Отмечая в 2011 году совершеннолетие своего внука, подметил, что чуть более 100 лет назад явились миру оба моих замечательных деда: Василий Николаевич – по материнской линии и Александр Акимович - по отцовской. И тот, и другой женились по взаимной любви, имели по пятеро детей, жили на одной улице, но почему-то редко контактировали, были малоразговорчивыми и работящими. Дед Александр за всю жизнь не выкурил ни одной «козьей ножки» и не выпил даже стакана вина. Дед Василий, напротив, не отличался пуританством, умеренно потреблял «горькую» и нещадно смолил самокрутки с душистой махоркой. Оба были заметными и колоритными фигурами на селе. Создатель призвал их к себе почти одновременно, когда они вплотную приблизились к порогу своего восьмидесятилетия…

 

Василий Николаевич родился и вырос в бедной, многодетной семье. Главным его детским увлечением стала музыка. Самостоятельно научившись лихо играть на старенькой балалайке, юношей организовывал для местной молодёжи танцы. Позднее на смену «трёхструнке» пришла видавшая виды гармонь, подаренная пожилым музыкантом, который не мог играть из-за участившихся судорог суставов пальцев. Одарённый парень быстро овладел инструментом, позволившим значительно расширить музыкальный горизонт, обновить танцевальный и песенный репертуары.

В один из вечеров молодые люди устроили танцы на главной улице посёлка. В разгар веселья появились блюстители порядка. Василию, как зачинщику « мероприятия», предъявили обвинение в нарушении … ночной тишины. Тут же арестовали и повели в околоток. Ему «светило»… 3(!) месяца заключения. Оставшись без заводилы и устроителя вечеров отдыха, парни и девушки заскучали, а потом принялись пикетировать «кутузку», ходатайствуя об его освобождении. Взяв с гармониста клятвенное обещание не повторять ошибку, жандармское отделение сжалилось над пареньком и выпустило узника досрочно.

Однажды на танцах за околицей Василий заприметил модно одетую, хрупкую, с длинной тугой косой симпатичную девушку. Выяснил через дружков, что это Мария Спиридонова - младшая дочь самого зажиточного сельчанина. Она пришла в сопровождении прислуги. Парни млели перед модницей, но робели приглашать на танец, так как были наслышаны о крутом нраве и необузданной жестокости её отца. Но Василия это не остановило. Между молодыми людьми пробежала искра взаимной симпатии, позднее переросшая в серьёзное и глубокое чувство.

Отец Марии Андриян вместе с другими дочерьми проживали в огромном деревянном доме с резными окнами, окружённом десятками плодовых деревьев, виноградников и кустарников. В этом саду Спиридоновых, соблюдая строжайшие правила конспирации и идя на всевозможные ухищрения, и начали встречаться влюблённые.

Мария рано лишилась матери. Местные женщины, которые могли бы составить партию её отцу, откровенно побаивались его и не спешили связывать себя узами брака с человеком, совершенно непредсказуемым в гневе и даже опасным. Оставшись вдовцом, он пристрастился к выпивке. Но крепкие напитки не заглушали боль потери, а только усиливали ощущение несправедливости свалившегося горя, вызывали злобу и постоянное недовольство, которые он срывал на домочадцах, пуская в ход чугунные кулаки и всё, что подвернётся под руку.

Когда ему донесли, что как-то вечером видели парня, перелезавшего через его забор во двор, в нём вспыхнула ярость - кто-то под покровом ночи ворует плодовый урожай. Андриян решил лично выследить жулика и жестоко покарать. Угрюмо и молча поужинав, собрался и буркнул дочери, что идёт играть в карты. А сам притаился в облюбованном для слежки месте. В наступившей темноте он услышал слабый голос Марии, зовущий Василия. Из едва доносившегося до слуха разговора Андриян догадался, что за визитёр пожаловал на его территорию и с какой целью. Мгновенно рассвирепев, отец девушки ринулся к паре, чтобы схватить наглеца. Но проворный юноша, предварительно изучив путь к отступлению, опрометью бросился к забору и легко ушёл от преследователя. Весь свой гнев Андриян обрушил на оцепеневшую дочь, жестоко избив её. Придя в себя, он долго не мог успокоиться: дочь поразительно была похожа на усопшую жену, и чувство раскаяния выливалось в беспробудное пьянство, после которого вдруг просыпалась активная деятельность. И он отправлялся в Астрахань, чтобы развеяться, а заодно встретиться с компаньонами по коммерческим сделкам. Такие поездки становились всё чаще. Возвращался с подарками, испытывая навязчивое желание загладить вину перед домашними, и особенно - перед младшенькой... Судя по дорогим, купленным украшениям и вещам, постоянному насвистыванию известных мелодий и хорошему настроению, - дела у отца шли в гору. Оправившись после побоев, Мария сумела через прислугу сообщить Василию о новом возможном свидании…

