День выдался холодным и мрачным. Навязчиво моросил противный дождик. Вечерний ветер, хоть и был не слишком сильным, однако продувал намокшую ветхую одежду и пробирал до костей. «Быть может, не все было бы так плохо, - думал Виктор,- если бы довелось хоть чего-нибудь поесть». У него и на самом деле вот уже второй день во рту не было и маковой росинки. Вчерашняя его скудная еда состояла из черствой булочки и четверти пластиковой бутылки недопитого кем-то лимонада, которую ему удалось стянуть со столика уличного кафе.

Мужчина остановился у большой витрины и посмотрел на свое отражение. Оттуда на него растерянно взирал неопределенного возраста человек в ветхой одежде, явно с чужого плеча, в растоптанной прохудившейся обуви и опирающийся на обшарпанный костыль. Костыль этот «достал» для Виктора его друг – говорит, что выменял на водку. Но Виктор особо этому не верил: откуда было взяться у Эдика водке? Значит, попросту, украл. Но об этом думать не хотелось – после того, рокового падения ходить ему было ему все труднее и труднее. А костыль хоть немного помогал.

А падение для Виктора и впрямь оказалось роковым: и физическим, и моральным. У него было все: любимая работа, ученики, и, казалось, благополучная семья. И звали его уважительно Виктор Григорьевич или мастер, а не Витек, как сейчас. Это было «до того…», а потом… Потом все разрушилось в один миг вместе с тем оборвавшимся тросом. Тогда по нелепой случайности погибли три его ученика. И почему ему одному суждено было выжить? В лицо-то его, в общем-то, не обвиняли, но за спиной Виктор постоянно ощущал холодок пересудов. А как представилась возможность, руководство федерации с радостью избавилось - какой из него теперь спортсмен… с переломанными-то ногами? Запил тогда Виктор, крепко запил. А потом потихонечку стал из дому вещички выносить: сначала медали да кубки на водку менял, потом до посуды и книг дело дошло. Ну, а когда жена обнаружила пропажу обручального кольца, то не выдержала: забрала Аришку и уехала. Через какое-то время «добрые» люди за долги отобрали квартиру. Вот так некогда знаменитый спортсмен исчез, а его место зачем-то занял Витек, голодный и усталый бродяга, мечтающий о теплом месте для ночлега и о какой-нибудь, все равно какой, еде.

Мужчина огляделся вокруг: все скамейки были мокрыми от этого противного моросящего дождя. Но выбирать не приходилось – сильно разнылась больная нога, и стоять уже совсем не было мочи. Он, было, почти дошел до ближайшей скамейки, как вдруг увидел на скамейке чуть поодаль забытую кем-то небольшую книгу. Она буквально манила его к себе. Это было как лучик из его прошлой жизни. И не в силах сопротивляться, мужчина сделал над собой усилие, и пошел, сильно прихрамывая, к той, дальней, скамейке. Эти, казалось бы, простые движения ему давались с большим трудом. Еще усилие, и он буквально упал на скамью рядом с открытой книгой. Это был томик стихов Брюсова.

 

В лицо мне веет ветер нежащий,

На тучах алый блеск погас,

И вновь, как в верное прибежище,

Вступаю я в вечерний час.

 

Виктор рукавом вытер слезы. Стихи Брюсова очень любила его жена. Нестерпимо болело сердце, пожалуй, его боль он сейчас чувствовал острее, чем голод и усталость. Но от боли этой почему-то стало тепло, и Виктор закрыл глаза. А когда их открыл, то сам себе не поверил: в траве недалеко от скамейки лежала монета, судя по размеру, десятирублевая.

Он несколько раз зажмуривал и открывал глаза, но монета по-прежнему оставалась на месте. Виктор, перебирая руками, подтянул одеревеневшее от холода и усталости тело к краю скамейки, до которого было буквально подать рукой до заветной монеты. Попробовал, было, достать рукой, но едва не упал, с трудом удержав равновесие. Переведя дыхание, Виктор пробовал дотянуться до металлического воплощения мечты костылем, но «стоптанная» резина на конце постоянно скользила по мокрой траве. Несколько раз он был уже так близок к победе, но монетка снова и снова проскальзывала, по-прежнему оставаясь недосягаемой. Силы уже были на исходе. Замерзшие пальцы рук с трудом удерживали костыль. Но чувство голода пересиливало боль и холод. И после небольшой передышки Виктор продолжил единоборство с судьбой, призом которого была заветная десятирублевая монета. Целая буханка хлеба. Мечта. Жизнь.

- Серый, глянь, вон опять Витек «бухой».

- Ага, -согласился второй голос, доносившийся из-за спины Виктора, - Моя мать говорит: «Как таких земля носит? Они же свою жизнь пропили.» А ты не знаешь, как можно пропить жизнь?

- Не знаю, Гарик,- откликнулся первый голос, - наверное, если пить всю жизнь, то можно.

- А еще мать говорит, что взять бы их всех и сжечь!

- Серый, а давай этого сожжем?

Последняя фраза потонула в детском хохоте с еще неумелыми ругательствами.

Виктор отказывался верить услышанному. Голоса были явно детскими, но у него не было сил повернуться и посмотреть.

- Мальчики, пожалуйста, помогите мне, - слабым еле слышным голосом Виктор обратился к стоящим за его спиной.

Мальчишки сначала, было, отпрянули, но, увидев, что мужчина совсем беспомощен, подошли поближе.

- Чего тебе, бомжатина?

- Пожалуйста.. подайте мне вон ту монету, - Виктор, собрав последние силы, указал на заветный металлический кружок костылем в дрожащей руке.

- Ух ты, смотри, на самом деле монета, - подскочивший мальчишка лет двенадцати поднял монету, - Серега, это десять рублей. Теперь нам хватит на пистоны для пистолета.

- Отдайте… это моё…

- Чего? Да пошел ты, - тот, к кому приятель обращался «Серый», проходя мимо протягивающего руку мужчины, толкнул его. Но этого мальчишке показалось мало, и он под подбадривающее улюлюкание приятеля подскочил и плюнул в протянутую руку.

- Да будьте вы прокляты, - Виктор в сердцах запустил в след убегающим мальчишкам костыль, не удержал равновесие и упал на мокрую траву, - выродки…

Но фразу эту ему закончить было не суждено. Вернувшиеся приятели были более меткими- ответно брошенный костыль угодил прямо в голову, да и ногами в лежащего на земле человека не попасть было невозможно. Тем более, когда в каждый удар вкладывается вся звериная жестокость.

На улице стало уже совсем темно. По-прежнему моросил противный дождик. Редкие прохожие спешили по своим делам. И никого абсолютно не интересовало то, что было буквально в нескольких шагах от их дороги. Да и чье внимание могли привлечь лежавшее на мокрой траве тело мужчины и маленький томик стихов с запекшейся струйкой крови…

 

Вот кто-то, с ласковым пристрастием,

Со всех сторон протянет тьму,

И я упьюсь недолгим счастием:

Быть без людей, быть одному!