Сергею снился сон: он обнимал девушку. Её губы манили к себе, и он наклонился, чтобы поцеловать её…

- Это что ещё такое?! Как ты посмел зайти в наш подъезд? Нет, вы посмотрите на него, он тут спать надумал?! Наглость какая!

Сергей растерянно открыл глаза, не осознавая, что случилось. Откуда взялась эта тётка в норковой шубе? Ах, да, он заснул на лестнице в подъезде, и ему только снилось, что он собирался поцеловать девушку.

- Я тебе говорю: убирайся, а то милицию вызову! – голос тётки срывался на визг. - Из-за тебя весь подъезд провонял. Гнать надо таких из Москвы. Вставай, я уже звоню! - она достала из кармана мобильный и демонстративно посмотрела на Сергея. – Наш подъезд - не приют для бомжей!

Сон пропал. Нет и не было никакой девушки. Какая может быть девушка у бомжа? Он же презираемое всеми существо, которое ночует, где придётся и ест с помойки.

Он встал со ступенек, испытывая непривычное желание отколотить эту противную тётку только из-за того, что она прервала такой чудесный сон. Он привык не обижаться на людей. Но в этот раз всё было по-другому. Ему так хотелось испытать сладость поцелуя. Хотя бы во сне. Он даже не мог вспомнить, когда у него последний раз была женщина, и когда он чувствовал возбуждение.

 

Сергей вышел из подъезда, сел на ближайшую скамейку и закрыл глаза. Продлить бы сон. Ощутить бы снова счастье прикосновения к женскому телу. Ему так давно не снились хорошие сны. Скамейка была холодной, и он почувствовал, что мёрзнет. Впрочем, холод и голод были для него привычными. Так же, как и боль, притаившаяся почти во всех частях тела, за которым перестали следить. Просто удивительно, как быстро в человеческом организме всё приходит в негодность. Сначала начинает болеть живот от помоев, а тело покрывается какими-то струпьями и язвами, потом начинают гнить зубы. Но не всё ли равно? Он открыл глаза и зябко поёжился. Как он переживёт зиму? Не важно. Переживёт или нет? Может и замёрзнет, заснув однажды на скамейке. Только пусть ему снится сон, что он целует красивую девушку – тогда и умереть не страшно.

- Ну чо, Серёга, выгнали тебя из подъезда? – услышал он голос Рваной Машки или Машки, Рваное ухо, как её называли. Она любила выяснять отношения, когда была пьяна. Вот кто-то и резанул её ножом по уху.

Сергей поднял голову и впервые за долгое время ощутил отвратный запах. Запах немытого женского тела, исходящий от Машки. Да что с ним сегодня? Он уже давно ничего не чувствовал. Неужели от него тоже исходит подобное зловоние? Он даже не помнит, когда последний раз принимал душ. Только умывался в бесплатных туалетах, стараясь не смотреться в зеркало: отражение старика с почерневшим лицом и седой спутанной бородой пугало его.

 

- Ты чего пришла? – он недовольно посмотрел на Машку.

- Позавтракать тебя хочу пригласить, - сострила она и захохотала над своей шуткой. – Скоро народ начнёт по дороге на работу мусор выкидывать. Может, что и удастся перекусить.

Сергей вздохнул. Он знал, что Машка теперь не оставит его в покое. Он мог бы, конечно, послать её, но ему не хотелось ссориться. В конце концов, она была одной из немногих бездомных, с кем он мог общаться. Машка, как и он тоже любила читать. Иногда, найдя какую-нибудь книгу на помойке, он читал ей вслух. Как-то однажды они сидели на лавке, грязные, вонючие, и он читал ей Тютчева. Прохожие смотрели с удивлением. Надо же бомжи, а читают. Да, люди удивляйтесь: читают книги и не смотрят, в отличие от вас, телевизор. Экран заменяет им жизнь. На улице всегда что-то происходит, надо только уметь видеть. Бомжи умеют, иначе им не выжить.

