Из цикла: Ладные Хроники

 

Нынче Лада встала пораньше. Генрих уже в пути. Сегодня они встречают папу. Лада сварила для него любимую ещё с севера уху, нажарила свинины с картошкой, напекла оладушек. Машина подкатила к парадному, вещи суетливо выгружались, Лада щёлкнула входным замком…

***

- Папа, мы с Зинулей решили, что ты поживёшь у меня. Зинуля ещё нездорова…

- Как нездорова? – у папы вытянулось лицо. – А что с ней?

- Она весь январь лежала в хирургии, а сейчас ей нужны диета, сон и минимум движения. Она не в состоянии готовить тебе три раза в день, убирать за тобой, мыть посуду и всё такое.

В памяти мелькнули почти заплаканные Зинулины глаза: «Я не смогу, я не выдержу».

- И потом, вы опять будете спорить и ссорится, а в период ремиссии главное – душевное спокойствие.

- Но как же… – папа растеряно опустил голову. – Вы же писали SMS-ки, что всё в порядке!

- Писали… чтобы тебя не волновать.

- Что значит не волновать?! Да я бы приехал, я бы в больницу ходил, помогал!

- Вот потому и не писали. У меня был трудный январь, папа. Изначально я бегала к Зинуле трижды в день – носила ей еду. Времени едва хватало забежать в магазин и приготовить очередную порцию протёртой каши или супа. Возвращалась и падала от усталости. Если бы ещё надо было ухаживать за тобой – я бы чокнулась!

- Да я бы и не жил здесь у вас на первом этаже! Я бы жил у Зинули – на третьем!

- А вот это вряд ли… Она бы не позволила… Даже в полуобморочном состоянии Зинуля постоянно твердила: «А пол у входа вымыла?», «А мусор вынесла?», «А пыль протёрла?» Так что вряд ли бы ты смог у неё без неё остановиться…

Папа был задавлен неожиданной информацией, и хмуро разбирал свой нехитрый дорожный скарб. Его нос заострился, скулы напряглись, как всегда при сильном волнении, а Лада думала, что надо было бы хотя бы предупредить: в поезде или чуть позже – уже в машине. Ведь если бы Зинуля была в норме, папа всё равно бы остановился у Лады. Последний осенний приезд его из-за мелких неурядиц, ссор, выяснений отношений – был грустный, как ноябрьская слякоть, и, сидя в маршрутке, везущей его к симферопольскому поезду, он с горечью констатировал по мобильной связи: «Зинуля непримирима… неисправима…» Так и уехал с обидой в сердце и камнем на душе.

***

Именины маячили на пороге.

- Папа, чем бы ты хотел угоститься. Это специально для тебя. Твой же праздник…

- Ну, не знаю… Может, капустный пирог?

- Чудесно! А ещё грибы. Мы их пожарим и зальём сметаной. А ещё возьмём маринованных маслят, и нафаршируем яйца тунцом. То, что ты любишь. Давай вместе составим список: что тебе понравится, то и купим.

- Давай… хотя, вообще-то, я приехал не ради дня рождения…

- В смысле?

- У нас же с Зинулей день свадьбы.

- Ох… ну да! Два в одном… Угораздило.

- Ты меня обижаешь! Не говори так…

- Не буду, не буду. Но… папа, какой день свадьбы? Вы уже десятилетие в разводе.

Папа вспыхнул:

- Это был вынужденный развод! Ты же помнишь, решался вопрос с квартирой!

- Я помню… Но ты сам знаешь, что вы не можете находиться вместе продолжительное время – сразу ссоритесь.

- Опять ты нас отдаляешь друг от друга! Опять разлучаешь!

- Я не отдаляю и не разлучаю, но…

- Я приехал только ради дня свадьбы – вот главный повод! – папа упрямо сдвинул брови. – Другого повода у меня нет!

***

День именин… Лада продрала глаза к девяти. Вчера она испекла свой любимый шоколадный торт – главный десерт вечеринки. Капустник же, грибы, картофель и салаты Лада приготовит быстро, а потому нет оснований для спешки.

- Папа?..

Никто не ответил. С всклокоченными кудрями, в пижаме, щурясь и зевая, Лада прошлась по комнатам. Папы не было, лишь Стефан дрыхнул, свернувшись калачиком и обхватив подушку ногами. Лада качнула сына за плечо:

- Эй, тыквочка, дедушку не видел?

- Он за цветами для Зинули ушёл часа два назад… – Стефан приоткрыл один глаз и потянулся.

Ах, да… пресловутый день свадьбы… всё ясно.

- Ничего не говорил?

