебник по нацизму! " Майн кампф" Адольфа Гитлера держал в руках ошеломленный солдат Великой Отечественной!

Ему опять стало плохо, и соседи вызвали " Скорую помощь" Она приехала довольно скоро, и,погрузив Шнейдера, не смотря на все его протесты, и, распахивая дорожные лужи, помчалась в районную больницу.

Следом на место происшествия прибыла милиция.

 

В больнице Иосифа Давыдовича поместили в отдельную палату,

 

Дежурный врач, которому пожилая, знавшая всех в городе медсестра что-то тревожно шепнула на ухо, заботливо осмотрел его, и порекомендовал на пару деньков остаться в стационаре для небольшого курса лечения.

Через час к потерпевшему явился следователь- молодой, упитанный парень с черными редкими усиками, которые лоснились, как смазанные маслом. О деле он говорил натянуто, с явной неохотой, точно не долг свой исполнял, а некое тягостное поручение, данное ему в нагрузку.

 

-Сказать откровенно- я первый на них напал. Наверное, не следовало этого делать, -признался Шнейдер,- но как было мне утерпеть? Вы видели эту свастику, эту гадкую надпись? Я разве должен был этого не заметить? Оставить без внимания? Тем более в такой день. Вы какого мнения на этот счет, молодой человек?

- Я понимаю вас, Иосиф Давыдович! Вы фронтовик, У вас немало наград- сочувственно поддакнул следователь, тайком посмотрев на часы.

- Я воевал с фашизмом, а тут мне свастику на дверях рисуют. А в Израиль я не поеду! Напрасно кто-то старается выдворить меня туда. Для меня здесь, в России- родина. Настоящая и единственная. Вот так я им отвечу, этим мерзавцам.

-Хорошо! -равнодушно, ничуть не изменившись ни лицом, ни расслабленной позой на больничном стуле поддакнул и на это следователь.- Имеете полное право жить там, где вам заблагорассудится.

- Я удивлен ,молодой человек! У вас под носом два уголовных преступления совершаются А вы совершенно невозмутимы! Будто ничего и не произошло.

- Отчего же невозмутим. Напрасно вы так говорите! Мы активно работаем по этому делу. Уже побывали у вашего гаража. Все посмотрели, опросили свидетелей. Улики собрали. Вот! - он повертел в руках книжку Гитлера.- Этих пацанов глупых мы привлечем за хулиганство...А также за причинение вреда вашему здоровью. Врач обещал мне вскорости выдать на руки необходимую медицинскую справку

- Разве только в моем здоровье дело,- возмутился Шнейдер.- Мое здоровье никто уже не поправит. Я о другом говорю. У вас под носом русские фашисты плодятся, как тараканы, а вы это хулиганством называете . Слишком мягкий термин применяете. А Уголовный Кодекс , между прочим, трактует эти действия совсем по- другому. Вам это прекрасно известно.

- Иосиф Давыдович!- устало прислонился к спинке следователь.- Мы, местные органы правопорядка в большую политику не вмешиваемся. У нас весь городок разрисован свастикой, газеты фашистские продаются...И в Москве то же самое! А вы предлагаете мне здесь в провинциальном захолустье, рядовому следователю начать решительную борьбу с русским фашизмом? Чуть ли в масштабах всей страны! Да у меня просто на это нет служебного времени. Вы, наверное не знаете, что я как следователь настолько загружен, что мне не до фашизма, не до антисементизма нет никакого дела. Дорогой мой, спуститесь с небес на землю! У меня, например, еще восемь тяжких уголовных дел. В том числе два убийства... Понимаете- убийства. И пока нет ни единой зацепки. Свидетели есть, но одни до такой степени запуганы, что из них слова клещами не вытащишь. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Прежде чем я их стал допрашивать, с ними уже предварительно поработали...Городок у нас маленький, все друг друга знают...

- Хорошо! Я все понимаю. Хотя не согласен, что это политика. Когда вы осознаете опастность, будет поздно. Меня они в Израиль посылают, а вас на Соловки упекут. Не смотря на то, что вы русский. Но хотя бы найти этих подонков вы можете? Я хочу посмотреть им в глаза...И в глаза их родителей,- заявил Шнейдер,- Я сам хочу поговорить с ними. Прощупать их подлые душонки.

- Вот и ладненько! Замечательно!- с какой-то непонятной готовностью, радостно даже воскликнул следователь-Мы этих подростков, к вашему сведению, уже задержали, выяснили фамилии.- Он кончиком мизинца расправил аккуратные, точно выбритые по лекалу усики, хмыкнул,- задержали, не смотря на поздний час. Так сказать, по горячим следам.Они недалеко ушли. Пытались вернутся за книжкой Гитлера.

- Так уж и задержали,- засомневался ветеран, морщась от боли в ключице, которая никак не утихала и готовилась вот-вот снова забрать у ветерана сознание. Слишком сильными оказались сегоднешние волнения.- Не ошиблись, не перепутали. А то ведь иногда нужен только человек. Неважно какой...