- Ну чо ты сидишь, пойдём уже, а? – канючила Машка.

 

Сергей нехотя поднялся. Сон всё равно ушёл. Как и прошлая жизнь. Канул в темноту. Начинался новый рабочий день, люди выходили к своим машинам, торопились к метро. Ему некуда было спешить. Только на помойку.

- Пойдём, - он плотнее запахнул рваную куртку и поплёлся за Машкой.

- О, смотри! Там иномарка остановилась. Может, мы сможем позавтракать? – Машка ускорила шаг, тоже сделал и Сергей, правда из других побуждений.

Ему хотелось снова посмотреть на этого мужчину. Он знал его, как и многих из этого дома, где был подъезд, который он в шутку именовал своим. Сергею нравилось там ночевать, потому что оттуда не так часто выгоняли. В доме было всего шестнадцать квартир: два первых этажа считались нежилыми, поэтому он сидел на ступеньках, и его беспокоили только те, кто проходил пешком. Впрочем, люди в основном пользовались лифтом. А ещё в подъезде между третьим и четвёртым этажами кто-то из жильцов выставил старое кресло: в нём так хорошо было дать отдых измученному телу.

 

Мужчина в сером выглаженном костюме вышел из машины. В его руках было несколько мусорных пакетов с надписью «Седьмой континент». Сергей пристально наблюдал за ним. Это было одним из преимущества бомжа. Можно сколько угодно рассматривать прохожих в упор, не беспокоясь, что они возмутятся. Люди стараются не встречаться взглядами с подобными ему отщепенцами. Отвернуться гораздо проще. А то ещё не дай бог поддашься жалости и начнёшь думать, что же случилось последнее время с миром и откуда такое количество бездомных?

Мужчина поставил рядом с Сергеем один из пакетов и каким-то извиняющимся тоном, произнёс:

- Здесь кое-какие салаты. Гости вчера не доели. Может, сгодится вам?

- Конечно, сгодится, - бодро ответила за него Машка. – А если бы ты ещё и на пивко нам, бедолагам, подбросил, так мы бы тебя каждый день добрым словом вспоминали.

Мужчина, бросив взгляд на Машку, послушно достал из кармана сто рублей и протянул Сергею.

- Возьми. Выпейте за моё здоровье. А то что-то мотор барахлит. Хотя и неудивительно с этой долбанной работой, - последнюю фразу он пробормотал, повернувшись спиной, для себя, но Сергей её услышал.

Машка ловко выхватила у Сергея сто рублей, которые он машинально держал в вытянутой руке, заворожено глядя, как мужчина садится за руль.

- Ты чего стоишь, как чумной? Хоть бы спасибо сказал доброму дяде.

 

Сергей молчал, провожая взглядом чёрную машину. Не мог же он объяснить Машке, что он чувствовал, когда видел этого мужчину, всегда модно одетого, аккуратно постриженного с печальным взглядом усталых глаз. Он видел себя, прошлого. Не так и давно Сергей был таким же, как этот незнакомец. Так же рано вставал, ехал на долбанную работу, которая позволяло иметь то, что называется атрибутами успешного человека: квартиру с евроремонтом, машину-иномарку, отдых на островах пару раз в году. Ну что ещё? Наряды и драгоценности для жены, хорошая школа для дочки, вкусная еда. А вот сейчас ничего из выше перечисленного у него нет. Нет даже своего угла. Он, как говорится, без определённого места жительства. И как ни странно живёт. Может, всё это не важно? Зато не надо ходить на работу, работать на чужого дядю, стоять в очередях в супермаркете, слушать ворчание вечно недовольной жены.

- Ты чо сегодня, странный такой? – Машка, склонив голову набок, смотрела на Сергея, прижимая к розовой грязной куртке пакет с салатами. – Посторожи что ли это, пока я схожу за пивом?

- Нет, Маш. Я пойду. Мне что-то есть не хочется.

