..........Памяти

Кирюши

Бабаненко

 

............................................“ And I think to myself, what a wonderful world”

...................................................................George Weiss / Bob Thiele

 

Пролог

 

Был бурный и тревожный год . (1)

Благословлённый папой римским,

Крестовый двинулся поход

К подножью стен иерусалимских.

Победу ль на полях войны

Иль веры праведной исток

Искали запада сыны,

Коней направив на восток?

Как знать! Но суждено иным

В Святую землю лечь на век,

Где славный град Иерусалим,

Где Иордан вершит свой бег,

И где над омутом реки

Цикады треск и птичий гам...

Но кто-то бедам вопреки

К родным вернется берегам,

Не скоро, через много лет,

Познав великой тайны свет...

 

Возвращение

 

Он вспоминает словно сон,

Как пахнут на востоке травы,

Пророчества чужих племен,

Их философские отравы.

Как проводя за днями дни

В беседах, спорах и уроках,

Узнал впервые о Мани , (2)

А также о других пророках.

Глотая яд чужих идей,

Увидел бой меж тьмой и светом,

И двух богов: один злодей -

Он торжествует в мире этом.

 

Другой же бог совсем иной -

Добро и свет его обличья,

Но в этом мире он изгой...

В основе бытия — двуличье.

Мир и двуличен, и двулик.

Два бога в вечном поединке

Слились, и этот мир возник

Как черно-белая картинка,

Смешав в себе добро и зло,

Дух и материю навечно.

Творению не повезло -

Оно ущербно и увечно.

 

Он долго спорил с мудрецом -

Адептом странного ученья -

О боге, что зовут «отцом»,

О Господе и Откровении,

О том, что бог безмерно благ,

Что он прощает даже грешных.

На возраженья мудрый маг (3)

Задумчиво и безутешно

Седою головой качал:

«Как ты наивен и беспечен!

Ты говоришь : «Нет двух начал»,

Твой добрый бог един и вечен,

Но, если он всеблаг и светел,

Зачем, тогда болеют дети?

Зачем у смерти право есть

Безгрешных, как Благая Весть,

Рожденных для того, чтоб жить

От этой жизни отрешить

По воле праведного бога?

Прости, но мысль твоя убога...»

Ищи же неофит ответ!

В угрюмом сумраке столетий

К тебе взывают сотни бед,

Перчатка брошена! Ответь им!

Как всемогущий попустил

Кошмар бессмысленных страданий?

Он ищет, ищет, что есть сил,

Но не находит оправданий.

Лишь в манихейском откровении,

Где с прежней верой были врозь,

И взгляд на мир, и настроенье,

Найти ответы довелось...

Так слуги верные Христа,

Вошли в иных пределов двери.

Суть новой истины проста

И чужда христианской вере...

 

Упрямо тянутся года,

Стучит постылый метроном,

Как будто капает вода

В дождливый полдень за окном…

Еще не мало зим и лет,

Займет на родину дорога,

В пути тревог, забот и бед,

И приключений будет много,

Но окситанские поля (4)

Однажды встретят пилигрима.

Как эта щедрая земля

Ему знакома и любима!

Поэтов тут изыскан слог,

Она крепка закваской галльской,

Страна зовется Лангедок,

Здесь говорят по-провансальски.

И если вам ответят: «Да»,

То прозвучит изящно: «Ок».

Прошу не путать, господа! -

Не Франция, а Лагнедок!

Здесь любят волю и петанк , (5)

Не популярен тут король,

Ведь он всего лишь грубый франк,

Произносящий «да» как «ойль» . (6)

И папский окрик не всегда

Встречают здесь повиновеньем.

Вот благодатная среда

И почва новым откровеньям...

 

Чистые

 

В упрямой смене поколений

Века проходят не спеша.

В потоке судеб и явлений

Живет мятежная душа

Народа славного Прованса.

И в ней чужие семена,

Взойти не упустили шанса.

Пускай, забыты имена,

Да и давно на свете нет

Тех пилигримов, что с востока

Несли духовной жизни свет

От манихейского истока.

