Ночь снова прошла без сна. Я мечтал. Мечтать – моё испытанное лекарство от уныния. Да, я в почтенном возрасте. Да, одинок. Бессонными ночами мечтаю и согреваюсь воображаемым теплом. И ничуть не стыжусь этого. Как мальчишка, полон надежд. Говорят, в моем возрасте надеяться на любовь – признак регресса. По-простому – старости. Пусть говорят в своё оправдание, что хотят. Я-то знаю, только надежды и мечты позволяют мне держаться молодцом и сокращают мой биологический возраст на пару десятков лет.

 

Да, я устал. Устал от суеты. Но не от самой жизни. В ней было всё. Ещё остались крохи славы, но уже нет тех, кого я так любил. Теперь я один... Конечно-конечно, со мной мои надежды и мечты, мой дом, десятки тысяч фотографий, тысячи писем, книги, романы литературные – на стеллажах, романы любовные – в воспоминаниях. Воспоминания...

 

С таким настроением я вышел из спальни. Спустя некоторое время прогуливался по лесу. Шёл узкой тропинкой. Она не была прямой – петляла среди деревьев и скрывалась где-то в глубине леса. Не думаю, чтобы здесь кто-то, кроме меня, так рано гулял. Шагая по тропинке, совершенно забываю о своих болях, горестные мысли рассеиваются сами собой, сердце настраивается на хороший лад, даже несмотря на мелкий дождик. Вот как сегодня.

 

Принимаю добровольное одиночество – уединение. Оно исцеляет от нервного напряжения, дает силу. Никогда им не тяготился. Безлюдное место располагает к спокойному созерцанию и неторопливым раздумьям. Но что это? Я, кажется, ошибся, назвав лес безлюдным. Там, где тропинка огибала упавшее некогда дерево, стояла женщина. Она неподвижна и напряжена.

 

Подошел ближе. Туфли её почти утопали в мокрой траве. Прямая тёмная юбка ниже колен, белая куртка с капюшоном, короткие поля чёрной шляпки – такой обыкновенный вид. Ладошкой в шерстяной перчатке прикрывала рот и кончик носа. Она озябла и заметно дрожала. Я посмотрел ей в глаза и неслышно охнул. Невероятно! Глаза той, о ком я предпочел бы не вспоминать. Но - поздно. Приступ меланхолии оказался быстрей пожелания.

 

Смогу ли вновь пережить видения, в которых моя малышка, едва касаясь головой, склонится ко мне, и я, задыхаясь от неповторимого её запаха, завороженный волной нежности, оцепенею, боясь едва заметным движением, мыслью нечаянной нарушить возникшее парение. Невыносимо больно – до спазм в горле – чувствовать мою крошку и знать, что её уже нет, и всё, что было и будет после неё – фикция. Жизни не будет. Потому что с уходом этой женщины, ушло всё сущее.

 

Что бы я ни делал после её смерти – всё тщета. Хочу доказать себе и другим, что существую, по-прежнему держу в крепкой упряжке своенравного коня удачи, а ночи убеждают: ты один, один, один. И больше никогда не будешь вдвоём, вместе. И те же ночи утешают: каждый день приближает тебя к тому, что станет настоящим, ощутимым, осязаемым. Приближает к источнику, которым утолишь безмерную жажду духа и любви. После смерти Роми не знал покоя. Она находила меня всюду. Я мучился. Если бы я знал, как тебе было плохо в тот день, моя неистовая Роми, как пёс, положил бы у твоих ног свою жизнь и сказал: «Бери!».

 

Не знаю, как долго мы смотрели друг на друга. Дрожать женщина перестала, и я почувствовал, как внутренне она собралась. Отвёл руку от её лица. Она смутилась и прошептала: «Бонжур, месье...». Я пошёл дальше по тропинке. Она молода. Губы её совсем другого рисунка, чем у Роми. И овал лица другой. Ничего общего с Роми!... Тонкая, жидкая прядка, что выбилась из-под шляпки, - так странна... Может быть, роста одного, а в остальном – нет, нет и нет! Ничего подобного! Роми обиделась бы, узнай, в ком я нашел сходство с ней. Только зря разбередил старую рану. Теперь покуда уляжется...

