На радость двум маленьким девчонкам-сестричкам кошка Лизка принесла приплод незадолго до их прибытия в деревню к бабушке. Баба Люба хлопотала – принесла в летник коробку подобротнее, заполнила его козьим пухом, перенесла туда роженицу и её трёх слепых детёнышей, утром и вечером приносила для кошки парное молоко и из пипетки кормила котят, которые нередко оставались голодными из-за нехватки корма у их мамашки. Ежевечерняя процедура ухода за кошачьим семейством зачастую затягивалась допоздна. Женщине нравилось быть рядом со своей любимицей, которая дарила ей ласку и успокоение после напряжённого рабочего дня. В эти моменты она неизменно думала о своих детях и внуках. «Вот Маша и Кристина приедут, сколько радости будет! – размышляла баба Люба. – Как слёзно Машуля просила никому не отдавать котят». Внучки её жили далеко – ближнее зарубежье вдруг стало дальним, и девочки гостили у бабушки лишь в летние месяцы. К их приезду баба Люба, вдоволь наскучавшись, тщательно готовилась: малину, смородину, крыжовник поливала от души, ухаживала за огородом, вязала варежки, носки, шарфики и вот – ещё котята...

Несмотря на двухчасовой перелёт, а затем шестичасовую тряску на автобусе от города до деревни, девочки после обниманий и расцелований бросились в летник. Почти целый год они ждали этого сладкого момента! И вот он наступил! Кристина бойко погрузила ручонки в ящик и достала два пушистых комочка – рыженького и беленького. «Это мои! Это мои! – радостно завизжала она. Маша, надув губки, взяла оставшегося котёнка - чёрного, короткошерстного, длинноносого, подслеповатого – обречённо прижала его к себе: «А этот только мой будет!» Лизка спокойно сидела в ящике и наблюдала за детьми – каждое лето эта картина повторялась и кошка была уверена, что девочки не причинят зла её малышам.

Потекла череда дней в восторгах, радостях и заботах. Кристина находила наслаждение лишь в игре с котятами – она мастерила для них «мышек», нанизывая на нитку шуршащие бумажки, строила домики, шила одёжки, примеряя их без конца на своих подопечных, которые были для неё лишь мягкими и главное – живыми существами. Маша отнеслась к своей миссии более ответственно: во-первых, она разузнала, кто её котёнок – мальчик или девочка, затем подобрала ему имя. Мишка! С первыми петухами она просыпалась, чтобы самой принести парное молочко своему любимцу. Он лакал, сверкая розовым язычком, а Маша приговаривала: «Ешь, Миша, ешь! Расти большим, красивым и умным!» Затем объевшегося котёнка уносила в дом и скрывалась с ним под одеялом в своей постельке. Баба Люба вся иcпереживалась: и котёнка жалко – вдруг Маша его случайно придушит под одеялом, и внучку жалко – разве можно лишить её такой радости?! Потом порешила, что Мишка вовсе не страдает от такой опеки – наоборот, зажатый в объятиях спящей Маши, умиротворённо мурчит и даже не пытается ускользнуть. Мария не расставалась с ним ни днём ни ночью. Самый лакомый кусочек – Мишке! Самую мягкую подушку – Мишке! Самое пенистое молоко – Мишке! И даже попросила купить специальную щётку, чтобы расчёсывать своего Мишку.

Пролетели три радостных в своей суете месяца. Кристина так и не подобрала своим чадам имена, остались они Рыжиком и Белюньчиком – миленькими и лохматенькими. А Миша превратился в роскошного, важного кота с чёрной блестящей шерстью. Он ходил горделиво по двору за своей хозяйкой, не отступая от неё ни на шаг. А время расставания неумолимо приближалось. И девочка это чувствовала, и кот. Почти каждый день Маша заводила разговор о том, что Мишку нужно забрать в Армению. Её мама отговаривала: «Миша привык жить на воле и в квартире ему будет очень плохо». Мария доказывала своё, что, мол, она будет его выводить во двор и каждый день выгуливать. Но все уверения оказались бесполезными. Со слезами Маша простилась с Мишей, нафотографировав его на память и наговорив кучу ласковых слов.