- Ты что заболел?! Сейчас не хочется, а потом не будет! Ты только посмотри, сколько здесь вкуснятины! Вот люди с жиру бесятся. Но мы не гордые - всё съедим.

Сергей встрепенулся. Ах да, гордость. Вот, что его сегодня беспокоило. Как давно он не вспоминал о ней, а, оказывается, она где-то притаилась. Надо же, он почувствовал себя ущемлённым. Взгляд этого мужчины растравил ему сердце.

 

Сергей осмотрелся вокруг, словно впервые: Машка, Рваное ухо, не удержавшись, рукой загребала салат и отправляла себе в рот, демонстрируя жёлтые гнилые зубы. Его чуть вырвало. Он махнул ей рукой и пошёл прочь.

Когда же всё началось? Когда, он стал одним из тех, кого называют отбросами общества? У каждого бомжа своя история. И гораздо чаще, чем принято думать, среди них попадаются достаточно успешные в прошлом люди. Упасть вниз очень легко, достаточно одного крутого поворота и ты летишь, теряя всё, чего добивался годами. Так было и с ним. Просто однажды он оказался очень слабым и… А потом, когда из жизни ушла его обожаемая доченька, обнаружил, что и жить-то вроде не зачем и не для кого. И Сергей начал этот, как он его называл, эксперимент с самим собой. Вниз, вниз, вниз. На дно. К отбросам, на помойку. Чем хуже, тем лучше. Чем больше болит тело, тем меньше душа. К тому же его странно развлекало, как к нему стали относиться люди. Теперь он увидел их истинное лицо. Когда он носил дорогой костюм и следил за собой, ему улыбались и ему завидовали. Сейчас, когда он оскорблял их своими отрепьями, своим немытым, дурно пахнущим телом, они ругали его. А что изменилось? Он был всё тем же Сергеем Добровольским, и он просто жил, как решил жить. Обойтись без всего и подождать, пока закончится жизнь. Да разве это жизнь? А раньше была жизнь? Нет, скорее существование. Так какая разница?

 

Он медленно вышел на Тишинскую площадь, глядя на уродливую Церетелевскую стеллу. А ведь, когда он был ещё мальчишкой, здесь в уютном тенистом скверике, они часто гуляли с мамой. Ах, мама, мама, если бы ты знала, до чего дошёл твой сын, ты бы, наверно, наложила на себя со стыда руки. Но ты, слава богу, не дожила. Ты оказалась счастливее меня и не узнала, что какая мука пережить своего ребёнка.

Сергей присел на краешек каменного основания памятника и закрыл глаза. Сколько раз он корил себя, за то, что не досмотрел, не уберёг. Сколько выслушал упрёков от жены.

 

Жена. Алла. Он не назвал бы их брак счастливым: всё держалось на Ксюше, дочери. Для того чтобы у неё всё было не хуже, чем у других, он работал, как вол от зари до зари. Скучная банковская работа, хотя и руководящая должность. Под вечер в глазах рябило от цифр. Пока ехал на машине домой, представлял, как увидит дочку, предвкушал её быстрый поцелуй в щеку и милое «Привет, пап». Алла тогда частенько бывала в хорошем настроении: приличная зарплата позволяла заниматься шоппингом. Он был не против. Пусть тратит, сколько хочет, только молчит. Он ненавидел, когда Алла ворчала. Это время его жизни можно назвать удачным. Потом банк разорился, и Сергей остался без работы. Кто знает, почему, у него не получилось найти что-то другое? Может, возрастной ценз подошёл, всё-таки сорок годков минуло, а вокруг было полно молодых и готовых на всё, а может, где-то в глубине души он просто устал быть банковским клерком.

Сначала их семья жили на сбережения, потом Сергей стал подрабатывать частным извозом. Ему даже больше нравилось крутить баранку и беседовать с пассажирами, чем сидеть в офисе перед компьютером. Алла ворчала и обзывала его никчёмным, но его не особенно задевало.

