Мурзик

 

Раньше, как практически всякий мыслящий человек, Евгений Сергеевич думал главным образом о женщинах, но потом полюбил свою машину. Она стояла во дворе, и теперь Евгений Сергеевич подолгу стоял у окна, а глаза его то и дело туманили слёзы. Это было светлое, высокое, по-юношески платоническое чувство. Теперь он смотрел только один телевизионный канал, по которому непрерывно шли передачи о машинах. Вот и сейчас, некто с биноклем на груди и кинокамерой в руках, проникновенно рассказывал о том, что лето – самый романтический период в жизни машин, они очень привязываются к людям. Известен случай, когда машина стала донором и отдала хозяину свою коробку передач. Многие машины не только жертвенны, но и обладают поразительной интуицией. Они, подобно Валаамовой ослице, отказываются двигаться вперёд и ломаются прямо перед носом у притаившихся дорожных инспекторов, не давая таким образом своим хозяевам превысить скорость.

У Евгения Сергеевича появилась задумка картины (холст, масло, 8х9 метров)

«Заправочный шланг, искушающий «Жигули» и «Запорожца» бензином высокой марки». Под картинами «Апофеоз машины» и «Любовь преображающая» с Купидоном и цитатой из Вергилия «Omnia vincit Amor»* Евгений Сергеевич то

делал эскизы к новой картине, то писал стихи, то вспоминал, как три дня назад его машина произнесла своё первое слово…

Евгений Сергеевич любил своё Карабасово-Барабасово, ему нравилась его

работа в институте. Его диссертация «Эвакуаторы, как материализация злых духов Месопотамии» явно претендовала на Нобелевскую премию. Вечерами учёный подрабатывал хореографом при литературном объединении «Муза у шеста», или писал мистические статьи для журнала ужасов, например: «Родион Раскольников, как вдохновитель пенсионной реформы». Ещё неутомимый Евгений Сергеевич прочищал чакры у машин и строил энергетические гаражи, за что предпочитал брать вполне приличные деньги. К сожалению, клиенты в свою очередь предпочитали не платить, так как далеко не каждый способен увидеть двухуровневый энергетический гараж, а тем более воспользоваться им. Тонкая поэтическая натура, ранимый человек, Евгений Сергеевич мог бы написать свою песню «Я не люблю», и главным в ней было бы что-то о заполнении налоговой декларации. Но сейчас он любил, а особенно минуты вечернего прощания с машиной, когда можно ни о чём не думать, а просто дышать полной грудью и смотреть в небо. Вселенную уже поставили на сигнализацию и мириады звёздочек добросовестно мигают: всё в порядке, всё под контролем, и Апокалиптическому Вору не украсть этот мир. Рядом с Луной, погромыхивая и побрякивая металлическими крыльями, летел бронзовотелый Купидон. Он зорко смотрел вниз, но время от времени останавливался и, коротко ругнувшись, засовывал в колчан неиспользованную стрелу любви, после чего трещал заводным ключиком, который у него, да и у некоторых из нас торчит в груди. Хорошо иметь ключик, который позволяет удержать высоту полёта!

Именно в этот удивительно лиричный вечер у машины кокетливо задвигались

дворники и она с некоторым придыханием произнесла: - Мурзик!

Голос был таким нежным и чувственным, что в сердце Евгения Сергеевича

* «Всё побеждает любовь»

поселилась бабочка. Когда, порхая, она задевала за рёбра, он непроизвольно улыбался. Человек влюблённый и любимый - это уже совершенно другой человек. Его даже зовут иначе. Так Евгений Сергеевич стал Мурзиком. В эту ночь машина рассказала ему легенду о Вечном «Запорожце», который еле едет, постоянно устраивая пробки на дорогах. Вечному «Запорожцу» очень плохо, он буквально рассыпается на ходу от старости, но умереть ему не дано. Евгений Сергеевич был сентиментален и долго плакал. А после истории про джип «Чероки» и сорок дорожных инспекторов Евгению Сергеевичу стало страшно.

Влюблённая машина никак не хотела отпускать хозяина домой. Уйти пришлось… Она не обиделась, но всю ночь плакала, звала своего Мурзика, а утром выглядела совершенно не выспавшейся и разбитой. С тех пор у Евгения Сергеевича появилась удивительная особенность: он ощущал взгляды тех, кто смотрит на его любимую. Между тем, в доме начали происходить странные вещи. По ночам некто достаточно грузный ходил по кухне, и постоянно включал свет.

Евгений Сергеевич своими большими сильными руками поднимал над головой большую-пребольшую книгу со стихами большого-пребольшого поэта Маяковского и, с криком «Ура!!!», врывался на кухню, но на его маленькой кухне никого не было. Евгений Сергеевич уходил, свет на кухне включался, и хождение

возобновлялось. Главный член семьи, пёс Маркиз, недовольно поворчав, уносил тапочки Евгения Сергеевича на кухню, после чего шаги начинали звучать несколько мягче.