 

Всё-таки как она здесь оказалась? Погода – совсем не для прогулок. Только сумасброды, вроде меня, решаются на такое. Для собственного успокоения. Конечно, ей что-то здесь нужно! В лесу?... Да мне-то какое дело? Стоит и пусть себе стоит. Может быть, уже ушла. Но когда я оглянулся, женщина стояла на прежнем месте, опустив руки, вглядываясь в мою сторону.

 

Да что я так переживаю? Мне-то какое дело?... Выйдя из дома, я намеревался побродить, поразмышлять или просто идти и идти, бездумно скользя взлядом по желтеющим кронам деревьев, шагать в ритме моросящего дождя... Лицо, наверное, у неё совсем мокрое...

 

Я повернул назад. Она смотрела, часто моргая, и я почувствовал себя вправе спросить:

- Что вы здесь делаете? Вы, может быть, заблудились?

Она молчала. Губы её медленно растягивались в улыбке. «Нет, совсем не Роми!».

- Вы молчите.

- Я плохо говорю по-французски. У меня ужасный акцент.

Да, от её произношения я даже поёжился. Уходить она не собиралась. А меня это почему-то волновало.

 

- У вас здесь свидание?

- Угадали, – она не переставала улыбаться.

- В такую погоду с утра мужчины предпочитают подольше поваляться в постели.

- Например, вы, месье.

- Ну, я – другое дело... А почему вы мне дерзите? Я бы посоветовал вам быть осторожнее при выборе места свидания.

- Это от меня не зависит.

 

- У вас лицо мокрое.

- Пустяки.

- Вы дрожите.

- Ну и что.

- Самоотверженная женщина!

Она вскинула голову, отвернулась в сторону, но ничего не сказала. Как будто я оскорбил её. Так она ещё и с характером! Ну, что ж.

 

- Позвольте узнать ваш возраст, мадмуазель. Вы так молоды!

- Пожалуй, последую вашему совету и поостерегусь отвечать на такие вопросы незнакомому мужчине, - она снова улыбнулась, теперь уже кокетливо.

- Я вам незнаком?!

Она продолжала молча смотреть на меня.

- Это уже интересно! Если не секрет, из какого Гондураса вы приехали, дорогая? – я не скрывал сарказма.

 

Она достала из внутреннего кармана куртки миниатюрный диктофон, нажала кнопку. Послышалась русская речь. По-видимому, голос принадлежал этой молодой женщине. Она выключила диктофон и спрятала его снова в карман.

- Чем вы занимаетесь в Души?

- Ничем... Так вы говорите, я должна вас знать?

- Нет. Совсем не обязательно. Это даже лучше. Да, лучше... Очень хорошо, что вы меня не знаете. Хотя странно.

- Что странно? Месье...

- Делон.

- ...месье Делон. Что странного вы находите?

 

Я не знал, что ей сказать. Я ей не поверил. Но ведь мне самому когда-то хотелось, чтобы новое знакомство, если такое состоится, пусть даже мимолётное, никогда не основывалось бы на прежних сведениях обо мне. Что же меня беспокоит?... Она возникла так внезапно, прервала ход моих мыслей. Острым ножом приподняла пласт моего подсознания, отчего мне сделалось нестерпимо больно. Я хотел покоя, хотел слушать дождь, хотел унестись в мыслях так далеко... И вот она стоит, эта мадмуазель, так близко – я могу взять её легонько за подбородок, - молчит, смотрит невинно, а на меня накатывается волнение.

 

Решил вернуться домой. Холодало. Серые облака напрочь зацепились за кроны деревьев. Мелкий дождь постепенно набирал силу.

- Оревуар, мадмуазель.

- Оревуар, месье Делон.

