Верендеев Дмитрий Петрович.

 

С лёгкой грустью вспоминаются мне 60-е годы. Недавняя демобилизация из Советской Армии, частые командировки по монтажу котлов на ТЭЦ в различные города огромной страны Советов. Как много настоящих мужчин было в те далекие годы на ударных стройках – бескорыстные, бесшабашные, смелые и щедрые, исключительно преданные своему делу и своим друзьям по работе! Многих «шестидесятников» уже нет среди нас, многих расшвыряла жестокая судьба по разным странам. Пусть услышат меня живые, для них мой сегодняшний рассказ.

Наша бригада досрочно заканчивала монтажные работы на Новокуйбышевской ТЭЦ. Осталось завершить сварочные работы, опрессовать котёл и сдать его «Котлонадзору». На это требовалась примерно неделя. И наш бригадир, Игнат Бондарев, 27-летний крепыш из Белоруссии, в добром настроении объявил о своём намерении выпустить на волю «скопившийся эротический пар», то есть жениться. На свою свадьбу пригласил только меня. Надели новые костюмы, галстуки, которые я вообще не переваривал, а уж нагладились – муха поскользнётся!

Недалеко от Новокуйбышевска вплотную друг к другу расположены три родственные деревни «Липяги» – русские, чувашские и мордовские. В одной из них у Игната проживала одинокая тётя по отцу. И вот мы с ним двинулись в эту незнакомую для меня деревню, к его тете.

Весело улыбалось нам осеннее солнце сквозь белые стволы молодых берёз, выстроившихся вдоль грунтовой дороги. Сено в скирдах издавало душистый, слегка возбуждающий аромат. По дороге цеплялись гирлянды паутинок, вокруг – тишина! В природе явно ощущалось дыхание бабьего лета. Где-то вдали, за лесом, прогудел поезд. И скоро мы оказались у ворот деревни. По обе стороны широкой улицы стояли деревянные дома. Мы остановились перед домом с соломенной крышей и трухлявыми бревенчатыми стенами. Открыв скрипучую, тщедушную дверцу, мы вошли во двор. Здесь жила родная тётя Игната, Мария Ивановна Бондарева, которая в это время возилась в своём небольшом огороде.

– Тётя Маша, принимай гостей! – зычно крикнул Игнат.

Женщина выпрямилась, разглядела нас и, узнав своего племянника, прибежала и, вытерев наспех руки о потрёпанный фартук, обняла его.

– Ой, Игнаша, почему так редко приходишь ко мне, второй месяц в городе, а всего-то третий раз являешься, бесстыдник, – сквозь слёзы жаловалась старуха.

Она пригласила нас в избу-пятистенку, где царствовали чистота и порядок. Тётя Маша затопила русскую печь. Сухие дрова в печурке громко потрескивали, и этот уютный домашний звук заглушал все посторонние звуки, доносящиеся с улицы. И пока мы слушали эту приятную мелодию, Мария Ивановна успела пожарить яичницу на сале.

– Ешь, сынок, ешь, мой маленький! А ты что сидишь, бери ложку и орудуй, как тебя зовут-то?

– Димыч, – ответил я и взял ложку со стола.

После долгого молчания в разговор включился Игнат:

– Тётя Маша, говорят, чтобы стать настоящим мужчиной, нужно, чтобы на него дохнула женщина. Думаю, что пришла такая пора. Ты мне в прошлый раз говорила, что здесь много незамужних красивых девушек. Найди-ка мне сегодня невесту, буду жениться! – отчеканил Игнат.

Долгая была пауза после этих неожиданных слов племянника, долго молчала сгорбленная от тяжких трудов одинокая старуха. Её поучительная речь так громко прозвучала в просторной комнате пятистенного дома, как может прогреметь любой малейший звук в пустой, огромной металлической ёмкости.

– Женитьба – дело слишком серьёзное. А хороший товар, как известно, не залеживается. И не в шутку было сказано нашими предками: «Дом купи крытый, кафтан шитый, а жену непочатую!» Хотя и говорят: бабьему хвосту нет посту, но мы будем искать, и постараемся найти, – обнадёжила тётя Маша и вопросительно посмотрела на своего племянника.

Племянник понял смысл загадочного взгляда своей тёти, он тут же достал из кармана кожаный бумажник, вытащил оттуда купюру и припечатал на дубовый стол старухи новую «сотенную».

– Это тебе на приготовление свадебного стола, не хватит – скажешь! – с достоинством заявил Игнат.