Жена Евгения Сергеевича, Натали, в преследованиях ночного гостя не принимала никакого участия, поскольку была женщиной мечтательной и рассеянной. Но, несмотря на рассеянность, она тоже стала обладателем поразительного свойства: Евгений Сергеевич, лёжа на диване, ещё только прикидывал, где спрячет очередную заначку, а Натали уже безошибочно определяла это место и иронически улыбалась. Нельзя не отметить и то, что её стали раздражать здравомыслие Евгения Сергеевича и его многолетняя привычка вести перед сном беседы с призраком машины отца Гамлета.

Евгений Сергеевич очень хотел купить элитный шампунь для своей машины, которую называл теперь Машей. С остановившимся взглядом Евгений Сергеевич надолго застывал на месте и, улыбаясь, представлял, как, оставив Натали дома, уедет с Машей на природу. Человек довольно ревнивый, задушивший семь своих предыдущих жён, он забывал о том, что ни за что не оставит Натали дома одну, забывал, и бабочка в его сердце металась, потеряв всякую ориентировку. Он уже видел, как, взяв в дрожащие руки новенькую тряпку, долго и подробно будет мыть машину. «Но сможет ли машина полюбить и понять меня, - думал он, - ведь во мне нет ни карбюратора, ни всех этих милых шестерёнок?! Машина – венец эволюции человека. Достоин ли я своей машины?»

В квартире начал витать запах свежей резины, но источник запаха был непонятен. Однажды вечером, когда у убаюканного привычными шагами на кухне Евгения Сергеевича уже слипались глаза, в комнату вошли тапочки. Тапочки остановились рядом с диваном, на котором лежали хозяева, и начали раскачиваться с пятки на носок. Паркет противно скрипел, и Евгений Сергеевич долго не мог уснуть. А ночью ему приснилось, что чёрная энергия Апокалиптического Вора нашла выход: ему уже не нужна Вселенная, ему нужна только машина Евгения Сергеевича, и он украл её! Утром бледный Евгений Сергеевич опять не нашёл у дивана своих тапочек, зато увидел совершенно возмутительные стихи с посвящением, в котором был указан номер его машины:

 

Волхвы, увы, сокрыли знанья.

Я поднимал капот опять,

И приходило пониманье,

Что ничего мне не понять.

 

Бачки, таинственные клеммы,

Переплетенья проводов,

Соблазн машинного Эдема,

Электролитная любовь.

 

Ты фыркаешь, моя лошадка.

Теплеет сталь, блаженна медь.

Лишь только ты так можешь сладко,

Так упоительно трындеть.

 

Лаская позвонки кардана,

Хочу средь муфточек, пружин

Быть нежностью, что так нежданна,

Как неразбавленный бензин.

 

Не ватник, небо – наше ложе!

Машина, девочка, мой друг,

Нам автосервис не поможет.

Я должен сам! Я твой супруг.

 

Евгений Сергеевич с отвращением смял стихотворение, и подошёл к Натали. Она стояла у окна и зачарованно смотрела на голубой «Мерседес», красовавшийся во дворе. Это был «Мерседес» Мартынова-Дантесова, налогового инспектора, который приехал, чтобы познакомиться с замечательным учёным. В глазах Натали застыло ожидание большой любви. Евгений Сергеевич тоже посмотрел в окно… Его замечательной, его неповторимой машины не было!

Бедняга еле успел схватиться за сердце. О его прижатую ладонь ударилась бабочка. – Не улетай! – попросил он бабочку, - только не улетай!

Потрясение подействовало на учёного благотворно: в левом боку у него образовалась довольно элегантная дверца с хромированной ручкой. Евгений Сергеевич взялся за ручку: дверца двигалась легко, но солидно, а захлопывалась с приятным щелчком. Стал понятен и источник запаха: на стопах Евгения Сергеевича проступила шипованная резина. Рисунок намечающегося протектора был просто очарователен, но понравится ли он Маше? Бабочка металась в сердце, сбивая с крыльев драгоценную пыльцу. А на лице Евгения Сергеевича очень кстати появились дворники: - Мур-зик! – энергично задвигались они, сгребая слёзы, пока учёный бежал вниз по лестнице, - Мур-зик!..

Машина Евгения Сергеевича в это время поднималась по лестнице. Незадолго до этого, она тоже испытала невероятное потрясение, увидав в окне не своего несравненного Мурзика, а Натали. Колёса машины превратились в руки и ноги, не менее красивые, чем её простая душа. Идти вверх по лестнице было очень трудно и больно, но машина шла, не обращая внимания на боль, и сквозь слёзы шептала: «Мурзик! Мурзик! Мурзик!»