 

Я медленно брел к дому, разгребая носком ботинка попадавшиеся на пути горки опавших листьев. Они были мягкие, влажные, липли к обуви. Войдя во двор, направился к ступеням, ведущим на веранду, ставил поочередно ноги на одну из них, убирал налипшие листья и беспрестанно из-под руки или через плечо оглядывался назад в сторону леса.

 

С волос по лицу стекали капли, некоторые из них задерживались в усах, а потом, переполненные, устремлялись к губам. Я шумно выдувал воздух - капли разлетались брызгами от лица.

 

Начинается дождь.

Ты стоишь

У разбитого дерева.

Дождь усиливается.

Твои пальцы

Тепло берегут.

 

Утренняя газета лежала на столе рядом с приготовленным завтраком. Но читать мне не хотелось. Прожевав еду и убрав со стола посуду, направился в кабинет. Решил написать письмо.

 

«Дорогой Жан, - писал я другу, - знаю, ты не будешь сердиться. Ну, если только немножко поворчишь. Ты, конечно, предполагал, что твой совет улетит в никуда. Да, я пренебрёг им. Было время, когда, воя от безысходности, кричал к тебе, просил помощи. Нет, нет, я не собираюсь извиняться за мои настроения, только хочу сказать, что все прошло само собой. Во мне было невероятно пусто. Я уехал сюда, в Души, чтобы забыться. Прийти в равновесие. Сегодня это, кажется, случилось. Сегодня я встретил... Так, ничего незначащая встреча. Всего несколько слов. Никаких определенных чувств, лишь предчувствия. Но теперь я знаю, что делать. Тем не менее, благодарен тебе, Жан, за совет, хотя и не воспользовался им. Я часто вспоминаю тебя, наши долгие ночные разговоры, которые случались так редко. Я еще немного побуду в Души. Пережду непогоду. Кстати, осень в предместье Души оказалась самым благоприятным для отдыха временем.

Твой Ален».

 

Написал Жану в очередной раз. Письма к нему не вкладываю в конверты и не отправляю по почте. В этом нет необходимости. Они лежат аккуратной стопкой в ящике письменного стола. Ящик запираю, а ключик ношу в кармане брюк.

 

Вечер прошёл, как обычно. К моему радостному удивлению, настроение было приподнятое. С удовольствием посмотрел телевизионное эстрадное шоу. Крайне редко включаю телевизор. В этот раз меня ничто не раздражало.

 

Ночь выдалась нескончаемой. И, как не ждал её окончания, рассвет нагрянул неожиданно. Я посмотрел в окно. Небо, как и вчера, пасмурное. Осень диктовала, каким быть дню. Снова моросил дождик, и, возможно, благодаря ему, трава не поддавалась осенним чарам, а играла свежими живыми красками, словно в разгар лета.

 

Деревья постепенно сдавались. Они неслышно, незаметно снимали свои легкие одежды и складывали их подле себя, отдаваясь воле природы. В этом не чувствовалось сожаления или же печали. Это напоминало торжественные приготовления перед тайным священнодействием.

 

Я редко изменяю своим укоренившимся привычкам. До завтрака пошёл прогуляться по лесу. В этот раз шагал быстрее, чем обычно. Ну, конечно! Так и думал! Она снова стоит на том же месте.

- Бонжур, месье Делон.

- Бонжур, мадмуазель. Вы всё ждете своего кавалера?

- Я недавно пришла.

- А что же вчерашнее свиданье? Оно состоялось?

- Да.

- Рад. Честно говоря, жаль вас. Вы замёрзли... Думал, что здесь, кроме меня, никто не ходит. По крайней мере, не назначают свиданья. Ну что ж, не буду мешать.

- Не уходите, месье Делон.

 

Наверное, на моем лице отразилось недоумение, и женщина, слегка покраснев, объяснила:

- Я пришла слишком рано. Вы всё равно гуляете... Составьте мне компанию.

