Итак, я окончательно решилась. Долго и мучительно вызревая, наблюдая жизнь и анализируя своё место в ней, восторгаясь и разочаровываясь, подымаясь и падая, я снова и снова думала об этом. Не шутка ведь – молодая привлекательная женщина, неизменно пользующаяся успехом, психически вроде бы нормальная, совершенно отчётливо и твёрдо решает стать...мужчиной. Я понимала, что чем дольше я думаю об этом, тем реальнее представляю себе эту перемену, даже внутренне готовлюсь к ней. Нет-нет, скажу откровенно, никаких физиологических неудобств или потребностей в этом я не чувствовала. Повторяю, я была абсолютно нормальной женщиной, любимой и отвечающей любовью, ни внешностью, ни фигурой не похожая на представителей противоположного пола. Однако, я вдруг захотела узнать ту, другую, совершенно мне непонятную и мной не разгаданную мужскую душу. Я хотела окунуться в мои извечные сто тысяч «почему?» и найти хотя бы один понятный мне ответ; прочувствовать это всем известное «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей» - прочувствовать и понять, зачем нравится больше, когда любишь меньше, зачем дарить цветы, когда пришёл причинить боль, зачем,.зачем... и опять я задыхалась в неразрешённых проблемах.

 

Конечно, виновата была во всём моя любознательность. Я с детства стремилась узнать побольше и испытать побольше, и к своим 33 годам я не то, чтобы устала от жизни, а попала в своеобразный тупик.

Кроме этого, во мне сформировалась какая-то присущая только мне логика, и все явления я подчиняла лишь её законам. Всё, что я не могла объяснить, меня пугало, мне мешало, давило на меня, и я бесконечно размышляла над своими «а почему», даже если это были не принципиальные вопросы, а мелочи.

Но ты! (Как жаль, что на письме нельзя знаками передать всплеск руками). Но ты!!! Ты забросал меня проблемами, и мой мозг накалялся как электроспираль, обдумывая твои слова и поступки.

По сути говоря, я решилась на такую метаморфозу из-за тебя. Ты – олицетворение мужчины – был крепким орешком для моей логической системы, и я захотела, наконец, понять тебя. Тебя, а значит, и многомиллиардную армию мужчин. Мне казалось, если я тоже стану мужчиной, то я проникну в тебя, пойму, вернее, раскушу всё-таки то, что не укладывалось в рамки моего понимания.

Жила я одна, не обременяя себя домашним хозяйством. Детей у меня не было – могла их иметь, но не было желания. Убеждала себя, что это – большая ответственность, доказывала себе же, что мучительно боюсь физической боли, но, откровенно говоря, просто не мыслила себе, как я перестрою свой быт, свои привычки и очень боялась стать несвободной.

Ко мне приходил ты. Уже три года приходил и уходил. Порой я думала, что наши отношения должны развиваться и дальше, но в какой-то момент наступил полнейший штиль, и ни дуновения не чувствовалась в начинённом обидами воздухе, и крепко-накрепко засел на мели корабль нашей любви. Мне это напоминало ремонт в своей квартире. Делалось что-то в ней до того момента, когда появлялись элементарные удобства и возможность относительно спокойно в ней проживать. Как только всё это было достигнуто, кто-то ставил на работе мёртвую точку, с которой невозможно было сдвинуть хлопоты по дальнейшему устройству моего быта. Квартира была необжитой, как остались необжитыми наши чувства.

Я очень любила тебя. Иногда я пугалась этой любви, как молодая женщина вдруг пугается наступившей беременности А ведь и то, и другое – естественно для каждой женщины.Жить не любя – всё равно, что глухому сидеть на симфоническом концерте, когда имеешь какое-то представление о происходящем, но всей глубины этого праздника искусства ты ощутить, увы!, не можешь.

 

Я так любила тебя, что даже начала писать стихи. Никогда раньше не представляла, что на это способна, хотя стихи мои были незрелыми и наивными – полная противоположность моему отношению к тебе, которое было не только «зрелым», но и по-моему, даже перезрелым.

Ты тоже меня любил. Во всяком случае, я это чувствовала и в это верила. Как хорошо и беспечно мне жилось , каким смыслом было наполнено всё моё существование. Я жила для тебя – всё, что я ни делала, о чём бы я ни думала, всё абсолютно я связывала с тобой. Иногда бывает так: выйдешь из душного накуренного помещения на чистый морозный воздух и в первые секунды начинаешь задыхаться. Задыхаться от свежести, от красоты зимней ночи, от восторга, распирающего всё твоё естество. Вот так и я задыхалась от каждой встречи с тобой, и сердце моё, как крылья мотылька, трепетало.

