На тридцать вторую весну, когда на деревьях только распустились почки, он вновь постучал в дверь. Мужчина, лет пятидесяти, в тёмном костюме и старомодном цилиндре на голове. Среднего роста, худощав и строен, с немного выступающим подбородком и тонкими усиками на, захваченном морщинами, пасмурном лице.

Постучав, он немного постоял, тихо дыша и вслушиваясь в тишину. Затем достал из кармана пиджака ключ и отворил дверь. Дверь мягко поддалась и впустила внутрь. В квартире стояло утро. В солнечных лучах, в ещё непрогретом воздухе, купались голоса голубей, облепивших подоконники раскрытых нараспашку окон.

Отставив трость к стенке, мужчина не спеша двинулся вперёд, его шаги гулко звенели в тишине опрятных и чистых комнат. Сперва он направился в зал, где было совсем пусто и звонко – никакой мебели, лишь чудное, пристроившиеся в уголке, небольшое деревце в клумбе, с широкими жёлто-зелёными листьями. Кругом, на стенах, висели картины. Вот морской берег после бури - весь в надежде и свежести. Слева – замеревший предосенний лес, чуть дальше – зимняя деревня, и копоть, и снег, и белое небо. На противоположной стенке повис тугой туман, окутав чёрную после дождя улицу.

Он нежно провёл пальцами по раме – ни следа пыли. Тридцать вторую весну подряд. Словно находишься посреди сна – ничего чужого, ничего постороннего.

Мужчина ещё раз оглядел зал, оправил костюм и двинулся дальше, звонко ступая по полу. Он приближался к спальне и шаги его замедлялись. Перед дверью он совсем остановился, замешкался, борясь с ниоткуда взявшимся волнением, и медленно открыл дверь.

Она спала. На широкой постели, изголовьем к окну, под белесым, как первый снег, одеялом. Её волосы рассыпались по подушке, щёки чуть зарумянились. Сон оберегал её от времени – ни зимы, ни лета, ни осени. Лишь одна, почти вечная, застывшая весна. Девушка улыбалась, дыша ровно и легко.

Всё так же медленно мужчина подошёл, сел на краешек кровати и долго смотрел в её лицо. Затем осторожно дотронулся до её волос, провёл по ним раскрытой ладонью, скользнул к плечу и ниже по руке. Обхватил запястье и почувствовал упругие, ритмичные удары. Так и сидел, ощущая под своей ладонью её сердце.

Мужчина перевёл взгляд на подоконник, где рубиновым созвездием рассыпались лепестки розы. Он поднялся, прошёл к окну и окинул взглядом улицу. Цвета за окном казались ненастоящими и блеклыми. Слышался детский смех, редкий шум автомобилей, гул далёкой стройки. Он чувствовал улицу как-то вскользь, замедленно и глухо, будто что-то далёкое и неявное. В груди медленно и слабо отдавалось сердце - тонким рубиновым лепестком

Вздохнув, он протянул руку в карман и произнёс:

- Для тебя, Элен.

В ладони лежал, судорожно трепыхаясь, тридцать второй по счёту лепесток.

Мужчина положил его на подоконник к остальным и совершенно безучастно взглянул в окно. Отошёл к кровати, склонился над девушкой. Нежно поцеловав её в лоб, он не ощутил на губах жара молодого тела. Взяв её за руку, не почувствовал гладкость женской ладони. Не чувствуя ничего, он прошёл к двери, пересёк светлый и пустой зал, и наконец вернулся в прихожую. Взял приставленную к стенке трость, крепко сжал её чёрный набалдашник и вышел прочь. Мужчина, в старомодном костюме и цилиндре на голове, с совершенно бледным лицом.

 

Когда пошёл снег, она проснулась.

Ещё не открыв глаза, почувствовала аромат розы, впустила запах в свой ещё не растворившийся сон и откинула одеяло. В комнате было свежо и прохладно. Она открыла глаза.

На подоконнике лежала роза. Одинокий цветок на фоне вьющегося за окном снега. На деревьях уже распустились почки, но снег всё равно шёл. Огромными, пушистыми хлопьями бился в оконное стекло и врывался внутрь через открытую настежь форточку. Опускался на подоконник, на красные лепестки и застывал на них холодными дрожащими каплями.

Девушка поднялась с постели, ощутила ступнями захолодевший ковёр. По коже пробежали мурашки. Откуда-то шло еле уловимое, пряное тепло. Запах розы. Он смахнул последние остатки сна с её глаз и дотронулся до губ. Стало ярче и светлее. Протянув руку, девушка обхватила двумя пальцами упруго-тонкий стебелёк и поднесла к лицу - на лепестках холодные капли, но тепло идёт, дрожит в воздухе. Цветок еле заметно пульсирует, словно кровь струится внутри.