Старуха ойкнула, увидев перед собой такие деньги. По тем временам это была немалая сумма! Однако должен сообщить читателю, что Мария Ивановна без промедления и весьма цепко ухватила протянутую ей купюру своими длинными заскорузлыми пальцами и юркнула за печку с довольным блеском в тёмных, как смородина, глазах.

Через пять минут она уже была на улице и бойко шагала по деревне, энергично размахивая руками.

Через час пришла тётя Маша, а ещё через час явилась черноглазая брюнетка жгучими глазами, с тоненькой ниточкой бровей. Шурша широкой юбкой, распространяя вокруг аромат духов, она деликатно познакомилась с нами и мягко опустилась на скамейку возле натопленной печки, приняв позу, выгодно подчёркивающую свои пышные формы. Девушку звали Алёной, работала продавщицей в сельском магазине. На вид – не старше двадцати.

Тётя Маша попросила Алёну помочь ей накрыть на стол. В это время я сидел на стульчике, держал газету перед собой и мысленно возмущался: «Неужели возможно с бухты-барахты жениться на порядочной девушке? А есть ли вообще на свете порядочные девушки?»

Скоро праздничный стол был накрыт, и хозяйка пригласила нас занять свои места. Она осторожно разлила по гранёным стопочкам прозрачную жидкость из графина, в нос шибануло от душистого напитка – это был чистейший первач!

– Можно человека знать много лет: год, два и больше. Можно знать всего лишь один день, и от срока давности знакомства с ним глубина познания его натуры ничуть не зависит. По моему мнению, человек, вообще гадкое существо. И никто не может быть ни на йоту лучше, чем он есть на самом деле. В дальнейшем всё будет зависеть от вас самих. Давайте же выпьем за вас, дорогие мои жених и невеста, – закончила свою торжественную речь тётя Маша, подняла стаканчик и грациозно чокнулась со всеми.

– Горько! – крикнул я и залпом выпил стопарик.

Самогон был шибко крепкий, от него все мы стали весёлыми и добрыми. Пели песни. И когда запели «Цыганочку», Игнат расправил плечи, вышел из-за стола и, ухарски заломив руки за голову, пустился в пляс. Чёрные волосы волнами спадали ему на бронзовый лоб. Алёна сияет от восторга, Игнат смачно покрякивает. Взгляд невесты блуждает по крепкой, высокой фигуре жениха, ласкает, нежит его. А он, чувствуя этот жгучий взгляд, прибавляет жару своей пляске. Трудно передать словами, как велика была радость бригадира в то прекрасное мгновение… Глаза невесты блестели тёмно-коричневым цветом, радость жизни так и искрилась в них, а полные губы были чуть-чуть приоткрыты, словно для жаркого поцелуя. И она тоже не удержалась, кинулась к нему и начала бойко притоптывать своими точёными ножками. Лицо жениха от возбуждения наливалось кровью, и, видимо, по его ногам в это время карабкались щекочущие кожу мурашки, потому что он слишком часто начал бить руками по ногам, – а может, это его манера пляски? – подумал я. В глазах его полыхал огонь и чёрная ночь…

Наплясавшись вдоволь и накричавшись «горько!» до хрипоты, я лёг на топчан в соседней комнате и крепко заснул. Проснулся на другое утро, когда уже солнце било в окно и тётя Маша гремела посудой. Алёна ушла домой. Я зашёл в комнату, где находился Игнат. Он уже открыл глаза и, как сибирский кот, подтягивался в постели. За мной зашла тётя Маша.

«Как спалось? Какова ягодка?» – спросила она у своего племянника.

«Тот куст, да не та ягода», – невесело отозвался Игнат.

«Не печалься, милый, и для тебя найдётся пара!» – успокаивала его тётя.

Был воскресный день, но для нас, командированных, не существовали в те далёкие годы выходные. Перед уходом на работу Игнат выложил на дубовый стол старухи новую «сотенную» для следующей невесты, для новой свадьбы. Он твёрдо решил жениться этой осенью, в этой деревне.

На второй вечер тётя Маша пригласила молодую медичку после медучилища лет девятнадцати. Шёлковые золотистые волосы водопадом спускались на её хрупкие плечи и красиво выгнутую спину. Она стояла около окна и игриво теребила руками золотую цепочку на лебединой шее. Что-то неслыханно дерзкое было в её поведении – виртуозное кокетство или бьющая через край женская чувственность. Платье из мягкой ткани соблазнительно облегало её стройную фигуру. Скользнув по её телу похотливым взглядом, бригадир представился: «Игнат, будем знакомы».

«Ирина», – кокетливо промолвила девушка и нежно протянула руку.

