Похороны.

 

Михаил поднимался по лестнице старого, сталинского дома, идя в уже знакомую ему квартиру. Он был художником, создавая картины не для продажи, а для искусства. Так же он был педагогом в одном высшем учебном заведении того крупного, многолюдного, промышленного города, где он и жил вместе со своей женой, не понимавшей ни чудь его творчества, и постоянно твердившей о том, что «пора бы и деньги зарабатывать», а по-простому просто: пилила. Было Михаилу лет двадцать девять – тридцать, но силы, вдохновлявшие его, казалось, иссякли уже полностью. Была зима, что нагнетало ту пустоту, что была в душе его; он начал попивать , да с другом, который был во многом схож с ним, но как потом оказалось – отнюдь. И вот, Михаил пришёл. Позвонил в дверь, которую сразу открыли.

- О, Миш, а мы тебя уже заждались! – с восторгом сказал Алексей – тот самый друг, что выпивал в последнее время с Михаилом – Да проходи, что ж стоишь-то!

Михаил вошёл. В квартире было полно народу и все же, кто находились там, были творческими людьми. Играл джаз – такая редкость для нашего времени. Стоял дым коромыслом от папирос да сигарет. Кто-то что-то пил, да что-то алкогольное, опьяняющее. Михаил уселся на диванчике возле окна.

-Миш, будешь что-нибудь? – спросил Алексей.

- Водки! Но чуть-чуть…

-А поесть?

- Ну, давай, закусить чтоб.

Тут к нему подошёл некто, и, протянув руку, представился:

- Александр. Переводчик.

- Михаил. Вроде художник.

Тут подошёл Алексей, неся закуску и стаканы с водкой.

- А, уже и познакомились…

- Да, Лёш – ответил Михаил.

- Очень интересный человек, думающий…

- Мыслящий – шутливо подметил Александр, отражая слова Алексея, краснея при всём этом.

- Хм – все трое хохотнули.

Выпили. Везде и повсюду был гул – кто-то что-то с кем обсуждал, да весело, яро, с азартом.

- Ну так вот, Миша, ты над чем сейчас работаешь? – спросил Алексей.

- «Зимняя ночь». Всё не как не могу закончить.

-А как в академии?

- Да, всё так же.

- Простите – перебил Александр – А не могли бы вы рассказать о своей картине?

- Вы знаете, о незаконченном не говорю…

- А, понимаю, понимаю. Знаете, очень редко встретишь в наши времена достойных, настоящих художников, работающих по вдохновению, а не по заказу.

- Да, вы правы – сказал Алексей.

- Неужели это всё и есть «железный век»?

- Как, что значит, почему? – словно ото сна страшного пробуждаясь, переспросил Михаил.

- Так. Вы взгляните вокруг… Вспомните начало двадцатого века – «серебряный век» - расцвет культуры!

- Ну а сейчас разве не расцвет? – переспросил Алексей.

- Так в том-то и дело, что нет! Культуры больше нет!

- Ну это вы загнули… - встрял Михаил.

-Почему? Взгляните вокруг! Везде и по всюду «попса», «рэп», «клубняк» или это, так называемый «шансон». Что, это разве искусство? Ха, социологи всякие может и отнесут весь этот популярный хлам к культуре, однако, разве стоит это того? Ведь всё это действует по принципу продажности! Тем, кто пишет песни ради денег – они и написали, а вышло- то что? Нет ни смысла, ни рифмы, а все слушают, да пляшут, но а те же довольны. А другое, прочее, вот например живопись, так тут так же, дали задание – напиши портрет, а тот и намалевал, деньги взял – доволен. Нормальных картин не пишет. А ещё, еду в метро, или в автобусе, так везде беллетристика на руках. И ведь народ-то то же, перестал более интересоваться достойным. А ещё говорят: «писатели», «поэты», «художники» - да конвейерщики все они. Был художник. Писал философские картины. Но сдался, начал портреты буржуев, олигархов, дельцов рисовать – всё! Нет художника! Умер!

Алексей тяпнул полстакана махом. Михаил сидел словно оглушённый.

-Так-то вот! – закончил Александр.

- Истинная правда! – давясь, сказал Алексей.

- Жаль – ответил Михаил.

- Искусство стало продажным, оно стало выходить из-под конвейера, то и есть «железный век» - окончательно сказал Александр, обрубая.

 

. . .

 

Вот уж и подходила к концу эта суббота. Гости Алексея, в том числе и Александр, уже разошлись по домам. Остались только Алексей да Михаил.

- Слышь, М-миш, а-а… тебя жена п-пилить не будет?

-А то. Конечно будет, будто ты её не знаешь?

- Слушай, а оставался бы ты у меня, ведь не дойдёшь.

- Н-не, лучше пьяным, но во время!

- Да какой уж! Первый час ночи…

- Нет. Пойду… - вставая, и пошатываясь, сказал Михаил.

- Тогда я с тобой!

Михаил жил относительно не далеко, поэтому решили идти пешком, переходя дворы.

Друзья спустились из квартиры вниз, вышли из подъезда, пошли к Михаилу. Шёл снег, валя хлопьями. Во дворах, на тот, что уже лежал в сугробе, падал то тусклый, то яркий свет уличных фонарей, от чего он становился сказочно красивым, блестя на том скупом свету то серебром, то золотом, в зависимости от цвета ламп. В окнах уж было мало света- все и всё готовились ко сну. Где-то вдали бренчали колёса трамвая, который так нелепо вёл себя на поворотах, треща звонком своим, хриплым от времени, идя порожняком.

- Слышь, а всё-таки, правильно я сделал, что пошёл с тобой, ведь надо же жене-то всё объяснить.