 

- Нет, ты только посмотри на него! – стройная девчушка в короткой дублёнке стрельнула в его сторону накрашенными глазками. - Это ж надо, до такого дойти?! Почему всех бомжей не вывезут из города?

Её спутница в дутой куртке и смешной шапочке с помпоном бросила на Сергея сочувственный взгляд.

- Да ладно тебе, Кать. Пусть сидит, что тебе жалко, что ли?

Сергей снова закрыл глаза. Почему сегодня, когда он хочет побыть один и подумать, его все отвлекают? Ещё один минус житья на улице, - нет двери, которую можно запереть и сказать: «Пошли все к чёрту».

 

Так о чём же он думал? Мысли вновь побежали к тому же самому, что не давала покоя. Как-то весенним приветливым деньком Ксения, отпросившись у него, отправилась с друзьями на дачу. Сергей до сих пор не знает, почему она не сделала себе укол инсулина. Из деревенской больницы позвонили, когда доченька умерла. Жена обвиняла его в том, что он разрешил ей уехать. Как обвинял себя он, никто не знает.

Сергей встал и сделал несколько кругов вокруг памятника, растирая озябшие руки. Холодно. Надо согреться. Ну что ж, он может пойти в свой подъезд и посидеть немного в кресле – те, кто спешил на работу уже давно ушли.

«Как хорошо, что никто из их компании не знает кода в подъезд», - радовался Сергей, поднимаясь пешком на третий этаж. Он уселся поудобнее в старом кресле и вытянул ноги. Ботинки безумно жали, это был не его размер, но на помойке не выбирают, и вновь погрузился в воспоминания.

После смерти дочери он пристрастился к спиртному. Сначала продал машину, когда деньги закончились, начал таскать из дома вещи. Жена подала сначала на развод, потом на размен квартиры. Ему досталась комната. «Ты всё равно пропьёшь, а мне надо жизнь свою устраивать», - привела ему Алла неоспоримый довод.

К тому времени ему было всё равно. Комната, так комната. Пусть Алла пробует начать сначала, он всё равно не сможет.

 

Живя в коммуналке, Сергей продолжал приводить знакомых и устраивать пьянки. Он плохо понял, как шустрая соседка уговорила его подписать какую-то бумагу, позже оказалось, это была доверенность на продажу. Тогда он был сильно пьян, впрочем, как и каждый день. Потом пришёл милиционер и сказал, что он больше не имеет права здесь находиться, потому что обменял свою комнату в Москве на дом в Шатуре.

На четвёртом этаже хлопнула дверь, и мужчина его же возраста вышел на площадку покурить. Их взгляды встретились. Сергею нравился этот мужчина и его жена. Он знал, что его звали Игорь. Похоже, что у них была хорошая семья. Он часто слышал их разговоры, когда они курили на площадке. Он тогда, никем не замеченный, сидел между этажами. Они смеялись и подшучивали друг над другом. А ещё они часто путешествовали, он видел их с чемоданами. Обычная семья среднего достатка: жигули вместо иномарки, скромная одежда. Сергей им завидовал: они так много смеялись.

 

- Почему ты здесь сидишь? – Игорь смотрел на него через пролёт лестницы, держа в руке зажжённую сигарету.

Сергей молчал. В голосе Игоря не слышалось злобы. Скорее ему было жалко Сергея.

- Тебе лучше уйти.

- Хорошо, - согласился Сергей. - Ещё немного погреюсь и уйду.

Сергей снова вернулся к анализу своей бестолковой жизни. Он не поехал в Шатуру, просто переехал на Тишинку, где прошло его детство. Теперь он мог выбрать любой район столицы. Чтобы жить на помойке, прописка не нужна.

Ну, вот и всё. Была жизнь и прошла. Он посидел ещё полчаса, пока не услышал, как на четвёртом этаже снова открывается дверь.