Она всё поняла, едва дотронувшись до цветка губами.

- Господи… ты… - перехватило дыхание, не договорила и бросилась через комнату к двери.

Пробежала, с развивающимися волосами, босоногая, через зал. Мимо картин, оставляя за спиной морские берега, осенний лес, едва уловив взглядом серебристую гладь озера и крыши домов под радугой. Оказавшись в прихожей, поспешно вдела ноги в сандалии, сине-тёмное пальто одевать не хотела – не холодно. Заметила снег, влетавший в открытые окна и кружащийся по квартире.

- Застыдит ведь, - произнесла вслух, накинула на плечи пальто и выпорхнула на лестничную площадку. Звонко промчалась по ступенькам вниз и ворвалась в город.

Снег шёл стеной. На земле лежал тонкой плёнкой, на асфальте таял, черня дороги и тротуары. Из-под него зеленели на деревьях почки, напоминая о весне.

Ступив на мокрый асфальт, девушка огляделась, пробежала взглядом по улице и, что-то решив, помчалась к музею.

- Конечно там… глупая, только там, - шептала сама себе.

Она бежала, сжимая в руке розу, мимоходом рассматривая город. Он остался прежним. Изменились автомобили, трамваи и автобусы, одежда на прохожих, музыка, доносивша-яся из домов, где-то появились новые магазины и рекламные щиты. Но город был тот же. Наряженный в другие одежды, чуть постаревший домами, более шумный и одинокий.

Миновав парк, девушка оказалась у музея.

Он сидел на скамейки у входа, в тёмном костюме и неуклюжем цилиндре. Рядом приставленная к скамейке трость. Пятидесятилетний мужчина, кожа пасмурного оттенка, унылые морщины на лице.

Девушка кинулась к нему, обняла крепкими молодыми руками за шею.

- Я знал, что ты придёшь, Элен, - произнёс он. – Когда пошёл снег, я понял, что ты проснулась.

- Зачем…, - шептала ему на ухо, чувствуя, как сжимается что-то в горле. – Зачем… господи…

- Ведь первый и последний снег – это всегда перерождение, новая жизнь, - продолжал мужчина тихо. – И снег лежит на почках – это он крестит весну. Твою весну, Элен.

- Если бы не запах розы, то… но зачем ты…

Голос сорвался, заблестели глаза. Она расцепила руки на его шее, обхватила крепче цветок, и прижалась к груди. А он всё говорил, обнимая за плечи:

- Но сейчас прохладно, я знаю. Хорошо, что ты пальто надела, а то застудишься ведь.

Девушка ещё крепче прижалась к его груди, вслушиваясь. Сердце не билось, лишь тишина внутри, совсем пустая. Она вновь уловила запах розы, тепло тридцати двух лепестков.

Он гладил её усыпанные снегом волосы как-то механически и холодно. Девушка не слышала сердца, изо всех сил сжимая розу, и плакала. Затем отодвинулась от него, вгляделась в лицо – морщинистое и бледное, с впалыми глазами, какое-то спокойно-унылое. Через секунду уже целовала, мягко и долго, ощущая его застуженные губы.

- Чувствуешь, ты чувствуешь? – шептала поспешно и вновь приникала к губам.

Бережно взяв за плечи, он легко отодвинул её, чуть отвёл глаза и тихо произнёс:

- Я чувствую.

- Врёшь, - не больно застучала кулаками по груди, - всё врёшь, ни одного лепестка в твоей груди, ни одного.

Мужчина сидел неподвижно. Она всё стучали в грудь, всё медленнее. Наконец успокоилась и обмякла у него на плече. Ветра не было, майский снег падал прямо и город, запорошённый огромными хлопьями, был где-то рядом, чуть в стороне. Слышно автомобили на проспекте, редкие голоса людей, то и дело негромко хлопают двери музея.

- Ты постарел, - произнесла она шёпотом. – Но это неважно. Для нас…

- Для меня. Сердце одно, оно твоё.

- Не смей так говорить. Это наше сердце, одно на двоих. Слышишь – наше!

Он не ответил, вновь отвёл глаза. Она заговорила, враз что-то осознав, быстро и уверенно:

- Теперь мы будем вместе, нераздельно. У нас одно сердце, но большего и не надо. Мы одно. Ведь ты знаешь. Нам просто пора вернуться.

- Нет, Элен, время ушло, - ответил он. – Картины немы и бездыханны. Уже не верится, что когда-то было по-другому... вернуться всегда сложнее, чем уйти.

- Прекрати. Ни слова больше. Ты просто не веришь.

Вновь, сквозь снег, хлопнула дверь музея.

- Пошли.

Девушка схватила его за руку, потянула. Он нехотя поднялся, взял трость и медленно побрёл с ней к входу. Снег шёл густо, хрустел упрямо под ногами.