Если бы я курил, достал бы сигареты и угостил бы её. Я давно бросил курить, и мне решительно нечего было ей предложить. Стоял перед ней как изваяние. У меня внутри что-то дрогнуло.

- Меня зовут Ким... Вообще-то, полное имя звучит Кларисса Илларионовна Метлицкая.

- Уфф! – я даже не старался понять, так по-чужому косноязычно показалось мне его звучание.

- Вот видите! Такое нагромождение... Ким – проще. По начальным буквам, - она сделала извиняющий жест.

- Да, конечно, Ким – лучше. Хорошо запоминается.

- Вот видите! – повторила с восторгом повторила и засмеялась, как будто только и ждала моего одобрения.

 

У неё оказались симпатичные зубки – некрупные, ровные, необыкновенно белые на фоне смуглого лица. И смех очень приятный. Накануне вечером дал себе слово не вспоминать о Роми, но смех Ким больно задел меня. Всё же мне не хотелось уходить.

- Вчера я показалась вам совсем молодой, а мне уже тридцать.

- О-ля-ля! Разве это возраст?! Вы в самом деле молоды!

- А мне кажется, что я уже прожила большую жизнь.

- Так устали?

- Нет. Но всё так знакомо. Я совсем перестала удивляться. Поверьте, месье Делон, но я даже знаю, чем всё это кончится.

- Что – это?

- Например, моё существование.

- И чем же?

- Я умру в очень преклонном возрасте в счастливом одиночестве.

- Что-что?... Бывает ли одиночество счастливым?

Ким не ответила, переминалась с ноги на ногу. Боже, эти туфельки! И как только она в них по такой погоде ходит! Здесь так сыро.

- Не беспокойтесь, я не замерзла, - успокоила меня Ким, проследив за моим взглядом и угадав мои мысли.

 

Я подхватил Ким на руки и усадил на упавшее дерево. От неожиданности она вскрикнула и зарделась. «Совсем девчонка!» - подумалось мне.

- Вам надо срочно сменить обувь.

- Ничего! Я привыкла.

- Бродить по лесам в модельных туфельках?

- Да нет же! Носить неподходящую обувь! – она смеялась.

- Ким, так нельзя. Вы очень рискуете. Нужно ли объяснять, почему?

- Нет, не нужно, месье Делон.

- Я принесу Вам сапоги! Хорошие резиновые сапоги! – пришла мне в голову спасительная идея.

- Нет! Не надо! – Ким почти испугалась.

- Я принесу! – теперь меня трудно было разубедить в обратном.

- Ну, хорошо! – она засмеялась, - Только в следующий раз. Завтра! Хорошо?

Я согласился. А пока с предупреждением «Сопротивление бесполезно!» я сбросил её насквозь промокшие туфли на траву, присел и положил руки на легкие ступни. Ким была в замешательстве и не знала, что сказать.

 

Когда она овладела собой, начала что-то оживленно рассказывать. Я не слушал, о чём она говорила, смотрел на её ноги, на едва заметные волоски, пробивающиеся сквозь узорчатый нейлон плотно облегающих чулок. Мне захотелось положить голову на ступни Ким, дышать их теплом и думать о том, что вся жизнь, долгая и беспечная, ещё впереди. Наверное, она что-то заметила в моих глазах. Попыталась высвободиться. Я очнулся.

- Вы так хорошо рассказывали! Заслушался!

- Ну что вы, месье Делон, - засмущалась Ким. – Вам, наверное, пора?

Я вспомнил, что она ждет своего кавалера. Мы попрощались, и я удалился. Странно. Почему свиданья они назначают в лесу? В таком отдалении от города. Нет других мест? Почему не в Африке? – думал я с раздражением. - Там - ещё дальше. И наверняка не досаждают никакие делоны. Ну, разве что бушмен пальнет из лука ядовитой стрелой – спугнёт любовников. Или какая-нибудь кошечка вроде ягуара прошелестит мимо...

Я как будто шутил, но мне почему-то неприятно было представлять Ким в лапах дикого любовника. Я испытывал к нему глубочайшую неприязнь.