Идеи странной новой веры,

Сломали ветхие барьеры.

 

В потоке вечного движенья,

Как вслед дождям приходит сушь,

Пришла пора умов броженья,

Пора ловцов заблудших душ.

Они брели из храма в храм

И летом, и зимою мглистой,

И разносилась по дворам

Молва о новой вере «чистых».

Их жадно слушал млад и стар

В горах, в лесах, в болотной топи.

Названье странное «катар»

Уже звучит по всей Европе.

Простонародье и сеньоры

К катарам обратили взоры.

 

Их без труда найдешь везде

И в Авиньоне, и в Нарбонне,

И в Каркассоне, и в Безье,

В лачуге жалкой и на троне.

Они успехами своими,

В Провансе обретя приют,

Ни королю, ни папе в Риме

Уже покоя не дают.

 

Что скрыто в новом откровении?

Погибель? Смрадный запах серы,

Или желанное спасенье?

Туманна суть катарской веры…

Ее догматов темный строй

Хранит немало тайных смыслов,

И в наши дни, как той порой,

Кто объяснит их, кроме «чистых»?

Важна ли этих смыслов суть

Тем, для кого доверье мера?

Для них любой приемлем путь,

Хоть на костер, была бы вера!

 

А веры Риму больше нет.

В разврате, роскоши и склоках

Он пребывает много лет

При папах, тонущих в пороках.

Но у катаров путь иной -

В покрове черных одеяний

Беги от радости земной

От слов греховных и деяний!

Чтоб пламя нежное души

Спасти из злой темницы тела

Ты зовы плоти задуши

В тюрьме телесной до предела!

А, если ты морально слаб,

Не стоит слишком убиваться,

Пускай пока ты тела раб,

Но долгий путь реинкарнаций

Дает душе твоей надежды

Достичь вершин когда-нибудь.

Терзай телесные одежды,

Душе прокладывая путь!

 

Жизнь для катара не награда -

Земных мучений вечный ход -

Она, скорей, подобна аду,

Откуда может быть исход.

И в ней, как будто в страшной сказке,

Порочный круг для душ нетленных,

Где смерть всего лишь смена маски

И шанс, но лишь для совершенных.

Им открываются врата

В обитель радости и света.

Душа, свободна и чиста

Летит, как яркая комета

Туда, где горний мир лучистый,

Доступный после смерти «чистым».

 

В катарской вере есть запреты:

Нельзя рожать и убивать,

Чтобы душе – частице света -

Свой путь с начала начинать

Не привелось в оковах плоти,

Забыв про счастье вознесенья.

Грех совершив, перечеркнете

Вы и своей души спасенье.

Для тех, кто жаждет избавленья -

Завет нехитрый, как букварь:

Душа - в любом живом творении,

Страшись убить любую тварь!

Познай же суть святых запретов,

Испей их мудрость, как вино,

И стань одним из тех аскетов,

Которым многое дано!

Им тайное доступно знанье,

И в нем, священном для катар,

Открыты смыслы мирозданья,

И дух святой, и божий дар.

В нем то духовное богатство,

Что для катар ценней всего,

И нет циничней святотатства,

Чем разглашение его.

Святые тайны сохрани

В любом краю, в любые дни,

И тут любой прием хорош -

И лжесвидетельство, и ложь!

И пусть священный божий дар

Умрет с последним из катар!

 

На юг

 

La France... в начале наших дней

Могли ли мы мечтать о ней?

В те заскорузлые года

Казалось нам, что навсегда

Мы заперты в своей стране.

Тогда я видел лишь во сне -

Края Дюма и Жанны д'Арк,

Где каждый замок, каждый парк,

Хранит истории следы -

Рутины, праздников, беды,

Коварства, доблести, измен…

Но, в силу славных перемен,

Теперь я здесь не редкий гость.

Вот так сложилось и сбылось,

И из краев январских вьюг

Мы в этот раз спешим на юг

Туда, где эхо диких гор

Затеет с нами разговор

О мрачной ветхой старине,

О странной вере и войне…

Наш путь на маленьком «Сеате»

По склонам малолюдных гор

Средь облаков, подобных вате,

Далек, извилист и не скор.

