Далеко внизу могучим потоком река катила свои равнодушные воды к морю. От ее силы и уверенности веяло покоем. Вода манила, обещала, что все закончится, что больше не будет этой муки, обещала подарить покой… Всего один шаг… Метроном, отсчитывающий мгновения его жизни, остановился час назад. Теперь он живет в долг… Час назад, а может быть мгновение или вечность, женщина которую он любит до беспамятства, больше жизни, ломая руки, выдохнула, что любит другого, что так долго тянула, потому как просто жалела его. Но больше так продолжаться не может, и она просит дать ей развод. Вот тогда с протяжным стоном, сорвавшимся с его губ, и сломалась главная шестеренка его метронома… Тик-так, тик-так… и дальше тишина. Как он оказался на середине моста Николай не помнил. Мимо, где–то за спиной, равнодушно сновали вечно спешащие машины. Цейт-нот, цейт-нот, цейт-нот - мерно отстукивали двигатели внутреннего сгорания. И никому не было дела до одиноко стоящего у перил мужчины. Николай уже почти час бездумно смотрел на лениво текущую внизу воду. Вдруг откуда-то пробилась мысль: «Развод? Беготня, бумаги, разговоры… Вот он развод! Сразу, без волокиты. С моста, вниз головой! И она свободна! И мне будет уже не больно, будет никак…». Эта мысль так завладела его сознанием, что он не сразу услышал, что к нему обращаются. - Не подскажете, который час? Николай повернулся. Перед ним стояла женщина примерно его возраста и вопросительно смотрела на него. -Простите? - Не подскажете, который час? – в третий раз повторила она. «Неужели не у кого больше спросить?» - раздраженно подумал мужчина и оглянулся. Но пешеходов не было. Ни одного. На часах, которые Николай носил с тех пор как служил летчиком, было 17-30. Эти часы стали продолжением его руки, он никогда с ним не расставался. При взгляде на них бывший летчик вспомнил, как падал, как заело катапульту, как прощался с жизнью, но все равно боролся, боролся до последнего момента, и механизм, словно удивившись его воле к жизни, сработал. Очнувшись в больнице, весь изломанный, с жуткой болью, он ощутил счастье, что жив, и едва открыв глаза, утонул в материнских глазах, полных любви, сочувствия и радости: «Очнулся! Жив!». «Мама! Мамочка! Добрая, любящая, все прощающая и все понимающая… Она не переживет моей смерти!» Скупая мужская слеза размыла циферблат часов. «Дурак! - обругал он себя. – Надо съездить к матери!». - Семнадцать тридцать, - сказал он, поднимая глаза, на все еще ожидающую женщину. - Спасибо, - и женщина повернулась, чтобы уйти. - Подождите! Простите, а как Вас зовут? Женщина остановилась, обернулась, по ее лицу скользнула загадочная улыбка: - Надежда. - Да, действительно, надежда. Спасибо Вам, надежда… |