В Ереване она каждый день вспоминала о своём Мишке и в подушку плакала. В деревне грустил Мишка – протяжно мяукал у двери, пока не добивался своего – ему открывали дверь и впускали в дом. Он быстым и ловким прыжком оказывался на постельке, где некогда спала Маша, обнюхивал покрывало, ворошил его, маетно бегал от края к краю, потом начинал по-человечьи плакать - громко, навзрыд. Плакал долго, до изнемождения... потом засыпал тяжёлым сном, уткнувшись в машуткину подушку...

 

Кристина уже который год просит купить ей щенка, но родители отнекиваются, объясняют, как трудно в квартире держать собаку, которую к тому же нужно несколько раз в день выводить на улицу по нужде, а эту обязанность вряд ли кто-либо из домашних может взять на себя. Кристина всё это, конечно, не понимает. Печалится. Потом находит выход, хоть и малоутешительный, но всё же... В самый первый день её жизни кто-то из родственников подарил ей игрушку - небольшого коричневого пуделя с грустными глазами. Именно он должен сейчас стать её питомцем! К его шее она привязывает поясок, имитируя ошейник и... идёт в школу. Опасливо заходит в класс. Завидев учительницу, прячет собаку за дверью и говорит: «Я сегодня не одна в школу пришла, со мной Джекки. Можно он посидит на уроке?» - «Можно!» - удивительно быстро соглашается учительница. Кристина радостно ведёт на поводке своего Джекки, привязывает его к парте и объясняет: «Чтобы он не бегал по классу во время урока, а то будет мешать...» Через какое-то время она поднимает руку и говорит: «Джекки не может так долго сидеть на полу, у него лапы замёрзли. Можно его посадить на парту?» - «Можно!» - благосклонно отвечает учительница. Раздаётся звонок. Кристина выбегает с Джекки в буфет, чтобы купить ему колбаску. Я иду по коридору и вижу тонкую фигурку своей дочки и маленького коричневого пуделя, скачущего за ней на белом пояске. Смогу ли отказать в очередной раз, когда она заговорит о покупке собаки?!

 

Случившееся, о котором пойдет речь, имело место в городе розового туфа – Ереване. Сейчас город не совсем розовый – пористый камень за многие годы вобрал в себя столько пыли, что цвет основательно изменился. И лишь иногда, когда какой-нибудь владелец офиса из неизвестных народу побуждений решит помыть здание снаружи, нет, кусочек здания, включающий в себя два-три окна его офиса, оставляя несколько жилых этажей выше немытыми, люди вспоминают рассказы почившего поколения, как некогда выглядел этот самый город розового туфа.

Когда-то Армения была крепко, казалось, неразрывно связана культурными, в частности, литературными отношениями с Россией – армянские писатели часто бывали в Москве, московские – в Ереване. Поездки не ограничивались, конечно, столицами. Много путешествовали писатели по русским лугам-просторам и армянским горам-взгорьям. Именно таким ветром занесло в армянский край одну известнейшую московскую поэтессу, нет, Поэтессу. Немножко манерную, но безгранично добрую и даже несколько наивную. Женщина прибыла с мужем, у которого были свои культурные дела в Ереване и из-за которых в один день он оставил жену в одиночестве в ресторане, собиравшем в своих стенах талантливых и не очень, и даже совсем без таланта писателей, поэтов, художников, музыкантов. Поэтесса заказала графинчик водочки и, отдавшись своим мыслям, принялась за распитие.

