Раскинув руки, словно крылья, Иринка летит над полем высокой ржи, над грунтовой дорогой, вьющейся в волнах колосьев, словно лента с синей каёмкой васильков. После тёплого летнего ливня вся дорога в мелких зеркальцах луж, в которых весело скачут солнечные зайчики.

Купаясь во влажном воздухе, она ловит руками горячий луч солнца. Ну, очень, очень горячий…Блин…У самого её носа. Аппетитно пахнущий, румяный, горячий блин. Пробираясь сквозь пелену сна, Иринка бормочет:

-Ну, бабуля, опять ты так…

Остаток фразы проглатывает вместе с кусочком блина: вкусно то как!

В полутьме бабушка Аганя склонилась над внучкой с тарелкой, приговаривая:

-Поешь, пока горячие, с пылу, с жару, да и спи дальше.

Уговаривать и не надо. Ирка сворачивается калачиком и сквозь прикрытые ресницы смотрит на красную цветастую занавеску, за которой бабушка разбирается с горшками да кринками. «Как печь топит, так и будит со своими блинами ни свет, ни заря», - думает она, улыбаясь. И… проваливается в сон. И опять летит над полем, словно жаворонок.

Просыпается она в залитой солнечным светом комнате. Сонную тишину нарушают лишь жужжащая муха, бьющаяся в стекло окна, да мерное тиканье ходиков на стене. Спрыгнув с высокой железной кровати, Иринка наскоро кланяется умывальнику. На столе, накрытом пёстрой клеёнкой, белеет марлевый лоскуток - бабушка оставила завтрак. Раскачиваясь на деревянной табуретке, девчонка с аппетитом съедает и свежий тёплый творог, и остывшие блины, наливая себе молоко из зеленоватой глиняной кринки.

Громыхнула щеколда в сенях и, выбивая частую дробь голыми пятками, в избу вбежала румяная и весёлая Лидка, закадычная подружка и заводила всей местной детворы. Забравшись с ногами на табуретку, она умудряется одновременно запихивать в рот масляный блин, задавать кучу вопросов и строить планы на этот солнечный денёк. В списке ближайших дел значится рытьё глины на овраге для лепки массы нужных вещей и наживания очередной партии цыпок на грязных ручонках.

Этот пункт лидушкиных планов был принят Иркой с энтузиазмом, в отличие от остальных, вроде вылазки на соседские огороды для проверки на «спелость» клубники да яблоневых зеленцов. Беззаботно щебеча и прихватив из сеней ведро да лопату, выскакивают они на тёплое дощатое крыльцо.

Деревенька утопает в зелени лужаек да черёмух. Вдоль заборов и за дворами царственно топорщатся могучие лопухи и жгучая крапива. Осторожно пробираются подружки вдоль опасных зарослей на заднюю дорогу.

В прогоне мелькают белыми платками две неразлучные сестры - бабушка Аганя и тётушка Аксинья. Громыхая ведром, девчонки мчатся навстречу.

Аганя, проверив покосы, вернулась довольнёшенька: травы хороши, да и земляники первой набрали. Увидев полное лукошко, подружки радостно кричат:

- Ура! Ягоды пошли! – и, семеня за бабушками, на ходу меняют планы.

Бросив во дворе ведро и лопату, девчонки взяли по лукошку. Аганя с Аксиньей сидят перед домом на широкой длинной лавочке под развесистой черёмухой. Помахав им руками, щебетуньи побежали полевой дорогой.

Лес встречает подруг густыми смолистыми запахами да монотонным кукуканьем вдалеке. Они долго бродят по заросшей мелким березняком вырубке, собирая спелую, крупную землянику. Утомлённые солнцепёком, топают назад в деревню, зажав в руке ремешки плетёных сандалий и загребая босыми ногами тёплую пыль грунтовки. А потом идут вдоль улицы по мягкой лужайке из гусиной травки, распугивая кудахчущих куриц и цепляя голыми пятками куриный помёт.

Аганя, подбоченясь, стоит у крыльца и что-то доказывает своему соседу Коневу, Лидкиному дедушке. Вечно они спорят - ехидный дед Саня и горячая, независимая Аганя.

Подружки хвастаются полными лукошками и несут их по домам. От жары совсем разомлели. Эх, искупаться бы… Да нельзя – суббота. И Ирка нехотя принимается за уборку - привычно вытрясает полосатые домотканые половики и, войдя во вкус, с азартом водит мягкой тряпкой по крашенным доскам пола. Надраив последнюю ступеньку крыльца, любуюется делом своих рук. Изба теперь чистая, а вот мордашка у неё - как замарашка, и волосы торчат во все стороны, как пук соломы. С чувством выполненого долга забежать за подруженькой и - на пруд.