На этот раз они вышли вдвоём. «А всё-таки красивая у него жена, - подумал Сергей. – И добрая, - единственная из всего подъезда, ничего не говорила ему, хотя, он частенько сидел в кресле напротив их двери».

- Уже ухожу, - сказал он Игорю и с сожалением поднялся. Дошёл до второго этажа и снова сел на том месте, откуда его прогнали утром.

 

Сергей закрыл глаза, уже не думая ни о чём. Хлопнула входная дверь, кто-то вошёл и стал подниматься по лестнице пешком. Он насторожился. Лёгкие шаги, похоже, детские.

Девочка лет десяти с портфелем испуганно застыла, встретившись с ним взглядом. Их семья недавно переехала в этот подъезд. Живут на шестом этаже. Родители часто ссорятся.

- Проходи, не бойся, - Сергей убрал ноги.

- Я не боюсь, - девочка прошмыгнула мимо, но остановилась на верхней ступеньке и оглянулась:

- Почему вы здесь сидите? Правда, что у вас нет дома?

Он повернулся к ней.

- Правда

- А почему у всех есть, а у вас нет?

- Так получилось. – Не станет же он ей объяснять, что количество бездомных увеличивается с каждым годом. Это пусть им в школе говорят.

Девочка сделала два шага по ступенькам, но потом вернулась.

- Дядя, а вы кушать хотите?

Он с изумлением посмотрел на неё. За те полтора года, которые он провёл на улице, ему ни разу никто из взрослых не задал такого вопроса. И вдруг этот ребёнок… Ответ замер у него на губах. Девочка поставила на ступеньку портфель и копалась в нём. Потом достала что-то завёрнутое в салфетку и легко сбежала к нему.

- Вот, возьмите. Это бутерброды с ветчиной. Мне мама дала с собой в школу.

- Нет, спасибо, - Сергей даже руки спрятал за спину, чтобы не возникло искушения. Как он может взять еду из рук этого ребёнка?

- Пожалуйста, а то мама будет меня ругать, что я их не съела,– девочка развернула салфетку и положила бутерброды на подоконник. Теперь, когда на неё падал свет из окна, он мог видеть её лучистые глаза, веснушчатый нос и упрямый подбородок.

- Спасибо, - его рука против его воли потянулась к розоватому мясу, и он осторожно откусил кусочек. Какой божественный вкус! Когда же он последний раз ел нормальный свежий бутерброд?

- Если хотите, я могу каждое утро приносить вам еду. У нас раньше в подъезде жила кошка. Может, видели, она прихрамывала? Я её каждый день кормила. А потом папа позвонил куда-то, и кошку забрали. Мне так жаль её. Ну и что с того, что она гадила в подъезде? Она же кошка. Я предлагала папе, что буду за ней убирать. Но папа никогда меня не слушает.

 

Сергей помнил эту трёхцветную худую кошку, иногда они коротали ночи вместе. Кошка доверчиво тёрлась об его ноги. Её не беспокоил запах и его социальное положение. Впрочем, она тоже была бомжом, только из животного мира. Правда, к бездомным животным люди относятся лучше: их жалеют. У кошки всегда была еда. Кто-то даже сделал ей постель в коробочке из-под туфель. Наверно, это была всё та же девочка. А однажды, ему стыдно признаться даже себе самому, он выпил её молоко из блюдца, потому что был очень голоден. А ещё он пробовал китикет.

- Как тебя зовут?- спросил Сергей, чтобы не возвращаться к постыдным воспоминаниям.

- Настя. А вас?

Бог мой! Да она даже обращается к нему на вы? Он не слышал подобного обращения со времён своего бродяжничества.

- Меня… Сергей.

- А отчество? Вы же старше меня?

- Можно и без отчества.

На лице девочки отразилось недоумение, но она быстро нашла решение.

- Я буду называть вас дядя Сергей, хорошо?