В этот день и час за соседним столиком сидел писатель и драматург, нет, Писатель и Драматург, которого уже окрестили прижизненным классиком армянской литературы, и тоже пил в одиночестве водку. Разгоняя спиртные пары, Писатель, как и Поэтесса, простой, добрый и наивный, вдруг увидел именитую даму. Подошёл! Представился! Пусть лично они и не были знакомы, но имена друг друга очень хорошо знали. Завязалась беседа. Графинчик водки сменялся другим, тот, в свою очередь, последующим. Когда окружающая обстановка уже намозолила глаза, Писатель пригласил Поэтессу к себе домой. Нет-нет, не из-за вожделенных помыслов, а так... по-дружески. Он, конечно, не отрицал чарующую красоту Поэтессы, но, даже находясь в изрядном подпитии, осознавал и немалую разницу в возрасте, и возможные последствия... Пригласил, чтобы продолжить водочную трапезу, но в домашней обстановке. Сколько длилась эта трапеза, уже никто и не сможет сказать, да и не было свидетелей тому, но Писатель и Поэтесса повалились на диван и дружно захрапели.

Жена Писателя обычно возвращалась с работы часам к семи, и этот день не стал исключением. Она привыкла к «подаркам» мужа, но такого, ТАКОГО (!!!) нахальства бедная женщина не ожидала.

Не знаю, пили ли они после этого втроём чай или кофе, беседовали или нет... Не знаю... Но Писатель до сих пор сохранил дружеские чувства по отношению к Поэтессе, хотя уже литературные связи между Арменией и Россией стали призрачными, он часто вспоминает о Ней. Жену же свою возлюбил пуще прежнего, так как, наконец-то, понял силу её любви. Но что самое интересное - после сцены, которую я опустила, всерьёз увлекся собачьми боями.

А имена героев не называю, потому что все трое живы-здоровы, Писатель и Поэтесса не утратили творческого вдохновения, пишут, радуют своих читателей и получают награды за заслуги от властителей своих государств. Ну и слава Богу!

 

МАТЕРИНСКАЯ ДОЛЯ

- Сыночка! Сыночек! Я прошу тебя, прошу, остановись! – старая женщина, отчаянно ухватившись за ногу великовозрастного мужчины, распласталась на земле. Испещренное морщинами лицо было залито слезами и подрагивало. Косынка соскочила и седые волосы растрепались по щуплым, почти детским, плечикам. Тело сотрясалось от рыданий. Разъяренный сын то замирал, то, будто спохватившись, начинал свободной ногой пинать сухонькое тело женщины. Пинал до тех пор, пока мать не обмякла и не отпустила его ногу. Напоследок он замахнулся пластиковой канистрой и опустил ее на грудь матери. Будто эхо ухнуло в грудной клетке женщины. Она так и осталась лежать на земле, а сын, перемахнув через плетень, исчез в зарослях сада.

 

В тот день ничто не предвещало бури, но все-таки она случилась. Всю ночь дьявольствовал ласковый матренин сыночек Федюша: устроил оргии на своем сторожевом посту, обкурившись конопли, богато разросшейся в колхозном саду. Денатурированная бодяга лилась рекой, полуголые потные бабы, одна другой лучше, висли на шею. Ублажи, ублажи, Федюша! Деревенский люд, зная о федькином пристрастии, мешками тащил колхозные яблоки и груши на свои подворья. А утром пришел сменщик Николай и расчехвостил ватагу одуревших полулюдей. Федька завёлся. Еле держась на ногах, он двинулся на Кольку, но последний его разом скрутил и швырнул в угол. Федька, озлобленно сжав кулаки, двинулся к своей машине. «Жигулёнок» зафырчал и, подпрыгивая, двинулся в сторону села. «Ты у меня попляшешь, попляшешь», - ворчал Федька.