Взяв маленькую ручку невесты в свою широкую ладонь, Игнат в упор разглядывал девушку. Глаза у неё голубые, лучистые под узкими, высоко взметнувшимися бровями. Нос и губы словно выточены искусным мастером по спецзаказу. В ней что-то странным образом напоминало кошку.

И снова весь вечер чарующий смех невесты, темпераментные пляски жениха, душистый самогон и восторженные крики «горько!» На следующее утро всё тот же вопрос тёти Маши: «Как спалось? Какова ягодка?»

Похвастаться было нечем, и Игнат с желчью ответил: «Нет того хуже, как пить из поганой лужи!» – и выложил на стол старухи половинку лезвия «Нева».

«Утром я случайно обнаружил под подушкой Ирины после её ухода. А для чего оно ей понадобилось?» – недоумевал Игнат, хлопая сонными глазами.

Старуха не стала изображать из себя наивную женщину, по её глазам было видно, что ей понятен подобный трюк невесты. Она взяла лезвие, припасённое Ириной, подошла к окошку, раскрыла его настежь и выкинула на улицу.

«А ещё парням головы морочит, невинную из себя корчит, паскуда!» – ругалась всерьёз расстроенная старуха, глядя в сторону недавно ушедшей невесты, как будто не Игнату, а ей подсунули фальшивку.

Пресловутая «невинность» представляла собой безупречный расчёт: притворяясь невинными (уйма уловок!), девушки без всяких усилий могли гордиться своей нравственностью и удачно выйти замуж за богатого или образованного человека.

На дубовый стол старухи в третий раз гордо опустилась хрустящая «сотенная» из кожаного бумажника Игната и тут же исчезла вместе со старухой за широкой русской печью.

Утром мы снова ушли на работу, где я порядком уставал, так как сварки было слишком много. А бригадир в это время после изнурительной «ночной смены» отсыпался в раздевалке.

На третий вечер нас ожидала удивительно ровная фигура, без волнующих изгибов, с прямой осанкой. Ей было всего лишь восемнадцать лет, и работала она дояркой. Девушка была на редкость серьёзная, чем-то удручённая, поникшая. Но её красил лёгкий налёт печали и усталости. Высокий, широкоплечий жених с дикой напористостью в обхождении сразу же очаровал невесту. У неё было редкое имя – Глафира, она тоже хотела замуж. Бригадир уставился на круглолицую, налитую жизненными соками скромно потупившуюся невесту. Он абсолютно был уверен в её невинности и потому попросил её быть с ним посмелее. В то же время жажда прикосновения к женскому телу туманила голову, неодолимая сила побуждала его поскорее закончить свадебные процедуры, поскорее обнять Глафиру и слиться с ней в единое целое…

Я, даже не имея подобного опыта в решении свадебных проблем, как наш бригадир, заранее знал, что завтра он потребует другую невесту, так как в шестидесятые годы, в годы бурного движения строительства коммунизма, девственность считалась буржуазной добродетелью и, видимо, поэтому девушки старались поскорее избавиться от неё в раннем возрасте.

И ведь точно, на другой день, на вопрос своей тётушки: «Как спалось? Какова ягодка?» – он тоскливо ответил:

«Опылённый цветок, тётя Маша, найди, пожалуйста, посвежее!»

И снова на дубовый стол старухи распласталась «сотенная» для предстоящей свадьбы, для нахождения непорочной невесты.

Четвёртый вечер подарил жениху невесту с невинным, цветущим личиком, нежной кожей. Золотистые волосы, широко поставленные, кроткие и в то же время призывно сверкающие глаза, очаровательный рот – всё это приковывало бригадира. От тела и волос исходил пряный аромат. Работала она учительницей младших классов. Красота её смело выпирала наружу из-под скромной одежды, как молодая поросль из весенней почвы. Однако поступь у неё была не как у девушки, а как у женщины, познавшей удовлетворение, несмотря на её девятнадцатилетний возраст. Плавно покачивая широкими, как у лошади, бёдрами, она подошла к Игнату и бесцеремонно представилась: «Тамара».

«Игнат», – гордо ответил бригадир.

И снова весь вечер звучали песни, продолжались пляски, кричали «горько!»

К сожалению, четвёртая невеста была забракована утром по той же причине, что и предыдущие. На дубовый стол старухи снова опустилась «сотенная» и мигом исчезла…

Сваха чётко выполняла свою работу, она искренне старалась найти для своего любимого племянника девственницу, а он, точно жеребец необъезженный, наутро снова требовал другую, непочатую. Хотя, как знать, может, тёте Маше было выгодно продолжение этого занятия. Недаром говорят: женский нрав непредсказуем!