За серпантином серпантин,

Скрипят на поворотах шины,

И бесконечный ряд картин

Плывет за стеклами машины.

Ле Борд, Ла Борие, Белеста -

Здесь поворот, долина, лес.

Уже совсем чуть-чуть до места.

На фоне голубых небес

Я очертанья замка вижу

Короной на одной из гор,

Он все отчетливей и ближе,

Пред нами замок Монсегюр.

 

Замок-храм

 

На Монсегюре тишина,

На гребне гордые руины

В объятьях векового сна.

Внизу зеленые долины,

На них пасется тучный скот

Из века в век, из года в год.

Еще с языческих времен

Гора считается священной,

Следы загадочных племен,

Когда-то живших во вселенной,

Остались здесь до наших дней,

Но, как и в памяти столетий,

Катарский памятник видней

Других следов на кручах этих.

О нем и будет речь теперь.

В былое приоткроем дверь.

 

Был в этой горной стороне

Среди влиятельных фигур

Сеньор Раймун де Перэйе,

А старый замок Монсегюр

Принадлежал ему в те дни.

Когда-то в давние века

Его вестготы возвели,

Придя сюда издалека.

С тех пор минули сотни лет,

И замок брошен, обветшал,

Растаял грозных готов след,

Лишь горный ветер дик и шал

Гуляет в дырах ветхих стен,

Не веря в близость перемен.

 

Но как-то в зимние дожди

К сеньору из долин Прованса

Пришли катарские вожди,

Ища опоры и альянса,

И просят братья: «Надо нам

В священном сердце диких гор

Построить новый замок-храм.

Не откажите же, сеньор!»

Раймун был «чистым» верный друг -

Среди катарского бомонда

Известна каждому вокруг

Сестра Раймуна Эксклармонда.

На Монсегюре для катар

Он строит замок «чистым» в дар.

 

Война

 

Пора успехов и побед,

Меж тем, уже пришла к закату.

Теперь настало время бед,

Гонений, крови и расплаты.

Пришла пора платить долги,

За своеволие страдать.

Не дремлют старые враги

И не желают больше ждать.

Ведь, право, Риму не с руки,

Чтобы основы папской власти

Попрали вдруг еретики.

От этой скверны и напасти

Спасет Священная война,

И вот уже идет она.

 

Король французский – тут, как тут -

Пришел на юг по зову папы,

В пыли войска его бредут

Мечи бряцают, блещут латы.

На фоне крестоносной рати

Плывут гербы, кресты и стяги.

Здесь гордый цвет французской знати,

Сержанты, шевалье, бродяги,

Оруженосцы и рутьеры -

Бездомный сброд, лихая голь,

Еще ревнитель римской веры

Легат и, наконец, король.

В войне он видит добрый шанс,

Чтобы прибрать к рукам Прованс.

 

Трудами папского легата,

Горит священная война,

Пускай поднялся брат на брата

Для церкви это не цена.

Катарам, впрочем, не наложен

На покаяние запрет.

Пока не вынут меч из ножен

Пусть поспешат принять совет

Оставить ложной веры бредни,

Низринуть груз своей вины,

И к католической обедне

Придти как блудные сыны.

И цекровь им не станет мстить

Она готова всех простить.

 

Но тем, кто принял посвященье,

Кто мир признал юдолью слез,

Что им до папского прощенья,

Увещеваний и угроз?

И это вовсе не бравада,

Ведь можно, разве что, в бреду

Грозить тому пучиной ада,

Кто верит, что и так в аду.

Кто остро жаждет избавленья

И призывает смертный час,

Ведь он грозит лишь повтореньем

Земной рутины лишний раз,

А тем, кто близок к совершенству

Пророчит вечное блаженство.

 

Катарам эта смена веры -

Грех пострашней, чем просто смерть.

Она создаст душе барьеры,

Которых не преодолеть.

Уж лучше гибельные муки -

Ущербный мир неисправим!