 

Домой ему возвращаться не хотелось в таком виде – жена, какая ни какая, но все-таки жена опять заведёт волынку, начнёт грозиться детьми – мол, утоплю твоих выродков в колодце, раз не занимаешься ими. Навострил лыжи к матери. Её двор находися через два дома от его собственного, купленного на материнские кровные. Но поставить машину у маманькиного двора он тоже не мог – выйдет за ворота Антонина и тут же узреет «жигулёнок». И тут, на счастье или несчастье, машина заглохла на косогоре – бензин кончился. «Бляха-муха, - выругался Федька, - ночью кто-то слил!» Что делать? Оставить здесь машину он тоже не мог – замки не работали, обязательно что-нибудь скрутят, пока он будет дрыхнуть на мягком диване. Взял канистру и побежал к матери.

 

Ворота ворчливо скрипнули, но подались. Мать, засучив рукава, стирала на дворе. Увидев приближающегося Федьку, она радостно направилась к нему, но тут же остановилась – сын еле держался на ногах, его воспаленные глаза воровато бегали по родному двору.

- Федь, ты чё? Чё надоть-то? - осторожно спросила мать.

- Чё надоть?!! Чё надоть?!! Денег дай, пойду бензин у Стёпки-комбайнёра возьму, - вскричал сын.

- Сыночка, но у меня нетуть ничегошеньки. Пенсия через неделю...

- Ах ты старая выдра! Нетуть у неё ничего! Под матрац, небось, напихала купюр, - заорал Федька, двинувшись к порогу дома. Мать не шелохнулась. Сын перекопал весь дом, ничего не найдя, вылетел и, как коршун, набросился на мать со словами «где зарыла?» Матрёна плакала, доказывала, что нет у неё денег, умоляла сына остановиться, но он в своей ярости не слушал её. Она схватилась за его сильную ногу – то ли обнимала, то ли пыталась удержать, - плакала и заглядывала ему в глаза, надеясь услышать что-то доброе и ласковое – её Феденька всегда был ласков... в детстве. Но увы... Последнее, что она увидела, это взлетевшую мускулистую руку сына и канистру.

 

Сколько она пролежала на земле, Матрёна не не помнила. Но, очнувшись, женщина увидела, что солнце клонилось к закату. Охнув, она сокрушённо вскинула руки, попыталась встать. Тело одолела ломота. На груди разлилась, взбугрившись, кроваво-бордовая гематома. Она не помнила об обиде, в её голове вертелась только одна мысль: «Федькины дети весь день голодные, Тонька опять умотала к подругам». Сгорбившись, постанывая, старая женщина направилась к летнику. Ещё с утра она сварила суп, испекла хлеб и вскипятила молоко, чтобы отнести внучатам - Настеньке и Витеньке...

 

ВИШНЕПАД

Небесное шоу с звездопадом неожиданно завершилось. Смущенно зарделся рассвет, будто темнота, неожиданно сошедшая, обнажила что-то потаенное, интимное.

В это утро, первое утро моего возвращения на родину, мне не хотелось спать. Нестерпимое желание пробежаться по утренней росе, охлаждающей ноги до ломоты костей, завязнуть в податливой отдыхающей пашне, которая хранит в себе тепло вчерашнего солнца, и потом снова погрузиться в росные травы, чтобы омыть грязные ступни, не давало покоя.

Деревня еще спала. Лишь где-то на окраине подавал голос старейший из петухов, и лаяла загулявшаяся собака. Подхватив юбку, я побежала в старый, бабушкин, сад, который плавно перетекал в молодую посадку, затем в бахчу, травы для покоса и упирался в реку, на берегу которой папа посадил вишни. Сколько длилось мое сумасшествие, я не помню, но, вдоволь набегавшись, я упала на траву под молодой, усыпанной кровинками, вишней, свесившей надо мной свои тяжелые ветви. И – о, чудо! Небо закружилось у меня перед глазами, затем будто распахнулось и замерло. На мгновение установилась оглушительная тишина. И вдруг с неба упала сначала одна вишенка и звонко плюхнулась в сонную воду. Потом – другая, третья... Почему я раньше, когда жила в деревне, не знала, что сезон звездопада совпадает с вишнепадом?!! И тогда я почувствовала, что целый год в городе буду скучать именно по этому мгновению и захочу его снова поймать.