Ты говорил, что я – совершенство. Что ты нашёл во мне всё, чего ожидал от женщин, что я – собирательный образ, «женщина всех времён и народов». Я улыбалась и верила, более того, я радовалась за тебя, радовалась, что мы нашли друг друга, и не нужно больше ходить по жизни одному, а есть ты – мой друг, как фонарик в темноте. И есть я – твоя половина. Как ручеёк в жаркий полдень.

 

Потом оказалось, что твоя любовь была настолько велика, что ты сумел в неё вместить ещё нескольких женщин. Это было кошмаром для меня. Я не спала, я не думала – я замерла, вернее, замёрзла и была похожа на свежемороженного морского окуня с бессмысленно выпученными глазами. Я не могла поверить, а главное ( вспомним о моей логике) не могла понять, зачем? Конечно, я допустила две серьёзные ошибки.

Первая. Я тебя воспринимала гораздо более глубоким и гораздо более «настоящим», чем ты был на самом деле. Я верила каждому твоему вздоху, а нужно было верить одному слову из десяти, я приписывала тебе такую глубину чувств, вернее даже, чувствования, на которую ты был не способен. Когда-то очень давно, ты, очевидно, разменял себя. Что тебя вынудило – не знаю , обиды ли, нужда ли, а может, твоя работа – я никогда не смогу узнать этого, хотя понять – поняла. Но ты с тех пор не мог быть полным и реальным; не зря ты говорил, что не удерживаешь моего тепла, словно треснувшая колба от термоса – всё куда-то просачивалось, и ты вновь становился пустым. Не зря ты всё время твердил мне, что ты должен состояться в искусстве, порой твердил фанатично, вероятно, чувствовал, что в чём-то растерял себя и стремился залатать эту брешь творческими успехами. Но я этого не поняла, а значит, я тогда ошиблась.

Вторая же моя ошибка вытекала из первой, то есть, узнав о том, что ты не Бог, а четвертьбог, я не поверила. Не поверила, что я у тебя не одна, не поверила – и стала искать опровержения. Капля по капле, штрих за штрихом передо мной вырисовывалась совершенно иная картина. Как портрет Дориана Грея та, другая, невидимая мной раньше, была настоящей, а первоначальная – всего лишь красивой оболочкой.

* *

Как интересно! Человек, пожалуй, одно из самых приспосабливаемых существ на свете. Раньше мне мало было видеть тебя, слушать тебя и каждой клеточкой своего тела пить твою нежность. Сейчас, неимоверными силами выцарапав себя из замороженного состояния, я боялась потерять тебя окончательно и довольствовалась теперь самым малым. Мне казалось, что даже слышать твой голос по телефону –это счастье, что пусть это, хоть маленькое, но моё право. Быть не единственной, а одной из многих тоже стало меня устраивать – невероятно, но это так.

Есть стихотворение Новеллы Матвеевой, котоая писала, что с течением времени, когда от неё ушёл любимый ею человек, она смогла заполнять душу и питать свою любовь самым малым – памятью о нём, которого она потеряла. Сначала его плащом, висевшем на стене, потом лишь гвоздём, на котором когда-то висел плащ, затем одним лишь следом от гвоздя. Всё это были вехи в памяти о любви, всё это было именно то, что человек не хотел ни отдавать, не зачёркивать – память о светлом и чистом чувстве. Так и я цеплялась за малейшую возможость тебя увидеть, и растаптывая свою гордость, я вновь и вновь прижималась к тебе, отдавая тебе каждый удар своего сердца. Почему я молчала? Да я знала, что ты будешь всё отрицать, более того, я дала слово не называть людей, раскрывших мне глаза (зачем только?) поэтому я понимала, что любой разговор бесполезен.

 

Потом я смертельно испугалась. А вдруг ты меня оставишь навсегда? Я скрупулёзно собралав папку все твои стихи, открытки и даже случайные записки, написанные мне, чтоб хоть эта частица тебя осталась со мной. Тогда впервые и единственный раз в своей жизни я захотела броситься под машину.