Девочки идут вдоль журчащего ручья с прозрачной холодной водой, обрамлённого густыми зарослями ольхи к небольшому пруду в зелёной низинке. Визжа от удовольствия, долго барахтаются в мутной воде вместе с лягушками и головастиками. Возвращаются, не торопясь, через поле.

Высокая, густая рожь зелёной стеной нависает над просёлочной дорогой, шурша и качаясь под легким ветерком. Обочины пестрят белыми ромашками и синими васильками.

С нарядными букетами, довольные прогулкой, подружки подходят к дому.

А в деревне творится что-то неладное…

Возле заветной лавочки толпится народ. Возбуждённая Аганя в сбившемся на сторону платке машет руками в сторону ручья и тараторит:

-Там зверь, правду говорю, зверь невиданный, а глазищи - по блюдечку и огнём горят. Ой! Прям как нечистый…

Бабушка Ганя истово крестится, косясь в сторону бани.

Приземистые деревянные баньки чернеют в низине вдоль ручья в зарослях черёмух и ольхи. Собравшиеся на Аганины вопли соседи галдят, недоверчиво качая головами.

Дед Саня, ехидно прищурясь, посмеивается над испуганной женщиной:

- Мыши, поди ко же, испужалась!

Наконец старик Митрич предлагает развеять все страхи, пойдя всем миром к злополучной баньке. Смех смехом, а невооружёнными к ручью не пошли. Конев и Митрич выбрали у двора по толстому колу и, возглавив бабье войско, повели его по зелёному склону, пестреющему анютиными глазками.

Низенькая, закопчённая банёшка топится по-чёрному, а освещается только свечкой. Перед входом валяются брошенные напуганной Аганей вёдра и коромысло - собиралась носить в баню воду с ручья.

Митрич вошёл в узенький передбанник, с опаской приоткрыл дверь и… С громким стуком захлопнул её.

-Там и впрямь кто-то глазищами сверкает, - смущённо произнёс он, обернувшись.

Толпа испуганно выдохнула и замерла.

Нетерпеливая Аганя, осмелевшая в присутствии соседей, выхватила у Конева дрын, вытолкала из передбанника смущённого Митрича и решительно распахнула дверь. В тот же миг из тёмного зева бани выскочило что-то огромное, чёрное и лохматое, сбив её с ног. Аганя с шумом рухнула у двери, улекая за собой громыхающие тазы, ковши и вёдра.

А «зверь невиданный», оказавшийся на поверку большущей, чёрной собакой Митрича Цыганом, с лаем промчался сквозь толпу к деревне. Что тут началось… Все хохотали от души, до слёз, испытывая облегчение. Давясь от смеха, наперебой передразнивали Аганю:

- Зверь невиданный…

Возбуждённые и весёлые, долго не расходились, усевшись под старой черёмухой. Прибежавший назад Цыган, радуясь свободе, бурно требовал к себе внимания. А его хозяин Митрич не менее бурно требовал с Агани магарыч за пережитые свои и собачьи страхи. Обычно непреклонная в таких вопросах, бабушка Ганя на этот раз изменила своим обычаям и вынесла-таки желанное зелье.

Стихийно начавшееся празднество было прервано в самом разгаре знакомыми звуками: щёлканьем пастушьего кнута да мычанием родимых бурёнок. Стадо возвращалось. Все разошлись, подхваченные водоворотом привычных дел.

Но ещё долго вспоминали в деревне про «невиданного зверя», и чаще других - дед Саня в своих вечных перепалках с Аганей.

Баню в тот вечер бабушка Ганя так и не топила, помылись у Коневых. А потом долго сидели все вместе у самовара, прихлёбывая горячий чай из цветастых блюдечек, хрустя карамельками да мятными подушечками, и спокойно беседовали. Даже баба Ганя и дед Саня, разомлевшие от парной бани и горячего чая, заключили временное перемирие и разговаривали вполне дружелюбно.

О чём? Иринка этого не знает. Потому как заснула, утомлённая, прямо за столом. И вот уже летит она над зелёным лугом с точками анютиных глазок, над прозрачным ручьём с цветными камушками на дне, над родимой избушкой и любимой лавочкой под развесистой черёмухой и улетает из этого сна, из этого дня, из своего светлого счастливого детства, унося с собой его частицу.

Детство живёт в нас солнечным зайчиком, прыгая радостными искорками в глазах, когда нам хорошо, и испуганно прячется от наших неприятностей и неудач. Счастлив тот, в ком всегда искрится этот добрый свет…