Однажды Андриян вернулся из поездки под вечер раньше обычного и не застал дочь дома. В душу тотчас закрались старые подозрения. Выпив залпом пару рюмок водки и позвав двух лакеев, он объяснил им, что нужно делать. Втроём они стали осторожно обходить огромный садовый участок. В отдалённо стоящем сарае хозяин снял со стены старую «сандоль»*, покрытую ржавчиной, с засохшей рыбьей слизью и кровью, и стал подкрадываться к влюблённым со стороны забора. Двое слуг должны были спугнуть «дичь», вынудив её бежать прямо на «охотника». Пара только собиралась поцеловаться, как вдруг услышала дикий рёв отца: « Убью, сволочь!!!» Василий стремглав бросился наутёк, петляя между деревьями. Столкнувшись в темноте с одним из нападавших и сбив его с ног, быстро сообразил, что у «знакомого места», у забора может быть засада, и помчался вдоль частокола. Андриян тоже догадался, что не всё пошло по плану, и с сандолью наперевес уверенно и прытко побежал на шум кустов от ног улепётывающего ухажёра. В свете вынырнувшей из-за тучи луны он увидел, что Василий уже «оседлал» забор и вот-вот ускользнёт. Отчаянным усилием Андриян мощным броском, как копьё, метнул оружие в ненавистного беглеца. Оно, задев ветку и слегка изменив направление, спланировало вниз и легко вонзилось… в икру гармониста, пригвоздив её к доскам. Парень уже перекинул одну ногу на внешнюю сторону забора, вторая отказывалась ему подчиниться. В пылу погони он сначала не почувствовал боли. Она пришла с коротким опозданием, когда он попытался освободить ногу. Ему показалось, что он зацепился штаниной за сучок и чуть подался вниз. Под собственным весом юноши стала рваться кожа вместе с мышцами. От нестерпимой боли, повиснув вниз головой, он орал благим матом. Андриян несколько мгновений наслаждался страданиями врага, а затем безжалостно выдернул сандоль, распахав и без того страшную рану. Бедняга, истекая кровью, почти без чувств рухнул в густой кустарник, который смягчил падение.

Взбешённый Андриян кинулся в дом, чтоб дать волю тяжёлым кулакам. Но Мария успела заскочить в жилище раньше. Содрогаясь от мысли, что Василий, возможно, тяжело ранен, она заперлась на ключ в своей комнате и, услышав за дверью тяжёлое сопение отца, зло прокричала, что если он тронет её хоть пальцем, она покончит с собой. Деспот зарычал, но дверь ломать не стал.

Имея деньги, связи и вес в среде власть имущих, купец, уверенный в безнаказанности своей дикой выходки, надолго укатил из дома в Астрахань для решения накопившихся проблем.

Уродливая рана Василия долго не заживала. Нога гнила. В избе стоял смрад. Лекарства, на которые ушли скудные сбережения, не помогали, а фельдшер, изредка навещавший больного, считал, что нужно готовиться к худшему: есть признаки гангрены, а это - верная смерть. Мария ранее от знакомых отца слышала, что в одном из поселений губернии живёт старая казашка-колдунья, которая самолично изготавливает разные снадобья, имеющие «волшебную силу»… «Уволив» одну из верных служанок якобы за непослушание, она снарядила её в дорогу, снабдив питанием, своими платьями и деньгами. Та пару недель колесила по весям в поисках старушки. И нашла. Целительница поселилась в камышовой землянке больного, наотрез отказавшись от денег, - работала только «за харчи». Усилия врачевательницы с использованием разных трав, непонятные бормотания молитв в конечном итоге сотворили чудо. К удивлению самого Василия, рана стала затягиваться, и он пошёл на поправку. Начал учиться ходить, что оказалось непросто: за время болезни нога стала короче - что сильно повлияло на походку. А как только окреп, его ждал новый удар: Марию решили спешно выдать замуж за отпрыска городского рыбопромышленника. Накануне свадьбы девушке удалось предупредить любимого о намерении бежать из дома. И если он не хочет её потерять, то бежать надо вместе. Мать Василия не одобрила эту затею, боясь последствий, но перечить возмужавшему за время болезни сыну не стала. Усыпив бдительность отца свадебными приготовлениями, в назначенный срок Мария, прихватив свои деньги и драгоценности, на заранее купленных лошадях на случай быстрой погони поскакали с Василием в степь. Насладившись пьянящей свободой на отдалённой чабанской точке, добрались до Астрахани, где продали лошадей первым же покупателям. В городе на вырученные деньги выторговали огромную рыбацкую лодку-болдырь с вместительным трюмом и под парусом отправились в низовье Волги. Там было проще затеряться: в гигантской дельте, простирающейся с востока на запад почти на 300 км, где на рыбных промыслах в артелях работали сотни мужчин и женщин из прилегающих к морю районов. В период путины лодка служила счастливой паре плавучим домом и средством для работы. С наступлением холодов ловцы возвращались на береговую базу, состоящую из ветхих бараков. Мужчины ремонтировали лодки, чинили сети и вентери - хитрые приспособления для лова рыбы, а женщины, вооружившись серпами, ежедневно уходили на заготовку камыша и очерета, которыми отапливались жилища.

