Утонул... Дед Максим давно разменял девятый десяток. На пенсии, наверное, полжизни. А когда-то был инженер, которого высоко ценили на заводе. Только когда это было, и где тот завод? Он помнит в городе улицы и дома, которых и в помине давно нет. Его истории я сначала просто слушала, потом стала записывать. И вот одна из них: «Лето в наш город приносит такую жару, что от неё нигде невозможно укрыться. Наступает так называемое «благоденствие солнечного света». По часовому исчислению солнечное сияние в небесах над нашим городом – одно из самых больших на территории России. Это означает, что солнце в июле нещадно палит, в домах духота. Пот льет ручьем, одежда прилипает к телу, хочется спрятаться куда-нибудь. Одно спасение – река. Представьте себе, как приятно после тяжелой работы искупаться в прохладной водице. Или совсем из нее не выходить. Но река наша только притворяется тихой и безобидной, на самом деле она жестока и коварна. Вода размывает берега, в песчаном дне образует воронки, которые очень опасны. Теперь через реку в центре города построен большой бетонный мост, а до войны он был деревянным, сваи его постоянно подмывало течением. Даже сейчас от этого моста торчат из воды деревянные опоры. Выше моста – излучина. Туда мы ходили купаться с ребятами в жару. На повороте реки глубоко, крутой высокий берег, сильное течение. Это неумелая деятельность человека привела к тому, что теперь нашу реку можно перейти вброд…А тогда река была полноводной. Её течение обнажало толстые кряжистые щупальца корней деревьев, росших на берегу. И, может быть, еще больше таких же уродцев было спрятано на глубине. Шел 43 год. Мы, шестнадцатилетние пацаны, сначала играли - кто дольше продержится под водой. Я победил Генку. Всплыл около самого берега – это я понял, так как ободрал кожу на щеке. Потом играли в салки. Кто водит, тот должен догнать себе замену и шлепнуть её по затылку. Ленька сидел на отмели и смеялся над нами. Мне досталось водить. Нагнал Генку, стукнул, теперь была его очередь. Я старался поглубже и подальше нырнуть. А получилось - нырнул по течению, ближе к берегу. Тут кто-то меня зацепил за шею на глубине, крепко так держит, а ноги мои течением заворачивает. Я испугался, стал отбиваться, задыхаться, ощупывать то, что меня держало. А это был корень дерева. Чтобы отцепиться, глубже нырнул между корнем и землей. Но он все равно крепко держал меня, а течение куда-то тащило. Все, думаю, пришел мой конец. И тут мне мать моя привиделась, сестры и все то, что в жизни моей было. Причем видел я это все одновременно, сжато и осмысленно. Сердце билось медленно, воздуха не хватало. Несколько минут казались вечностью. Даже представил, как меня хоронить будут. Мать причитала: «Что же ты, Максимушка, натворил-то!» Жалко стало себя, собрался с духом и из последних сил смог вывернуться из-под корня. Надо дальше всплывать, глянул наверх – увидел солнце, которое было где-то высоко и плохо просматривалось сквозь муть воды. Я потянулся к нему и оказался на поверхности. Жадно глотнул воздух. Заломило легкие. А тут Генка меня уже поджидает, как шлепнет по голове и хохочет. Все, играть больше не могу, лег на отмель, отдыхаю. А Генка не успокаивается, резвится в воде. У него трусы были веревкой подвязаны. Он нырнет, подплывет к кому-нибудь, согнется и всплывает голым задом. Вот так, например: Ленька стоит на глубине, а у лица его сначала пузыри появляются, а затем голый Генкин зад. Потом сам Генка хохочущий. А мне не до смеха. Прошло много лет с тех пор. Ленька стал журналистом, книги пишет. Когда мы вместе собрались, стали былое ворошить, и случай этот вспомнили, конечно. Ленька сказал, что это не могло быть правдой, и смеяться над человеком, у которого были трусы на веревке вместо резинки, он не мог. Бог с ними, с трусами. Время такое было. Главное, что я жив остался тогда. Видно, что, сколько кому положено судьбою, тот столько и проживет». |