- Сказал, что к Зинуле поднимется…

Лада набрала Зинулю по внутренней связи:

- Приветик, папа у тебя?

- Кашу молочную ест…

- Ну, скажи – пусть спускается, мы проснулись.

Папа стукнул три раза, как полагается, чтобы определить принадлежность свои/чужие. Он вошёл бледный и напряженный. Лада улыбалась:

- Happy birthday to you! Happy birthday to you…

- Не надо, – папа огорчённо махнул рукой, проходя в комнату Стефана и садясь за письменный стол.

Только за письменным столом он немного успокаивался, если нервничал или рефлексировал.

- А что случилось? – Лада присела рядышком на краешек дивана.

- Ничего не случилось…

- Ну, я же вижу… Поссорились опять?

- Нет.

- А что? Ты же мрачнее тучи… Видно же, что переживаешь.

- Да, переживаю! Я уже три дня переживаю! Сначала вы вычеркнули меня в январе, а я бы – помог! Помнишь, как я мотался к тебе, когда ты лежала в областной больнице в Воронеже? Каждый день! А там такие расстояния…

- Я помню, папа, – Лада почти оправдывалась.

- Может быть, это бы нас сблизило с мамой…

- Когда не можешь особенно ничем помочь, то и знать не обязательно. Я считаю это правильным. Что зря сердце рвать? – Лада твёрдо ставила точку в январской истории… для себя.

- Не зря… как ты не понимаешь, не зря!.. Во-вторых, не разрешили жить с Зинулей.

- Что значит, не разрешили?.. – Лада подняла глаза к потолочным лампам: детский сад! – Папа, ну, разве тебе плохо с нами?

- Не плохо, но я был не готов…

- Ну, что тут готовиться? Так лучше для всех: здесь никто не спорит, не давит на тебя, а если и возникают какие-то недоразумения, то через секунду всё проясняется. И Зинуля не дёргается, не напрягается, и нам с тобой веселее… Мм… а ещё? Что ещё?.. Что там у вас на третьем этаже произошло? Я же чувствую…

Папа нервно переложил свои рукописи с одного места на другое: он всегда что-нибудь записывал для памяти – цитаты, стихи, собственные мысли… а вдруг пригодится? Для эссе, мемуаров или… автобиографического романа, в который отец был погружён четверть века.

- Я… для меня… – он запнулся, – мне по почте пришло письмо… У меня есть пять акций завода «Якутские бриллианты», с Севера остались. В декабре мне пришло приглашение посетить и купить с пятидесятипроцентной скидкой любую продукцию этого завода в сети ювелирных магазинов «Кристалл мечты». Я предложил одним приятелям – отказались, другим – тоже отказались… А потом вдруг подумал – куплю-ка я Зинуле колечко…

- Колечко? – Лада приподняла бровь.

- Да, в подарок… Я поехал в магазин…

- Это в Москву? Тебе же добираться два часа!

- Ну и что… Поехал, поглядел, приценился. Потом опять поехал… и уже отложил…

Лада словно наяву видела, как электричками и маршрутками в синей курточке, в вельветовых брючках, в заячьей шапке-ушанке спешил её папа через московские морозы к своей заветной мечте. Она точно знала, когда у него в голове зарождался какой-то идефикс, его невозможно было ни остановить, ни развернуть, ни убедить. Она рисовала в воображении заснеженные картины и представляла, как сдвинув брови и стиснув зубы, он рвётся сквозь снегопад в Торговый дом «Кристалл мечты», где удивительным образом вдруг сконцентрировалась вся важность и сущность декабрьских перипетий.

Папа воодушевлялся всё больше и больше:

- А потом уже за деньгами поехал. Мне оно так понравилось. Тоненькое, с красным камушком, золотое…

- Золотое?! – Лада всплеснула руками. – Папа, да Зинуля золото лет тридцать не носит! И красные камни совсем не любит… Что ж ты мне не сказал? Я бы тебе разъяснила…

- Теперь-то уж всё равно – размер не подошёл…

- Как не подошёл? А какой размер ты купил?

- 16-ый… – тяжёлый выдох.

- Но это же совсем маленькое колечко. У неё где-то 17,5, а может и 18-ый! Ну, почему же ты молчал?

- Хотел сюрприз сделать.

- Понятно. Ты же хотел сюрприз сделать Зинуле, а не мне. Я бы хранила твой секрет… я умею беречь тайны. И потом, надо было покупать то, что Зинуле действительно нравится. Сколько оно стоит?