- Нет Иосиф Давыдович! Не перепутали. Все сделали аккуратно!Баллончики краски они еще не успели выбросить.

- Это какая-то фантастика!-невольно изумился Шнейдер? - Ну, молодой человек у вас неплохая оперативность! Это делает вам честь! Я , простите,зря вас недоцениваю!

- Задержали и привезли сюда... Вы ветеран войны, персональный пенсионер, заслуженный в городе человек, баней заведовали, библиотекой, гостиницей. Мы не могли просто так спустить это дело на тормозах.

" Из нынешних демократов,- неприязненно подумал о следователе Иосиф Давыдович.- Все мои прежние руководящие должности знает. Надсмехается, сосунок, похоже над моим прошлым! Все успел выведать. А ведь я работал куда партия посылала. Ей виднее было справлюсь я с делом или нет"

За последние годы эти выскочки- демократы немало потрепали ему нервов.

- Да, молодой человек!- с вызовом ответил он- Я заведовал баней, и гостиницей, и многими многими другими учреждениями, о которых вы и не знаете. Я никогда не рвался ни на какие должности. Мне партия их поручала. Это были не привилегии, а ответственные участки, где дела шли нехорошо . Где надо было не себе в карман положить, как делают нынешние руководители, а хорошо исполнить работу. Кстати, наша баня, о которой вы изволили напомнить, все пять лет, в продолжении которых я ею заведовал, числилась лучшей в области. Вода и горячая и холодная подавалась исправно, и пар нужной температуры и влажности был в течении всего рабочего дня. Вы здесь родились?- указал он за окно, к которому уже прилипла вечерняя, сгущающаяяся темнота.

- Да, я местный! Это моя родина. Учился здесь в школе, отсюда пошел в университет, и сюда вернулся после окончания юридического факультета. Я почти всех жителей нашего городка в лицо знаю. И они меня тоже. В каком-то отношении работать легче, но есть и минусы в этом.

- Это хорошо! Вы правильный молодой человек!- не удержался от похвалы Шнейдер.- Ваши родители небось, мылись в моей бане? Все так и говорили: "Пойдем к Шнейдеру кости попарить!" Я везде, где бы работал- вкладывал душу. По другому не умею. До Хрущева никаких личных ванн в квартирах не было. Это считалось пережитком гнилого Запада, хотя я лично с этим никогда не был согласен... Гигиена никогда не может быть пережитком ничего! Она просто характеризует уровень бытовой культуры общества. Где нет в достаточном количестве общественных бань и туалетов- это признак отсталости, дикости нации. А Ревоюция не для дикарей совершалась.

- Спасибо Вам!- иронично, не вставая со стула, поклонился следователь,- я с отцом точно посещал в детстве вашу баню. Он работал машинистом на паровозе и очень любил париться. Зверски любил! Дым и гарь паровозную из кожи выгонял. И меня со временем к этому приучил. Хорошо помню, как в этой замечательной баньке можно было из под полы и водку, и пивко приобрести, что отец не раз и проделывал. Цена, разумеется, была двойная . За это в основном тогдашние мужички и любили вашу баню.

- Федорчук это...Истопник! Верно говорите, был у меня такой работник. Незаконными услугами баловался. Еще в партию хотел, мерзавец. пролезть. Я его быстро с должности турнул, у меня такие сотрудники долго не задерживались.- поморщившись, и не пытаясь оправдываться вспомнил Иосиф Давыдович.- Были недостатки кто же спорит! Человек- он ведь не ангел. Для того и грешит, чтобы каяться. А сейчас в городе ни одной общественной бани нет .Мое заведение в торговый центр превратили. Бытовое обслуживание нынешние демократы довели до ручки... По моей инициативе когда-то была открыта прачечная и химчистка...Теперь их тоже не существует. Они как будто не нужны народу. Сколько я тогда сил и времени потратил, чтобы приобрести самое хорошее оборудование. А теперь ничего этого нет- одни меняльные лавки по всему городу.

-Итак, дорогой мой Иосиф Давыдович,давайте вернемся к нашим баранам, -прервал его следователь, понимая, что бывший партиец , приверженец Революции, оседлал любимого конька, и долго еще будет галопировать на нем,пока не оправдает всю мудрость Советской власти, и величие партии.

- Да, пожалуй!

- Насколько я понял, вы хотели самолично увидеть хулиганов, напавших на вас у гаража сегоднешним вечером?

- Фашизм - это не хулиганство! Фашизм -тягчайшее преступление!- снова начал возмущаться Шнейдер.- Они своими баллончиками оскорбили мое национальное самолюбие.

- Ну что же вводить художников?

- Давайте! Немедленно показывайте мне их. Я не понимаю-чего вы из меня душу тянете?

- Хорошо! Сейчас все сами поймете!

Следователь потыкал пальцем в мобильный плашматик.

Тотчас почти в палате показался другой милиционер, и с ним двое понурых подростков.