Однажды я была в гостях у одной приятельницы – медика. Разговор зашёл о медицине (медики и юристы – самые несчастные люди, ни минуты не отдыхают они от своей профессии даже в часы досуга, их всегда засыпают вопросами). В тот вечер она мне показала книгу по патологической медицине, и там, среди жутких фотографий полумужчин и полуженщин, я прочла, что какая-то Н. после сложных операций поменяла пол, с последующим изменением в паспортных данных, и прожила остаток лет в счастливом браке, будучи уже мужчиной. Вот когда это ко мне пришло. Домой я пошла пешком, испуганно и с чувством гадливости дотрагиваясь до этой кощунственной мысли, как больные после операции с интересом и отвращением рассматривают свои шрамы.

 

В эту ночь я не могла сомкнуть глаз. Совершенно по-идиотски вскрикивая «а почему бы нет?», я разжигала в себе адский интерес к этому вопросу, подобно тому, как со сладким садизмом люди до крови расчёсывают на себе укус комара. А почем бы и нет? Семьи у меня нет и не будет, ибо единственный человек, от которого я ждала этого, был ты, а ты, кроме полунамёков и полуфаз, никогда больше ничем не затрагивал этой темы. Да и какая могла быть у тебя семья? Я в тайне с нежностью называла тебя «созерцателем собственного пупка», ибо ты был настолько погружён в поддержание своей физической (весьма обольстительной) формы, что обстоятельства, которые могли этому помешать, ты отодвигал даже не на второй, а на сто первый план. Подобно ювелиру, занятому обработкой ценного камня, ты шлифовал своё тело. Какой радостью светились твои глаза всякий раз, когда, глядя на себя в зеркало, ты отмечал, что ещё юн, несмотря на то, что твой возраст уже готовился вскинуть флажок с цифрой 40, после которого Жизнь, обычно, выходит на финишную прямую.

 

Такой уход за собственной телесной оболочкой, конечно, исключал всякий дискомфорт, который неминуемо наступил бы, решись мы жить вместе. Ведь всего лишь одна ночь, за которую ты не мог выспаться, гнала тебя от меня дальше, чем эпидемия чумы или холеры. А если бы у нас появился ребёнок? Как бы ты себя вёл? Самоустранился бы до редких посещений по выходным, принося игрушки и справляясь о здоровье того, кто появился на свет с полным правом иметь и мать, и отца. Иногда бы ты с гордостью показывал своей очередной подружке фотографии своих внебрачных детей, среди которых был бы и наш. Не-е-ет! От этой мысли у меня холодели уши, и я старалась зачеркнуть, сморгнуть всё то, что так ярко представила.

Значит, одна проблема отпала, а за ней отпадали многие другие, оставив только две сложности: родители и друзья и место проживания. Мысли росли, множились в моей голове, как раковая опухоль, и чем тщательнее я обдумывала это, тем отчётливей представлялся мне образ моего нового «я» - мужчины молодого, довольно привлекательного (я очень на это рассчитывала), досконально знающего и чувствующего женскую психологию – а ведь это раскрывало для меня фантастические перспективы. Я твёрдо знала, что став мужчиной, женщин я сторониться не буду – напротив, я постараюсь узнать их как можно больше, чтобы понять тебя.

Теперь каждая ночь стала для меня пыткой – я не спала, не могла – я всё детально обдумывала, а на самом деле, всё больше и больше привыкала к мысли о перемене.

 

В те самые дни моя близкая подруга пригласила меня на ужин. Ты был в отъезде, и я отправилась одна. Там было много еды и ещё больше народу – о, как я не хотела сейчас этой интеллектуальной смеси, длинных заумных разговоров. Недолго я сохраняла молчание, и так получилось само сабой, что я вступила в беседу, разорвала круг их общения. Когда я на минутку вышла в коридор, услышала, как они говорили обо мне. И я в который раз получила в свой адрес: «обворожительна, умна, но обладает отнюдь не женским умом.» Мужской ratio – это уже звучало, как приговор. Не знаю, поймут ли меня женщины, но то, что я производила двойственное впечатление на окружающих, уже начинало меня пугать. Мужской способ мышления и привлекал и оталкивал моих собеседников, казалось, я – чужой среди своих и свой среди чужих.

Помню, в тот вечер кто-то поплёлся меня провожать, долго говорил об одиночестве, мял мои руки, а потом грубо и с силой пытался меня поцеловать. Я сопротивлялась не только, как женщина, а как личность. Мне был противен этот незнакомец, мне были чужды его губы и совершенно неинтересны его разговоры. Я не без труда выскользнула и позорно бежала домой, в свою крепость.

