А всё-таки здорово, что государство отправляет женщин на пенсию, когда им всего пятьдесят пять. Видимо, тут не обошлось без божьего промысла. Иначе как объяснить, что в это благословенное время можно без конца предаваться воспоминаниям, словно заново проживая подаренную тебе создателем жизнь ещё раз, правда, с некоторыми купюрами, вызванными провалами в памяти, что и не удивительно, ведь к шестидесяти склероз почти неизбежен. Меня всегда поражали, именно поражали, а не восхищали те из соплеменниц, что и после выхода на заслуженный отдых продолжают трудиться, иногда – на прежнем месте, не уступая дороги молодым, порой выбирают что-нибудь полегче. И тогда бывшие преподаватели, экономисты и инженеры переквалифицируются в дежурных гостиниц, гардеробщиц библиотек, билетёров в театральных кассах или контролёров на детских аттракционах.

Что заставляет их по-прежнему работать? Нехватка денег и попытка мизерным жалованием поправить своё материальное положение, боязнь одиночества или просто потребность быть постоянно в гуще людей?

Мне трудно их понять. Другое дело, если они занимались творческой работой, рассчитанной на перспективу и, во что бы то ни стало, должны продолжить и завершить некогда начатое.

Мне кажется, я счастливее них, так как теперь мои свободы стали никем и ничем не ограничены. Хочу, - могу до обеда проваляться с книжкой в постели, хочу, - могу ночь напролёт писать, зная точно, что завтра не нужно рано вставать из боязни опоздать на службу. Не дожидаясь выходных, могу в любой день отправиться на природу, рыбачить или просто совершать пешую прогулку за городом, да мало ли ещё что могу.

Но что самое главное, думается для этого и подарены мне судьбой эти годы, много ли их осталось, - это то, что можно осмыслить пережитое, пока не поставлена последняя точка в романе под названием «Жизнь».

Пожалуй, лишь однажды я усомнилась в правильности своих суждений.

…Был холодный осенний день. Мелкий колючий дождь словно вонзался в щёки и лоб, насквозь пропитывая одежду ледяной влагой. Я сохранила привычку бродить под дождем с тех незапамятных времён, когда жила в Прибалтике, где выпадает редкий осенний день без дождя, правда, тогда вода, лившаяся с небес, не остужала, а бодрила, словно очищая от тяжести каждодневных забот.

Чтобы сократить дорогу домой – в этом появилась необходимость, так как промокли ноги – пошла через дворы, мимо многоэтажек, прячась на короткое время под козырьками подъездов. У одного из них остановилась, завидев печальную картину: на двух табуретках стоял гроб с телом женщины. У изголовья молодой священник в рясе размахивал кадилом и, нараспев, читал бесстрастным монотонным речитативом положенные в подобных случаях молитвы. Чуть в сторонке, прикрывая ладонями пламя свечи, стояли две пожилых женщины. Покойница казалась много моложе них. По тому, что в одежде старушек не было ни одной траурной детали, было ясно, что они не родственницы, скорее всего – соседки. Кроме них никого рядом не было. Священнослужитель закончил своё дело, положил в гроб свёрнутый в несколько раз листочек бумаги, видимо с молитвой, попрощался, раскрыл над головой большой чёрный зонт, что до этого стоял тут же, у дверей подъезда, и направился к новенькой чёрной иномарке, судя по виду, из дорогих, которая была припаркована рядом с детской площадкой.

Прошло несколько минут, прежде чем прибыл специально оборудованный автобус, из которого вышел водитель, грузный, полноватый мужчина, лет сорока, и направился прямо к подъезду.

- Здравствуйте, гражданочки, - обратился он к двум женщинам, что по-прежнему стояли у гроба, - Вы катафалк заказывали?

- Да, да, мы…а вы, что, один приехали?

- Что значит один? Вы ещё кого-то ждали – вон, покойница на месте, а попа на повороте встретил. Так кого ещё ждать?

- Нет, вы не поняли. Кто гроб с телом будет в машину грузить – мы не справимся одни.

- Ну, извините, это ваши проблемы, нужно было пораньше позаботиться, пригласить соседей, если у умершей родни нет. А у нас в конторе грузчиков не выделяют для таких случаев. Она, что, совсем одинокая была?

- Да, совсем, - хором ответили старушки.

- Учительницей была, - продолжила та, что постарше. – Да только давно это было – по инвалидности на пенсию из школы ушла лет уж пятнадцать назад. Сначала, было, школьники навещали, то в магазин сходят, то в доме приберут, что ни праздник – всё цветы носили. Поначалу и учителя в гости захаживали…а потом, вот уже лет пять, кроме медсестры, да участкового врача никого не видно. Так в тоске одна и померла, бедная. Она хоть и страдала от болей в сердце, редко в постели лежала, да и в больнице всего раз лечилась. Мы, помню, вон, с Татьяной Сергеевной, навещали её, а больше никто не приходил. Она и из дому редко выходила – всё больше на балкончике воздухом дышала. А если что купить, или за квартиру да за телефон заплатить, нас просила. А нам, что, трудно что ли, для себя ходим, что ж больному человеку не помочь. А тут, третьего дня как раз нужно было в кассу с платежами идти, я пошла к ней, звоню, звоню, никто не открывает, хорошо, у меня ключ второй был, отпираю дверь, вхожу, а она в коридоре лежит на полу и не дышит… Вот такая печальная история. А ведь помоложе нас была.

Водитель спокойно, терпеливо выслушал, но вынужден был заметить:

- Я всё понимаю, конечно, но и вы меня, женщины, поймите, мне сегодня ещё по двум адресам успеть надо – мрёт народ, ладно, ещё кто пожил, а ведь сколько молодых умирает, жуть! Брошу я, к чертям, эту работу, хоть и понимаю, что она нужная, но сердце не выдерживает каждый день на чужое горе смотреть. Так что давайте-ка по квартирам пройдитесь, может из мужиков кто дома есть, неужели не помогут?

Он и сам зашёл в подъезд и начал звонить и стучать в двери…

Нашли-таки двоих: один – мужчина, лет пятидесяти, что отсыпался после ночного дежурства, другой – алкаш с первого этажа, которому бабульки за помощь чекушку – иначе никак не соглашался.

Я стояла под козырьком соседнего подъезда и всё отчётливо слышала и видела. Ноги, словно вкопанные, не могли сдвинуться с места до тех пор, пока, наконец, не отъехал траурный автобус.

Не помню, долго ли я добиралась до дома, но одно помню точно: когда муж застал меня в кресле, закутанной в плед, вернувшись с работы, он спросил:

- Что случилось, дорогая? Не захворала ли? Нужно кончать с этими твоими прогулками под дождём – это до добра не доведёт. Дай-ка, дай, лоб потрогаю – ты вся дрожишь. Ты температуру мерила?

- Да нет у меня никакой температуры, - ответила я и добавила: - Володь, знаешь, что я надумала, а не устроиться ли мне на роботу, хотя бы на полставочки куда-нибудь, а ещё может в клуб какой-никакой записаться – их сейчас много развелось…

- Не понял, откуда такие мысли взялись, ты же так радовалась, когда, наконец-то ушла на пенсию.

Я ничего не ответила, хотя сама знала точно, откуда…