- С пятидесятипроцентной скидкой, три пятьсот…

- В рублях?! Это же половина твоей пенсии! Тем более надо было спросить! Зинуля, вообще, любит серебро, и не мелкие колечки, а крупные перстни! На такую сумму можно было подобрать хороший экземпляр. И потом, если ты хотел непременно золото, то можно было купить золото белое, а не жёлтое. Оно ничем не отличается от обычного, только в сплав добавляется никель и платина. Всё равно чистого золота не бывает, оно же слишком мягкое. Это всегда сплавы. И камушки она любит зелёненькие или синенькие. Вот если бы ты ей такой, как я описала, перстенёк принёс, она бы от него точно не отказалась. И размер бы я уточнила: есть много способов узнать нужную информацию, не вдаваясь в подробности.

Лада вдруг представила Зинулю, которая с разочарованным видом держит в руках тоненькое, нежное, словно для пальчика эльфа, колечко:

- Да оно мне и по размеру-то не подходит…

И папу, в тайне ликующего от своей затеи, тешившего себя грядущим радостным удивлением и многообещающей приятной беседой за чаем, а теперь, стоящего с бледными губами, с досадой в серых глазах, удручённого несбывшимся сюрпризом, сжимающего букет пёстрых гвоздик, который впопыхах утащил с собой. Бедный, бедный папа… Но с другой стороны, если ты хочешь, чтобы твой подарок пришёлся по вкусу, надо знать элементарные правила: размер, пристрастия, цвет…

- Ну, ладно, успокойся… – Лада печально вздохнула. – Получается, что ты хотел сделать подарок Зинуле, но больше думал о себе – как приедешь, как подаришь, какое впечатление произведёшь... Теперь-то я понимаю, почему ты ехал с мыслью о дне свадьбы…

- Ты хочешь, чтобы я успокоился, а сама ещё больше волнуешь меня!

- Ну, хорошо… Давай займёмся едой… Сейчас я почищу шампиньоны и поставлю тесто для пирога. Начинка уже готова. Ты не возражаешь, если к тушёной капусте я добавлю варёные яйца?

- Это здорово, конечно, – папа тоскливо кивнул. – Теперь надо думать о том, кому его продать… А тебе бы оно не подошло?

- Да, у меня, по-моему, пальцы толще, чем у Зинули…

- Вот проблема-то…

***

Вечером, когда семья собралась за праздничным столом, Зинуля спустилась с третьего этажа, смущённо неся в руках заветную синюю коробочку, на которой серебряными буквами было каллиграфически выведено «Кристалл мечты». Она ощущала лёгкий дискомфорт, потому что понимала – у человека нынче праздник, который поутру был здорово испорчен. Лада с любопытством сняла крышку. Узенькая полоска красновато-жёлтого металла. В такой сплав непременно добавляют медь, серебро, никель и платину. И винно-гранатовый камушек в центре, напоминающий крупинку перловки. С оттенком увядающей розы в прозрачной глубине. М-да… вот из чего весь сыр-бор. Она аккуратно вытянула из коробки блестящий ободок и пристроила на безымянный палец. Колечко… пришлось впору!

- Мне оно как раз, – Лада удивлённо кивнула папе. – Ну и ну…

- Как здорово! – папины глаза заблестели. – Теперь не надо будет заниматься его продажей, ездить в Москву… А то я уже полдня ломаю голову, кому бы его предложить. Оно останется в семье… ты будешь его носить…

Лада покосилась на Зинулю. Зинуля с интересом наблюдала за происходящим. Она-то точно знала: Лада не носит нежные колечки для девочек-подростков, тем паче – камни красных оттенков, а любит массивные перстни из лимонного золота с крупными камнями: аметистом, танзанитом, гелиодором.

- Конечно, буду носить, – Лада вновь кивнула, теперь уже соглашаясь, а не удивляясь. – А какой это камушек?

- Да я забыл… Тар… Тур… Надо посмотреть, здесь написано… А! Турмалин! Мне оно сразу понравилось – такое тоненькое, изящное, жалко, что маме размер не подошёл.

Папа, казалось, на радостях сразу же позабыл, о том, что Зинуля отказалась от кольца не только по причине габаритов. В его мудрёной голове сложилась совсем иная история – ну, не подошло, ну, бывает…

Лада опять задумчиво поглядела на Зинулю, которая хитро притихла на другой стороне круглого семейного стола: вот сейчас она бы точно не удивилась, если бы узнала, что Зинуля симулировала неподходящий размер.