Увы! Но взять оружье в руки

Не позволяет вера им.

По счастью города Прованса

Не склонны предавать своих.

Бессильны папские авансы

В попытке образумить их.

Им под защитой стен и башен

Враг, подступающий, не страшен.

 

Вот и Безье, готовый к бою

Притих, в тревогу погружен.

Скрывают стены за собою

Детей, и стариков, и жен.

Войска вот-вот пойдут на приступ,

Громить вертеп еретиков,

И будет страшен и неистов

Напор штурмующих полков.

Однако темные сомненья

Терзают многих в эти дни:

Зачем дано благословенье

Такой невиданной резни?

И стоит ли, недуг леча,

Рубить безжалостно с плеча?

 

Бить иноверцев - не проблема,

Еретиков? – не все ль равно!

Но тут звучит другая тема -

В Безье католиков полно.

Всегда молчавший до сих пор

Солдат, каких полно на свете.

Завел с легатом разговор,

Спросив: «Отец святой, ответьте!

Как отличить еретиков,

Ведь там, в Безье, есть наши братья?»

Ответ прелата был таков:

«Всех убивайте без изъятья,

Своим Господь дарует рай.

Не сомневайся, убивай!».

 

И вот, разверзлась бездна ада.

Безье разрушен и сожжен.

В нем истребили без пощады

Детей и стариков, и жен.

Какие мрачные химеры

Живут под символом креста!

Здесь убивают ради веры

И грабят именем Христа.

Где голоса поют так сладко

Про мир и братскую любовь,

Там эхо дикое украдкой

Твердит упрямо рифму «кровь».

Смерть получила славный куш,

Без малого пять тысяч душ…

 

Ну, что ж! Видать пришел черед

Побед такого вот фасона…

Отряды двинулось вперед -

Теперь под стены Каркассона.

Но и на этом рубеже

Катарам тоже нет удачи.

Глава их - граф Раймун Роже -

Врагом был вероломно схвачен.

А город без сопротивленья,

Без суеты, и без возни

Был взят, подвергнут разграбленью,

Хоть обошлось и без резни.

Куда теперь христовы войны

Продолжат путь свой неспокойный?

 

Волной идет войны беда,

И на пути ее уже

Встают другие города

Альби, и Кастр, и Фанже.

Заметив рыцарей, пехоту,

Гербы, знамена и кресты

Они спешат закрыть ворота,

Поднять тяжелые мосты.

Они, готовясь к обороне,

Собрались, сжавшись как кулак,

Чтоб ни тиаре, ни короне

Не покориться просто так,

Но не завидна их судьба.

La guerre continuait la-bas (7)

 

Костер

 

Война тянуться будет годы,

В ней нет надежды для катар.

Нужны бойцы другой породы,

Чтобы сдержать такой удар.

Мы видим разные примеры

Как вел себя в те дни народ.

Иные в лоно римской веры

Вернулись тихо без хлопот.

А те, что в ереси упорны,

Ушли и скрылись, словно тать,

И их следы на тропах горных

Врагам не просто отыскать.

Но не приемлют полумеры

Апологеты римской веры.

 

Идет поход страною горной

Не дальней целью увлечен,

Грозя селеньям непокорным

Проклятьем папским и мечом.

Коль верит крестоносный ратник

В святую миссию свою,

То, будь он лучник или латник,

Не трусит в яростном бою.

Чтоб выжечь ересь, как проказу,

В стране суровых диких гор

Штурмуют замки раз за разом,

Или берут их на измор.

И вот уж горная страна

Почти совсем покорена.

 

Весенний день был странно хмур

Самой природе вопреки,

Когда у замка Монсегюр,

Где собрались еретики,

Вдруг появился авангард,

И стали подходить войска,

Блистая сталью алебард…

Не страх и смертная тоска

Царили в этот час суровый

Вверху за каменной стеной,

Там все давно ступить готовы

На путь к обители иной,

Где жизни нет и боли нет,

Где нет теней, а только свет.

 

Притихший замок над горою

Крутыми склонами храним.

Христовы войны той порою

Должны решить, что делать с ним.