Он кивнул, чувствуя, спазм в горле. Что же ты со мной делаешь, Настенька? Ведь я так уже привык к людской чёрствости. Я же здесь, на дне, чтобы меня унижали, чтобы сделать себе больно. А ты своей добротой так напоминаешь мою доченьку и то время, когда жизнь ещё что-то значила для меня. Время, когда я не был противен сам себе и мог о чем-то мечтать.

На верхнем этаже хлопнула дверь, и кто-то начал спускаться вниз. Тяжелые шаги. Настя испуганно прошептала:

- Наверно, это мой отец. Я звонила в домофон, он знает, что я вошла, – на её милом личике появился страх, и Сергею неудержимо захотелось защитить её.

- Не бойся, он тебе ничего не сделает, - сказал он с уверенностью, которой давно не испытывал.

 

- Ах, вот ты где?! – На лестничной площадке возвышался грузный мужчина с пивным брюшком. Он презрительно окинул взглядом Сергея и грозно взглянул на девочку. – Что ты здесь делаешь? Опять общаешься со всякой швалью? Или этот бомж к тебе пристаёт?

- Нет, пап. Я сама с ним заговорила. Я…

- Ты, как та свинья, которая везде грязь найдёт! То кошка блохастая, то этот, - он смерил Сергея презрительным взглядом. - Я, вот что думаю, лучше я тебя дома выпорю и всё на этом. А твоего бомжару в милицию сдам. Ты, чего вылупился? – кинул он взгляд на Сергея. – Убирайся отсюда, пока я милицию не вызвал!

«Да не поможет твоя милиция!»- хотелось крикнуть Сергею. – Их-то как раз и не дозовёшься. Милиции интересны те, кто могут заплатить. Они же не зарплату существуют. А бомжи? Кто такие бомжи? Да с ними вообще не стоит и связываться. От них, кроме заразы и запаха…

- Папа! Ну как ты можешь? Сначала кошка, потом… Ты не должен. Человек не виноват, что у него нет дома. Как ты не понимаешь, он же замёрзнет на улице?!

Сергей снова заглянул в лучистые глаза Насти, в которых светилось искреннее желание помочь. Господи, девочка, если бы в этом поганом городе было побольше таких, как ты! В твоих глазах есть что-то, что заставляет бороться, вспомнить о крыльях даже тем, кто привык ползать. Он не слышал, что ответил ей отец. Ему показалось, что впервые за те полтора года, которые он бомжевал, он попытался расправить плечи. Попытался… Потому что тем, кто привык быть на дне, это очень сложно сделать.

 

«И что за день такой сегодня выдался», - размышлял Сергей, выходя из подъезда на привычный зимний холод. Ведь таким, как он, нельзя мечтать. Возврата в прежнюю жизнь не существует. Невозможно прийти в офис устраиваться на работу в одежде с помойки и сказать, что ты решил измениться. Тебя погонят прочь. Твоё решение ничего не значит. Сначала надо добыть приличной одежды, надушиться одеколоном, вылечить синяки, а потом… Но всё равно. Что толку об этом думать? У него нет ни копейки.

 

Он шёл по улице, смело глядя на людей. Никто не отваживался посмотреть ему в глаза, думая: «А вдруг завтра, я стану таким же?». Бездомные, как чума, как зараза… Вдруг пристанет?

И всё же, может быть, ему, Сергею Добровольскому удастся повернуть нисходящую спираль?

 

Ему нужно подумать. Ещё раз подумать. В любом случае жизнь изменилась. Он не будет приходить в подъезд, где живёт Настя и не позволит, чтобы она носила ему бутерброды. Он не осмелится взглянуть ей в глаза, пока не изменится. Другое дело – сможет ли он измениться? Но в этот холодный декабрьский вечер он мог чистосердечно признаться самому себе, что если он и попытается что-то сделать, то только потому, что увидел совершенно другой мир в глазах десятилетней девочки. Тот мир, который он за свои сорок с лишним лет уже отчаялся увидеть.

- Да хранит тебя Бог, Настенька. И воздастся тебе по доброте твоей!