С этого дня ей уже не было покоя. Невесты сами потянулись вереницей не только из Липягов, но и из других деревень. Приходили и днём и вечером. Спрашивали, интересовались, все хотели замуж. Рейтинг прогрессивного жениха среди женского населения деревни с каждым днём рос. А ранее никому не известная старуха теперь стала уважаемой Марией Ивановной.

Многих невест забраковал Игнат, он топтал их как породистый петух своих многочисленных кур! Сваха подбирала ему самых отборных невест, молодые девушки все без исключения казались ей честными – видимо, такими она хотела их видеть. А вот жених капризничал, не хотел с ними связать свою судьбу.

Наполнялся тощий кошелёк старухи, с каждым днём всё тоньше и тоньше становился кожаный бумажник бригадира. И только самогон без перебоя лился из графина…

Напоследок старуха пригласила студентку Казанского мединститута, которая проходила практику в родной деревне. Мать, видимо, была наслышана о подвигах жениха, и женское любопытство привело её вместе со своей дочерью. Девушка была в свитере цвета вишни, вызывающе облегавшем бюст. Чёрная крепдешиновая юбка любовно льнула к её бедрам и подчёркивала внушительных размеров зад. Груди торчали высоко и задорно. И этой звонкой монетой, по всей видимости, она умело пользовалась, выставляя всё напоказ, – есть, чем гордиться!

Увидев невесту с матерью, Игнат расстроился. Он важно вынул из кармана пиджака кисет с самосадом и старую пожелтевшую газету. Медленно и с большим искусством он свернул самокрутку, осмотрел её со всех сторон, выровнял пальцами, закурил. Едкий дым синим пластом стлался по комнате на уровне широких ноздрей мамаши и дочери. Мамаша, не выдержав запаха дыма, заёрзала на стуле, будто она задницей на толстый гвоздь угодила, и сверкнула на жениха холодным взором. Широкие скулы в сочетании с косым разрезом глаз придавали её лицу что-то кошачье. У её дочери были точно такие же глаза, но расставлены намного шире. Вдобавок у неё еще пухлые, выдвинутые вперёд губы – а это уже признак страстной натуры. Ещё неизвестно, кому в этот вечер больше повезло – жениху или невесте…

Игнат нервничал, чтобы успокоиться, он выпил стопарик. От духоты снял пиджак, по всей длине расстегнул рубашку. Густая растительность покрывала его широкую грудь. Девушка жадно впилась своими кошачьими глазами в кудрявые волосы на груди Игната и не могла отвести в сторону свои нахальные глаза. Её как магнитом тянуло к жениху – она всё ближе и ближе начала присаживаться к Игнату. Через минуту она уже сидела, окаменев, словно загипнотизированная, и часто дышала. Глаза её были прикованы к этой волосатой груди. Я никогда не видел, чтобы на человеческом лице была написана такая неприкрытая голодная страсть. Это была маска похоти. Я бы ни за что не поверил, что прелестные черты студентки способны выражать столь откровенную чувственность. Красота её вмиг куда-то исчезла, лицо было уродливое и страшное. Оно наводило на мысль о животном, о суке во время течки, и мне стало нехорошо. Она не замечала ничего, кроме этой густой растительности на груди, будившей в ней бешеное желание. Потом словно судорога прошла по её лицу, она передёрнулась и прислонилась к бревенчатой стене комнаты. Видя такое дело и напугавшись чего-то непоправимого, мать быстро подскочила к дочери, схватила её за руку и крикнула на жениха:

«Не доверю тебе своё сокровище, не дождёшься!»

Дочь упиралась, не хотела уходить от жениха, просила немного подождать. Но мамаша была неумолима: она с силой вытолкнула её на улицу.

«Осечка. Осечка вышла», – с обидой промолвил Игнат.

Тут я заметил, как наш бригадир – непревзойдённый совратитель баб, в чём ему помогала особая способность, дарованная причудливой природой, так похудел за эти дни, что костюм обвис на его теле, словно парус в безветренную погоду.

Скоро мы покинули эти места. И полоса неудач была прервана в Кзыл-Орде, где Игнат встретил свою суженую, и сразу женился на ней. Ей было 57, ему – 27. Как говорят, всякая невеста для своего жениха родится.

В этой истории нет ничего выдуманного, жизнь сама выдумывает за нас, такие колена порой выделывает – диву даёшься!

 

21 января 1999 г.

 

Верендеев Дмитрий Петрович.