На приступ тут надежды мало,

Осада тоже не проста.

На этих грозных диких скалах

Есть и для скрытых троп места.

Их заблокировать не просто,

Но, зная тайные пути,

Возможно будет крестоносцам

Вплотную к замку подойти,

А разузнать пути под стены

Не трудно с помощью измены.

 

И в декабре сыром и сонном

Осуществили дерзкий план.

Поднявшись по лесистым склонам,

Напали на катарский стан.

Сначала взяли укрепленье,

Что закрывало к замку путь

И, продолжая наступленье,

Не дав врагу передохнуть,

Скопленье хижин и палаток

Атаковали возле стен.

Победоносный бой был краток,

Кто был убит, кто сдался в плен.

А кто бежал по трупам павших,

За стены, прочь от наступавших.

 

Бежал в обитель обреченных -

Полсотни воинов (вот так рать!)

И с ними триста совершенных -

Бог запретил им воевать.

Теперь, когда противник рядом,

Их замок очень уязвим.

Из близких катапульт снаряды

Летели на головы им,

Людей калеча, руша стены,

Гася надежды огонек.

Солдаты, не имея смены,

Давно уже валились с ног.

И вот, пропев: «Прощай!» удаче,

Рог в замке возвестил о сдаче…

 

Теперь черед духовной власти

Вершить над пленниками суд.

Еретики не ждут участия,

И снисхожденья не ждут.

Не слишком умных, в меру честных,

Но верных и готовых бдить,

Судей земных для дел небесных

Прислал понтифик их судить.

Нет, богомерзкие деянья

Не скроет ловкой лжи покров!

Добьются судьи покаянья,

А нет - сожгут еретиков.

Негодна здесь простая мерка -

Нужна особая проверка.

 

Ведь всем известно - ради веры

Катарам ход любой хорош.

Коварны эти лицемеры,

Им лжесвидетельство, и ложь

Не грех. Зато вина другая

Страшит их больше прочих бед.

Закрыты прочно двери рая

В заветный мир, где вечный свет,

Поправшим догму мирозданья -

Закон не хитрый как букварь:

Душа живет в любом создании,

Страшись убить любую тварь!

Убить живое – этот грех

Для «совершенных» хуже всех…

 

Они покаяться готовы

Но не в душе, а на словах,

Для них священной клятвы слово

Презренный и никчемный прах.

Зато оно дает возможность

Продолжить тайно прежний путь,

И, проявляя осторожность,

От взора церкви ускользнуть.

И чтоб обман лукавый вскрыть,

Их всех подвергнут испытанью:

Всего лишь курицу убить

Им надлежит при покаянии.

Знак искупления грехов -

Суп из куриных потрохов!

 

Грядет финал. Осталась малость.

За часом час прошли три дня.

Убийство кур не состоялось,

Ведь смерть в объятиях огня

Не станет вере поруганьем!

Без принуждений и оков

Шли на костер без содроганья

Смиренно с пением псалмов…

Пылал костер, а души пели,

И исчезали в высоте,

Летя к своей заветной цели

Навстречу вере и мечте,

Туда, где горний мир лучистый

Открытый после смерти «чистым»….

 

Беда

 

Так, вспоминая понемногу

Сюжеты тех далеких дней,

Мы выбирались на дорогу

Тропинкой узкой меж камней,

Спускаясь с кручи Монсегюра

В полуденный июльский зной

На луг, где птиц колоратуры

Звенят над теплою землей.

Там словно прошлого фрагмент,

На четверть погруженный в травы,

Стоял неброский монумент

На месте огненной расправы.

И невеселый этот знак

Нас подстерег не просто так…

 

Пусть время спрятало следы,

В ручье, в траве и птичьем гаме,

Но все же терпкий дух беды

Висел над этими лугами.