 

В течение последующих трех дней я встречался с Ким на тропинке. Подстилал на поваленное дерево старенький плащ. Мы усаживались рядышком. Принёс из дому резиновые сапоги. Она сидела на дереве, болтая ногами в больших сапогах. В них Ким была похожа на девочку. Это выглядело так трогательно. А я – не превращался ли в мальчишку? Старался не думать о том, что Ким поджидает любовника. Бегал в лес на свидание с моей «a la bon fillette», радовался каждому пустяку, сказанному ею, и не мог остановить себя. Мне хотелось быть с ней рядом ещё и ещё.

 

Ким немного рассказала о себе. Во Франции она уже год. В Души приехала совсем недавно, летом. Сюда привела её любовь – так она говорит. Ким снимает комнату. Даёт уроки русского двум студентам. Один из них бурно выражает свою симпатию к ней. Но оказывается Ким к нему равнодушна. Уж не в чудище ли лесное она влюблена? Хотел бы я посмотреть на того, к кому она ходит на свиданья!

 

В течение нескольких дней Ким рассказывала много разных занимательных историй и призналась, что вечерами в тишине пишет небольшие рассказы и стихи. Я попросил её что-нибудь почитать вслух. Ким отказывалась, ссылаясь на простуженное горло. Затем она вынимала из куртки маленький диктофон, и мы слушали её голос, стихи на русском. Изредка она шевелила губами, синхронно повторяя звучавшие слова, при этом отворачивалась чуть в сторону. Казалось, то, что она нашёптывала, посвящается мне.

 

Я был благодарен ей. Она принимала благодарность, чувствуя её телепатически, - смеживала на мгновенье веки и едва заметно кивала.... Какая женщина! Я хотел знать о ней всё!... Умненькие глазки Ким видели насквозь того, кто так всматривается в неё. Это интуитивное видение подсказывало ей беспроигрышные ходы. Она держалась наредкость свободно и естественно. В этом была её прелесть.

 

Ким охотно отвечала на всякий мой вопрос. А мне вопросов не задавала, даже не спросила, чем я занимаюсь. Не поинтересовалась ни возрастом, ни семьей, ни делами. Ну что ж. На данный момент её интересовал один человек. Тот, с которым она здесь (после меня!) встречается. Но ведь она ни словом не обмолвилась о своем кавалере. Разве бывает такое у влюбленных?... А собственно, что мне – в её мужчине?

 

Отгонял назойливые вопросы, но стал замечать, что уже не мог не думать о Ким. Я раздражался, злился на себя. Старый дурак! Ишь, возомнил! Она молода, её привлекают другие мужчины, с тобой она только развлекается, пересмеивается! Ну что в ней такого?! Неказистая, простенькая мадмуазель. Таких тысячи на улицах Парижа. Уж не знаю, есть ли там какие-нибудь формы под её дурацкой одеждой! Загореленькая, улыбчивая, подвешен язычок. Ну и что? Только и того, что стоит на моей дороге.

 

Она и вправду встала на моём пути. Маленькая женщина с сокращённым именем Ким, с давно знакомыми – уже когда-то любимыми мной – глазами. Встала упругими ножками в туфельках-лодочках и не хочет уходить с тропинки. Приходится признать, она подняла во мне бурю чувств.

 

Это она заставляет меня в полудрёме, когда под утро, наконец-то, приходит долгожданный сон, произносить её имя, и думать, что последние двадцать лет я грезил именно ею. Я спешу на прогулку, как пассажир к отходящему поезду. И боюсь представить, что когда-нибудь столкнусь нос к носу с её ухажером. Бедная, маленькая, озябшая Ким! Меня передергивало от одной только мысли, что тебя треплет лесное чудище. Моё сердце требовало спасти тебя. Не могла же ты не страдать в объятьях лохматых лап!