Они были уже без масок- один щупленький, большеголовый, и другой - более рослый и мускульно развитый. Высокого подростка Иосиф Давыдович никогда раньше не видел, а вот щупленький был ему знаком... Да еще как знаком! Это был его родной внук Матвей, сын младшей дочери Ольги.

Именно этот заморыш, одной с ним крови, близкого родства, пытался услать деда в Израиль.

У старого Шнейдера было трое детей -два сына и дочь.Сыновья радовали отца- они прочно стояли на ногах и не позорили его родословную. А вот Ольга с детства была головной болью семьи.

Она ненавидела евреев, еврейство, и стыдилась этой крови.

При получении паспорта отказалась брать и фамилию, и национальность отца,и в дальнейшем открыто чуралась своего настоящего происхождения. Она назло вышла замуж за русского парня, а уже родившегося сына воспитала ну просто в злобном неприятии предков.

Этот внук ,похоже, зашел дальше всех. В этом убедился сегодня ошарашенный, буквально сбитый с ног, Шнейдер.

Взор старика опять заволокло горячим туманом. Боль в левой ключице до этого тупая и обширная, и спрятавшая было свои коготки, распалась вдруг на множество горячих иголок, которые предательски устремились в сердце...

Он очнулся лишь на следующий день. Больничную палату заливало осеннее солнце, иголки вышли из сердца, и вернулись на прежнее место, притаившись там тягостным ноющим клубочком.

Под окном раскачивался на ветру ободранный жестоким предзимним ветром тополь, выметнувшийся на высоту пятого этажа, и там , в его голой свистящей кроне неумолчно галдела стая черных отлетных птиц. "Наверное проводят последнее предотлетное совещание,- подумал Шнейдер.- Недели через две увидят другие страны, в том числе и Израиль, в котором я никогда не был. И не тянуло меня туда. А с какой стати мне родину менять?"

Он кашлянул и скосил глаза, давая понять ,что уже вернулся с того света. У его кровати находились жена, и дочь Ольга. Чуть поодаль, отвернувшись, стоял внук. "Откачали врачи. Не впервой им меня вытаскивать оттуда. Значит, буду жить дальше, -отрешенно подумал он,"

-Папа! Очнулся!? Ну, слава тебе ,господи!- необыкновенно ласково, будто ничего не произошло за эти сутки,воскликнула проблеммная дочь, присаживаясь на краешек кровати, и беря в свои ладони холодные, бледные руки отца. Лицо его выглядело жалким, измученным.

Он не удостоил ее взглядом и снова направил отрешенный взор в окно больничной палаты.

Солнце, сиявшее до этого почти восторженно, вдруг, точно устыдившись своей радости, нырнуло в черные, непроницаемые облака.

По тополю, как вороново крыло прошла черная тень, и птицы, единым криком, точно по команде дружно снялись с веток, и стали нарезать прощальные виражи над больничным городком, выстраиваясь в нужный походный строй.

С севера уже несколько дней властно тянуло холодом и надо было уходить к теплу.

" Зачем мне Израиль?- думал Шнейдер, глядя на колышущуюся ниточку птиц в небе, как на прощальную строку,- я живу среди русских, я отстоял их жизни и себя! Мне есть чем гордится перед ними, и требовать к себе уважения. Здесь был звездный час моей жизни, тут, среди русских людей продолжился мой род.А в Израиле я буду всего лишь иностранец, докучливый несносный старик. Одинокий и больной. Но сегодня лучше бы мне было помереть... Тогда собрались бы все родственники и осудили бы и эту, с чужой кровью дочь , и этого до отчаяния непонятного , невесть в кого уродившегося внука- урода."

Дочь протянула отцу листок бумаги, виновато, с притворным покаянием вздохнула.

Что это?- хрипло спросил он, и внутренне напрягся, ожидая новых нгепрятностей.

-Следователь порекомендовал, папа! Чтобы Матвея не осудили.

Тебе отказаться надо от жалобы.Будто ничего не было,- торопливо заговорила она.-Прости его, папочка! Он же мальчишка. Глуп еще! Ты подумай если его милиция осудит? Мне на работе кости мыть будут.Тебя тоже никто не поймет. Собственного внука, скажут, в колонию упек! Зачем нам эти проблемы? Тем более они ребята ворота уже перекрасили...

- Ручку давай,- сипло выдавил он

- Вот держи! В этом месте подпись нужна.Я, папочка, весной по турпутевке в Израиль собралась. На Святую землю. И Матвея с собой возьму. Интересно ведь! Хочешь с нами? Мы найдем денег для поездки. Я думаю, тебе хоть разок надо побывать в Израиле. По зову крови.

-Нет! Не вижу смысла!

Расписавшись, Шнейдер устало откинулся на подушку.

Жена и дочь улыбались, глядя на него с любовью и восхищением.

Иосиф Давыдович терпеливо дождался взгляда внука. Наконец, он повернулся и без тени смущения посмотрел на деда.

Сердце старого еврея тревожно сжалось.

На него изподлобья смотрели холодные, беспощадные глаза матереющего волчонка. Чьи уроки он освоил?