Висел упрямо, напряженно,

Как будто боль еще остра,

И тени заживо сожженных

Из пепла старого костра

Встают, грозя слепою местью

Тем, кто рискнул сюда зайти,

Бедой или недоброй вестью

Пересекая их пути…

А день спустя, как гром с небес,

Мы получили SMS…

 

Кирилл… диагноз… и несложно

Понять, что дело безнадежно…

 

Вслед за ним в одночасье, как будто в бреду,

Жизнь сменила и темп, и размер, словно стих.

Прочь от радости, дальше и дальше в беду

Дни влекли нас как волны на спинах своих.

Острый коготь тоски разрывает мне душу.

«Как же так? - повторяю опять и опять, -

Почему и за что умирает Кирюша,

Ведь ему только пять, только пять, только пять?..»

Все потуги беспомощны, мелки и жалки,

И слова, и дела – все не так и не то…

Не помогут врачи, экстрасенсы, гадалки…

Но скажите - за что? Объясните - за что?...

Ветер хлещет в лицо снегом жестко и колко.

Где ты? Зов безнадежный услышь!

На могиле игрушки и нарядная елка…

Новый Год без тебя, наш веселый малыш…

День январский бесцветен, убого-неярок

И угрюм, словно злая старуха с клюкой,

И игрушечный песик – любимый подарок -

Сторожит твой ненужный и страшный покой.

 

А дни идут и мы все дальше,

И годы тают вдалеке,

И жизни радуясь без фальши,

Мы уплываем по реке,

Которую назвали «время».

Оно - нам всем известный врач,

Спасающий людское племя

От разных мелких неудач.

Не тратя силы по-пустому,

Когда беда такая вдруг,

Он снимет острые симптомы,

Не в силах одолеть недуг…

И хоть года проходят мимо,

Но эта боль неисцелима.

 

Снега ложатся или росы

И, как бы ни хитрили мы,

Опять проклятые вопросы

Встают, как призраки из тьмы.

Что за убогое творенье,

Где все нелепо и неловко,

И где любое откровенье

Всего лишь жалкая уловка,

Где человека ждет подвох,

И он посажен в жизнь, как в клетку,

Где мрачный манихейский бог

Вращает вечную рулетку,

Грозя бедою, как секирой?

Где Хаос - наш извечный враг -

И с ним Случайность правят миром,

Лишая смысла всякий шаг?

 

Понять бы, кто он, наконец,

Властитель судеб и событий!

Небесный всеблагой отец,

Всесильный добрый повелитель

Иль манихейский злой творец?

И, если он всеблаг и светел,

Зачем, тогда, болеют дети?

Зачем у смерти право есть

Безгрешных, как Благая Весть,

Рожденных для того, чтоб жить,

От этой жизни отрешить

По воле праведного бога?

Странна идея и убога...

 

Увы! Никто не даст ответ

Зачем даны нам наши роли,

И для чего остаток лет

Нам пить отраву этой боли!

Молчат глухие небеса,

Нет больше места в подсознании

Наивной вере в чудеса.

Его надежды и желанья

Накрыты горькою тоской,

Как будто гробовой доской…

 

Эпилог

 

Давным-давно катаров нет,

Но от рожденья и до смерти

Мы видим все, как мрак и свет,

Смешались в вечной круговерти,

Взрывая мертвый сон времен,

Чтоб грозно и неодолимо

Поток событий и имен

Безжалостно катился мимо,

Куда-то в тайные края,

И души в муке неизбежной

Несли оковы бытия,

Сгорая ветреной надеждой

Их превозмочь когда-нибудь,

И в этом соль и в этом суть…

 

12.2008 – 07.08.2009

 

Сноски.

1) 1096 год – начало первого крестового похода

2) Мани – персидский пророк основатель гностической религиозной

системы манихейства, включающей в себя элементы традиционной

персидской религии зороастризма (дуализм) и буддизма (реинкарнации

души). Манихейство считается основой религии катар.

3) Традиционное название священника в зороастризме

4) Окситания - общее название южных областей Франции (Прованс,

Лангедок), говоривших в средние века на старопровансальском языке

(языке «ок»)

5) Традиционная игра в шары

6) «ок» и «ойль» - «да», соответственно, на старопровансальском и

старофранцузском языках

7) Война продолжалась там (фр.)