Внутри было тепло и гулко. Посетителей не много, в окна бьёт пасмурный свет. Крепче схватив его за руку, девушка направилась вперёд, уверенно минуя залы и коридоры, устланные красными дорожками.

- Не спеши, Элен, - говорил он ей в спину. – Всё напрасно.

- Молчи, прошу тебя, молчи.

Они вышли в абсолютно пустой зал, серый и одинокий. Девушка потянула его за собой, к картине.

- Вот она… наша. Понимаешь – наша! Пора возвращаться…

- Ты так уверена, что получится? – сказал он.

- Да… я знаю, верю… ну же, давай.

Они протянули руки к картине, замерли, не касаясь её, и ждали.

- Ну же, - шептала девушка. – Давай. Должно получиться.

Кругом тихо, сумеречно, пусто. Картина нема, не дышит.

- Я говорил тебе, - произнёс он тихо.

- Нет, не верю. Мы не можем здесь остаться, не должны… нужно попробовать ещё.

- Зачем?

- Потому что… так не должно быть...

Она заплакала. Мужчина стоял, не шевелясь, совершенно пустой и бледный. И за окном по прежнему бело, и почки в снегу. А она всё плакала, сидя на полу, спиной к стене. И слёзы скользили по щекам, сначала медленно, затем разгонялись и стремительно срывались вниз - на розу, зажатую в руке. Солёные, лёгкие слёзы. Капля за каплей – такие живые. А мужчина стоял, словно струна, натянутый и твёрдый, с направленным в никуда взглядом.

- Элен, - вдруг произнёс он. – Посмотри…

Картина подёрнулась и задрожала, точно вода. Девушка вскочила, встала рядом с ним и застыла, не в силах отвести глаза. Картина сияла. Краски мерцали, переплетаясь в танце, и влекли. Стало очень тепло. Она перевела взгляд на цветок в руке, и увидела, как сверкают лепестки и дрожат на них капли. Роза сжималась и разжималась, будто сердце. Раз за разом.

- Время возвращаться, Элен, - сказал он.

- Да, Клод, пора… теперь мы вместе. Понимаешь - мы одно.

Элен положила розу стеблем на подоконник, цветками над полом и протянула вместе с Клодом руки к картине. Круговорот красок закружил и повлёк их к себе. Сначала в картине исчезли руки, затем плечи, лица... и всё дальше, дальше… Они погружались в цвета, точно в тёплую воду. Запахи смешались, в картине пахло летом. А с розы, плавно скользя по воздуху, стали опадать лепестки – один за другим. Светясь, они устилали пол и догорали там алым цветом. Скоро в зале стало пусто, снег закончился, и лишь обрывки розы медленно тлели под картиной.

Через пару минут в зале появилась пожилая женщина смотритель. Она медленно прошла вдоль окон, поправляя накинутый на плечи шерстяной платок. Её лицо недовольно сморщилось, когда под одной из картин она обнаружила горстку золы. Почему-то вспомнила о своих волосах, таких же пепельно-серых, и, тихо ворча, направилась за веником. Вернувшись в зал, женщина сгребла в совок остатки цветка и, распрямившись, встретилась взглядом с картиной.

Перед ней была комната. Солнечный свет, ложащийся косым лучом через открытое окно, за которым видна зелень деревьев и синий обрывок неба. Бело-голубые шторы раздуваются от ветра, голуби облепили подоконник. На переднем плане, затянутый белой скатертью стол, на нём чёрный цилиндр и приставленная сбоку трость. И бабочка порхает над цилиндром, словно распустившийся цветок, и кажется, что она вот-вот сядет и замрёт на нём огромной снежинкой.

Женщине почудилось, будто еле уловимо запахло летом, но она только мотнула головой и направилась к окну. На улице стояла свежесть, и птицы по-весеннему щебетали, сидя на укатанных снегом ветках. Одной рукой растворив окно, она приготовилась вытряхнуть совок, но тут налетевший ветер, резким порывом подхватил пепел и понёс прочь. Женщина застыла у открытого окна, наблюдая, как кружится на ветру серый порошок. Она вновь почему-то вспомнила о своих волосах и том, что приходит новая весна. А пепел затерялся на фоне пасмурного неба, и летел всё дальше, разносимый по улицам и проспектам. Он летел над крышами домов и верхушками деревьев, проносился над автомобилями и пешеходами, кружился у памятников, бился в окна, везде оставляя часть себя, пока не исчез вовсе.

И уже на следующее утро, семилетний мальчик, выглянув в окно, громко закричал на всю комнату:

- Мама! Мама… розы кругом! Я их во сне сегодня видел. Значит, опять в город весна пришла?

 

Октябрь 2007-го