 

О, я стал безрассуден! Однажды вышел позже обычного и к нашему месту побрёл в обход. Спратался за деревьями и наблюдал издалека за Ким. Вначале она была спокойна, стояла прямо, спрятав ладошки в карманы куртки. Потом всё чаще посматривала на часы, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, тревожно смотрела в ту сторону, откуда я всегда появляюсь. Да она боится, что приду и застану её с любовником! Но я не появлялся. Не было и того, кого она так ждала. Следил за ней ещё два дня. Все эти дни, невероятно опечаленная, уходила она из леса одна, так никого и не встретив.

 

Вечером написал: «Дорогой Жан. Я поступил опрометчиво. Мне встретилась женщина. В лесу. У неё удивительное имя – Ким. И сама она удивительная. В ней есть шарм, который трудно описать. Мы почти подружились. Но из-за своей предвзятости и подозрительности я теряю её. Старый дурак, решил быть осторожным! Совсем забыл – если хочешь, чтобы женщина тебя полюбила, забудь осторожность.

 

Следил за ней несколько дней. Хотел убедиться в том, что она не стоит моих переживаний. Видел из-за дерева, как она плакала, когда уходила. Не могу простить своей осторожности! Жан, понимаю, это недостойно мужчины... Но мне показалось – вместе нам будет легко. Мы сможем быть счастливы... Она так похожа на Роми! Жесты, мимика, глаза – всё её. Может быть, это - знак? Роми зовёт меня? А я прячусь за деревьями в лесу! Постараюсь завтра же объясниться. Ким сможет меня понять. Возможно, мои опасения напрасны. Твой Ален.»

 

Но ни завтра, ни послезавтра на тропинке никого не было. Ким не приходила.

 

Что она оставила после себя? Дух, который витал у поваленного дерева и вселял беспокойство в мои, теперь печальные прогулки?... Я шагал по тропинке, смотря по сторонам, вглядываясь в просветы между деревьями, - не мелькнёт ли фигурка Ким? Вспоминал смешной выговор, русский акцент, твердое «р» и неверные ударения в некоторых словах. Очень явственно представлял её губы, которые так хотелось поцеловать. Сначала совсем легко – только коснуться, а дальше – как она мне велит. Безмолвно прикажет – пойму по глазам, по движению губ, по тому, как не отнимет их, а придвинет ближе, мягко захватив мои.

 

Всё так быстро кончилось, будто ничего и не было.

 

Я снова ночи напролёт не спал. Думал о Ким. Вспоминал прожитое, тех, кого любил. Свои чувства к ним. Всегда хотелось, чтобы и меня так же любили. Может быть, даже больше, чем я любил сам. Да что это я? Прошлые увлечения теперь уже не имеют значения. Теперь имеет значение лишь то, что нет Ким. Могу ли я её забыть? Конечно. Но до того момента, пока я её окончательно забуду, я выстрадаюсь и сожгу себя сожалением.

 

Нет! Не забыть – я должен видеть и слышать Ким! Ничего не хочу! Ни-че-го! Только видеть и слышать Ким! Видеть и слышать! И если позволит – всё остальное! Остальное, которое больше, неимоверно, непостижимо больше, чем просто видеть и слышать. Море! Океан – в остальном! Я готов утонуть в этом океане. Медленно опущусь на самое дно и буду возлежать на кораллах - пунцовых и горячих. И никто не посмеет мне возразить, будто нет кораллов горячих! Буду возлежать в мягких, нежнейших пурпурных кораллах. На дне океана по имени Ким. И буду сгорать. И пусть от меня ничего не останется!

 

Вскоре я получил письмо. Обратного адреса на конверте не было. Почерк неизвестный. Заглянул в последнюю строчку: «Ким». Наконец-то!... Но я не мог читать! В груди – закипает кровь в сердце, в ушах – грохот он него, в глазах – строчек пляска, в руках – неуёмная дрожь. Кто бы мог подумать, что такое действие окажет на меня еще непрочитанное письмо от Ким. Быстро оделся и бегом промчал прогулочный путь. По возвращении принял душ, выпил чашку горячего малинового чая, укутался в теплый плед, опустился в глубокое кресло. Теперь я мог читать письмо.