- Да правильно…

Они вышли на большую улицу, в центре которой, вдоль её простиралась аллея, что оживлена днём, но мёртва ночью. Лишь редкая дикая собака пробежит, поджав свой куцый хвост от холода.

-Слышь, пойдём по аллейке? – спросил Михаил.

- Ну давай!

Тут подъехал милицейский коробок, ревя, мерцая мигалками.

- О, по нашу душу видать! Мы ведь во7н как хорошо идём! – сказал Алексей.

- Но, пьянству – бой! – Усмехаясь, подметил Михаил.

Вышли лейтенант и сержант. Подошли.

- Здорово мужики. – сказал лейтенант.

- Здрасте… - сказал Алексей.

- _ Куда путь держите?

- Домой…

- Ну-ка, давай к нам! Ёлочку наряжать!

- Так Новый год через неделю!

- Ну и что.

Сержант подхватил Алексея под мышку и повёл в коробок:

- А этого, та-щ лейтенант?

- А этот пущай гуляет, у нас места уж нет.

- Подождите – встрял Михаил- давайте выбирайте: либо берёте, либо не берёте, но обоих!

- Ща как дам!

- Да подожди ты! – сказал Михаил, падая на землю.

-Проспись!

Алексей пытался что-то возразить, но его затолкали в коробок и увезли. Михаил ничего не мог поделать – был пьян:

- Ничего себе! – еле поднявшись с сугроба, прошипел Михаил.

Делать нечего – Михаил пошёл домой один.

 

. . .

 

Михаил стоял у двери свое квартиры. Звонить в дверь всё никак не решался. И вот решил. Дверь открыла жена:

- Пришёл! Где был? У Лёшки?

-Да…

-А, напился.

-Ну…

- Никакого проку от тебя нет! Получаешь сущие гроши! Ну когда ты начнёшь зарабатывать а? Ну пьёшь и пьёшь! Тебе сколько раз работу предлагали!

- Портрет что ли?

- Да! А отец-то твой – депутат, сколько раз просил нарисовать друзей его, и денег предлагал?

- Мне его паршивые, грязные деньги не нужны! И портреты я эти писать не буду! Хоть убей! Я художник! – и, повернувшись, Михаил ушёл.

 

. . .

 

Была зима. Ночь. Дорога, а в центре вдоль –аллейка. По краям – дама, а рядом – фонари, дарующие искусственный, электрический свет. Сами дома украшены им, украшены же и рекламы чего-то там, да в большом количестве; даже деревья украшены гирляндами. И всё это горит, живёт, от того и светло, что даже забываешь о ночи и сне, а свет чарует множеством своих огоньков, которые некоторыми своими лучами падают и на снег, что свалился, падая с неба, рухнув в сугроб. Снег чарует ещё больше. Мало того, что сугробы накрыли всё и всея, накрыли шапками деревья, они ещё и блестят от ламп, бросая то золотой, то серебряный, то прочий цвет, что делает его пленительным, более чем днём. Однако ж нужен он красотой своей лишь для того, чтобы сокрыть неказистость и уродство поздней осени, а после растаять по первой же необходимости пришедшей весны.

Ночь кончится, придёт свет дня, смещая электрический. И будет белым-бело, даже голо. Но это-то и подходит под нынешнее! Ведь то напоминает пустоту душ многих людей, что живут под «клубняк», или под деньги, жажду их. Да сколько много таких! И ведь не разъяснишь им, что не так они живут – не поймут, промычат, и далее помчатся, спеша удовлетворять своё скотство, и деньги наживать. Но тут-то вся и проблема, вся и трагедия! Ведь мир на морали стоит, на душевности! Ежили её забывают, то всё выходит из равновесия своего, гибнет, мрёт и загнивает. Да и Россия жива, покуда душа здорова. А так – зима, метель, сугробы, электрический, а значит искусственный свет.

 

. . .

 

Михаил долго бродил по улице, но на утро вернулся домой. Отоспался. Жена продолжала настаивать на своём. Михаил терпел, но силы его иссякли. Работа стояла незаконченной и позаброшенной.

Через неделю у Михаила умер отец. На похоронах было много народу. Был редкостный в подобных случаях гул – все друг с другом о чём-то говорили. Но вот, гул прерван – какой-то депутат, бывший ранее другом отца Михаила, начал говорить речь. Кто-то для приличия поплакал. Речь кончилась, зазвучал оркестр.

- Миш – обратилась к Михаилу жена – Может, всё-таки возьмёшь работу?

- Ладно, возьму, нарисую я этот портрет, тем более денег обещали.

Раздались выстрелы салюта, что были порождены карабинами почётного караула. Гроб стал опускаться в землю.

Был похоронен отец Михаила. Был похоронен Михаил-художник.

Через некоторое время умер Алексей – не выдержал он всего этого, да и тяжко было ему. Михаил начал процветать. В начале он просто писал портреты, да копии пейзажей Передвижников, а потом и вовсе приноровился раскрашивать, химичить, да прочее – лишь бы деньгу заработать.

 

. . .

 

Для искусства мало иметь задатки – оно требует отдачи. Ежели человек начинает создавать произведения ради денег, то рано или поздно уровень их падёт, и будет он уже не обогащать искусство, а удовлетворять чью-то похоть – то не искусство. Оно должно быть не только красиво, но и с глубоким смыслом, оно должно заставлять человека думать, а не развлекать его. Нынче же, отнюдь не так. Нынче есть всё и везде, но за деньги и ради них, да и не для всех порой, вот и получается, что нынче «железный век», что означает оскудение искусства, бездушие «творцов», продажность их. Но всё-таки рождаются таланты, а значит – есть надежда.

 

Куракин Н.В.

5.01 – 18.01.2009.