* * *

Мне не удалось влюбиться – в своём новом мужском статусе я сводил женщин с ума, но ни одна не задела струн моего сердца. Я был галантен, вежлив, учтив, щедр, но, увы, неприручаем. Все уловки, маленькие «очаровательные» женские хитрости просто смешили меня. Зато у меня появился друг – ты. Сначала невинное случайное знакомство – а для тебя оно таковым и казалось, довольно быстро переросло в крепкую мужскую дружбу. Откуда тебе было знать, что для того, чтобы это произошло, мне понадобилось четыре года отчаяния, боли, психиатров, госпиталей, косых взглядов и денег, денег, денег.

За деньги я купил новый паспорт, переехал в новую квартиру, устроился на новую работу, полностью поменял окружение. Я стал им. Молодым, красивым, умным. Любимым женщинами, смелым в романтических приключениях и в меру циником – такой друг тебе был необходим. Я знала всех твоих друзей и собрала в себе некий всеобъемлющий образ того, кто станет лучшим из друзей. Мы часто встречались, ходили на спектакли, в бассейн, играли в преферанс, ездили на рыбалку. Если ты ухаживал за девушкой, я обязательно знакомился и очаровыал её сестру или близкую подругу. Мы стали как братья, не просто друзья.. И все сокровенные мысли свои ты делил со мной.

 

Сложнее всего было сдерживаться, когда ты мне рассказывал обо мне, прежней мне. Как было сохранять хладнокровие, ведь ты читал мне мои стихи, рассказывал о моей нежности и преданности, о моей женственности и неповторимости, горевал и ревновал. Искал меня повсюду – но найти меня было ох как сложно! Ты попросил меня о помощи разыскать свою пропавшую любовь, меня, – я искал. Как мог. На мой вопрос, отчего же ты меня потерял, ты отвечал, что я, наверняка, нашла себе богатого мужа и уехала заграницу, ведь мне всегда хотелось уехать. Грустил и признавался, что всегда ревновал меня. Что иногда, когда мы ссорились, ты, подмяв под себя гордость и свой звёздный статус, прятался на чердаке дома напротив и с биноклем выслеживал меня. « Она всегда была спокойной и жизнерадостной, никакие печали не отражались в её глазах, как будто я для неё не существовал, понимаешь?» в который раз вспоминал ты. «Вечером она плакала, клялась в любви, а утром после ссоры выходила на улицу как не бывало – красивая, независимая, зазывная.» Боже мой, как это было далеко от истины.! Не знал ты, что каждую ночь я молилась только об одном: Пусть он всегда будет со мной! Ты был уверен, что я тебе изменяла. Твои подозрения были настоящим грызущим тебя кошмаром. Иногда, приходя ко мне неожиданно или приезжая из командировки, ты, известный и даже знаменитый человек, полз на четвереньках от лифта к двери моей квартиры и подслушивал. Подслушивал, тайно надеясь услышать чужой мужской голос и убедиться в правоте своих подозрений. Ты перерывал мусорное ведро в поисках записок, которых не было, доказательств, которых не могло быть. Твоя нынешняя откровенность льстила и пугала меня. Я, так недавно вошедший в твою жизнь, стал твоим поверенным, и мне ты рассказывал то, что долго лежало на дне твоей души. Ты признавался, что изменял мне - твоей любимой -от страха потери, боялся, что если это произойдёт, у тебя будет, как ты выразился, запасной вариант. Эх, знать бы раньше! Почему мы избегали разговоров о ревности, о гордости, о страхе потерять друг друга? Почему так истерически любили и стеснялись, да-да, стеснялись казаться слабыми. Две сильные личности - мы умели любить, но не умели доверять. Неужели мне нужно было стать мужчиной, чтобы узнать, что я была самой любимой и вобщем-то единственной женщиной в твоей жизни? И о том, что когда я исчезла, ты чуть не сошёл с ума, - сам пошёл за помощью к психиатру. И о том, что ты настолько горевал, что перестал следить за собой и на полгода ушёл от своих самых важных дел. И что ещё полгода каждый вечер приходил к моему прежнему дому и смотрел, смотрел в мои бывшие окна. Грустно ...поздно...тщетно...

 

Однажды я спросила у тебя о твоих планах на будущее. Жениться?- усмехнулся ты. Есть только один человек на всей планете, с которым я мог бы быть абсолютно счастлив. Это – ты. Как жаль, что ты не женщина, дружище!