 

«Бонжур, месье Делон.

Не знаю, какие дела заставили Вас пренебречь прогулками. Может быть, Вы уехали в Париж? Думать не смею, что причиной отъезда могла быть я.

Мы так чудесно провели время в последний раз. Пишу это письмо, потому что чувствую обязанной Вам. Хотя, может быть, это - мои фантазии.

Хочу открыться. Я как-то обмолвилась, сказав, что в Души привела меня любовь. Да, месье Делон, любовь к Вам.

Вы не делаете большие глаза и не вскрикиваете удивленно, потому что знаете об этом. Мне не хватило смелости сказать о своей любви сразу, в первый же день нашей «случайной» встречи. Но когда несколько дней подряд Вы не выходили на прогулку, я подумала, что Вы догадались об этом.

Я ничего не требую. Очень хотела видеть Вас. И я увидела Вас. Это ВАМ я назначала свиданья. Я - не сумашедшая. Просто женщина, которая любит мужчину. Мужчину зовут Ален. Он суров и не терпит пустого любопытства. Поэтому я предпочла говорить о себе и не задавать глупых вопросов.

Чувствую, как плачет Ваше сердце по ночам. Хочу качать его в своих ладонях, усмирить боль, залечить нежным словом. Я не слагаю в Вашу честь стихов, но пишу единственный и последний раз с тем, чтобы Вы рискнули принять моё вторжение.

Месье Делон, Вы вправе назвать меня сумашедшей. Но теперь, уже открыто, назначаю Вам свиданье. Иногда благоразумие оставляет меня. И я не жалею об этом.

Итак, буду ждать Вас утром в среду, двадцать пятого октября. Как и прежде - на тропинке.

Ким.».

 

Вот такое письмо. Я сидел, не шевелясь, утопая в кресле. Ещё недавно не мог справиться с волнением, теперь же странное спокойствие окутало меня. Сегодня понедельник. До среды – два дня. Зачем она оставила время? На раздумья?... Всё оказалось так просто. Я собирался защитить Ким от лесного чудища. Благородный рыцарь! Мне всегда доставались роли благородных рыцарей. Разве что сразится с самим собой, решая, идти или не идти на встречу.

 

Что Ким в моей жизни? Напоминание о Роми? Но она действительно на неё не похожа! Ни капельки! Ким – другая... Её не пугают мои морщины, моё погрузневшее тело? Знает ли она о моих недугах?... О чём это я?

 

Ким, с какими словами подойду к тебе? Что смогу обещать? Маленькая, озябшая Ким под моросящим дождем. Иной тебя не видел. Не знаю тебя в нарядах. Должно быть, ты очень красива в них. Не видел тебя спящей... Неужели мне все это еще предстоит узнать и увидеть?... Сомнения истерзали меня. Не знаю, чего хочу больше – одиночества или быть рядом с тобой. Мне дорого и то, и другое.

 

Утром в среду я шёл неспеша к лесу. Снова моросил дождь, как будто у Бога не было другой погоды. Деревья непривычно оголились, тропинка терялась в густом покрове из опавших листьев. Трава уже не выглядела такой сочной. Она поникла и откровенно выставила свою желтизну. Осень. Затяжные дожди. Всё живое ищет тепла.

 

Пришёл к поваленному дереву. Присел на него и бездумно уставился под ноги. Шляпа совсем намокла.

- Бонжур, месье.

Я оглянулся. Под прозрачным зонтиком стояла Ким. Протянула мне руку. Губами коснулся пальцев:

- Бонжур, мадмуазель.

Она улыбнулась.

 

Твои пальцы

Тепло берегут –

Так сожми их

Покрепче.

Я тебя унесу.

Пусть стремятся

Потоки дождя.

Дождь один здесь –

Хозяин.

Я тебя унесу,

Моё солнце.

 

Ленинград, 1990.