***

К ночи, зарывшись в подушках, Лада сбивчиво рассказывала Генриху странную историю якутского колечка с уральским турмалином, который может быть не только гранатовым, но зелёным и даже чёрным! Чёрный турмалин – камень ведьм, а значит, древнего знания. Щит и оберег. Зелёный – борется с увяданием. А бордо… мм… почему папа выбрал именно такой цвет? Загадка? Или неосознанное влечение к успеху, ведь красный турмалин – проводник тантрической энергии и чувственной симпатии? Она вспоминала, как он всегда стремился быть ближе к Зинуле, и как Зинуля вечно отдалялась, желая только спокойствия и одиночества. Генрих внимательно слушал путанный рассказ.

- И теперь оно будет лежать у нас… – заключила Лада.

- А ты разве не будешь его носить? – Генрих поймал Ладин взгляд.

- Но… это же совсем не мой стиль, не мой камень… – Лада развела руками.

- Ну и что? Зато подарок твоего отца. Золото из твоей любимой Якутии… Знаешь, а ведь ему можно позавидовать.

- Почему?

- Он сейчас переживает такие яркие, сильные чувства… как юноша. В любом другом возрасте эмоции притупляются. Я младше его на 27-м лет, но уже не могу так остро чувствовать.

Лада задумалась – а ведь Генрих прав! И пока не провалилась в мутный сон после хлопотного дня, всё раздумывала над глубиной и остротой чувств, что присущи её отцу, и не свойственны доброй половине человечества после сорока. Он, как всегда у нас, побил все рекорды по оригинальности и своеобразию. А ещё – был искренен в своих ощущениях: без фальши и игры. Это как подлинник древней рукописи, бережно выписанной неизвестным монахом пять веков назад. Как краски с толчёными самоцветами на полотнах Рериха… Как сдержанное очарование винной ягодки в синем футляре с надписью «Кристалл мечты».

***

Они выезжали в районе десяти утра. Лада вместе с Генрихом решила проводить папу к поезду. Собрав последний пластиковый судок с варёным картофелем, сухой колбасой, свежим огурцом и сунув его в папину сумку, она сбрызнула руки, протёрла их полотенцем и потянулась за своими сокровищами:

- Всё, друзья мои, собираемся, собираемся… – Лада нанизала на пальцы любимые перстни.

- А моё колечко ты разве не наденешь? – папа стоял за спиной.

- Ну-у… я думала… э… пусть полежит пока… жалко резать нитку.

- Чего его жалеть! Надевай и носи!

Лада неуверенно срезала серебристую печать с вкладышем, на котором мелким шрифтом было написано: кольцо с драгоценной вставкой – золото: 585; вес: 1,87; размер: 16; вставка: одна турмалин 0,36. В её планы такая поспешность не входила. Она осторожно надела колечко на безымянный палец, чем вызвала нескрываемую радость отца:

- Смотри, какая тонкая, деликатная красота…

- Конечно, папа.

А под вечер, когда папа уже раскачивался в плацкартном вагоне, рассказывая случайным слушателям северные байки, Лада, одиноко сидя за большим круглым столом, гладила турмалиновое зёрнышко, буквально ощущая папин энергетический посыл. И словно не он на стыке уходящего и нового года, а она сама неслась в голубой электричке, тая за пазухой заветные три тысячи рублей, металась между пригородом и Москвой, выбирала, сомневалась, и сердце, переполненное чувствами, гулко билось в грудной клетке… А потом дальше, самолётом, в заснеженный якутский карьер, где гигантские КрАЗы вывозят золотоносную руду… А следом на ювелирную фабрику, где вручную гранятся бесценные слёзы Великой Матери – самоцветы из глубин Уральских гор.

Гляди-ка, колечко, словно приросло к руке, стало частью её ощущений вперемешку с мыслями и эмоциями родного человека, уснувшего в симферопольском вагоне. Турмалин, уловив Ладин настрой своим тонким самоцветным чутьём, тускло мигнул в электрическом свете прозрачной глубинной, будто в толщах зелёной озёрной воды солнечный луч случайно задел колонию бурых водорослей. Опять сюрпризы? Или уже… магия, чародейство, волшебство?

Папина энергетика… Сублимированная преданность, самоотверженная привязанность, сердечное влечение, сожаление и печаль одновременно, словно душистый коктейль из эфирных масел в элегантном флаконе с драгоценными каплями Сержа Лютена, где каждая капелька – ароматная диковина. Словно живая, вздыхающая, пульсирующая точка сингулярности, застывшая на мгновение перед взрывом. Разноцветная Вселенная, сконцентрированная в миниатюрном камушке цвета сладкой марсалы. Удивительно! Лада поднесла колечко к глазам, чтобы лучше видеть… Её новое, крохотное, нежное чудо... Кристалл мечты!