В родное село Василий и Мария вернулись после Октябрьской революции, когда их настигли известия о безвременной кончине Андрияна и тех серьёзных переменах, произошедших на родине после установления советской власти. От знакомых они узнали, что отец Марии, возвращаясь домой в сильном подпитии с крупным карточным выигрышем, был зверски избит и ограблен неизвестными. Не приходя в сознание, он отдал богу душу. Год спустя молодые обвенчались и поселились в отцовском доме.

Начиная с 1921 года, один за другим рождались дети: две дочери и три сына. Жизнь понемногу начала приобретать очертания стабильности и открывающихся перспектив. Когда в селе организовали колхоз им. ХIХ съезда ВКП(б), то, помимо рыбодобычи, работники хозяйства занимались овощеводством и садоводством. Василий Николаевич вступил в него одним из первых. Рассудительного, наделённого от природы острым умом и смекалкой, молодого рыбака, мало-мальски владеющего грамотой, правление колхоза назначает начальником тони. А несколько лет спустя на общем собрании колхозников его, как уже члена ВКП (б), единодушно избирают председателем колхоза вместо присланного из центра «чужака». Несмотря на хромоту, он, тем не менее, обходился без клюшки – стыдился по молодости. И долгие годы до выхода на пенсию бессменно возглавлял коллектив, заслужив авторитет толкового руководителя и крепкого хозяйственника, о чём свидетельствовали надолго «прописавшееся» в колхозе переходящее красное знамя, вымпелы и многочисленные почётные грамоты.

До глубокой старости он сохранил неплохое зрение и, сидя у дома на деревянной скамейке, без очков читал передовицы своим соседям-ровесникам, с юмором, на свой лад комментируя публикации. Те, попыхивая самокрутками, сдержанно улыбались и одобрительно покачивали седыми головами.

Незадолго до смерти дед спросил меня, не собираюсь ли в будущем вступить в ряды КПСС. Я тогда смутно представлял, каково это быть не только обладателем партийного билета, но и являться членом многомиллионной организации, и неуверенно кивнул. И тут Василий Николаевич неожиданно заявил, что пока у руля партии находится ХрУщев (он почему-то произносил эту фамилию с ударением на первый слог и вместо «ё» говорил «е»), – вступать в неё не следует, так как Никита Сергеевич, скорее всего, скоро… «полетит» со своего кресла. Я вспомнил эти слова, когда в октябре 1964 года «кукурузный премьер» был снят со всех постов, обвинён в субъективизме, волюнтаризме и других «грехах». А дед умер в том же году в канун Дня Победы от рака, не дожив до своего пророчества каких-то полгода. Он мужественно боролся с неизлечимой болезнью и только с помощью уколов преодолевал мучившие его боли. Довольно часто сожалел, что если бы не хромота, мог бы больше успеть и сделать и для села, и для людей. По дороге на погост заморосил мелкий дождь. Я неотрывно смотрел на сильно похудевшее тело, его измождённое лицо со впалыми щеками, в ямочках которых скапливалась влага. И когда мужчины, которые несли гроб, останавливались для отдыха и смены, опуская его на неровно подставленные табуретки, вода маленькими ручейками стекала по слегка отросшей щетине на набитую стружками подушку. Словно деду самому до слёз было жалко сельчан, пришедших проводить его в последний путь в такую ненастную погоду. В памяти вдруг всплыла часто повторяемая им фраза: «Конечно, внучек, 100 лет прожить не просто, но пытаться всё равно нужно!..»

 

Второй дед, Александр Акимович, отличался недюжинной физической силой, хотя внешне совсем не походил на Геркулеса. Скорее наоборот: чуть выше среднего роста, широкоплеч и строен, сух, но «жилистый и с тяжёлыми руками», как характеризовали его земляки. Когда он обнажал торс, на «вечно» загорелом теле, как на шоколадной плитке, отчётливо выделялись каждая группа мышц, каждый мускул. В детстве за маленький рост он получил меткое прозвище «мульга»**. От прозвища родилась и вторая «уличная» фамилия деда – Мульгенин. Она пожизненно прикипела к нему, практически вытеснив его настоящую – Ферафонтов.

Молодым человеком работал на пристани грузчиком, выгружая баржи с мукой, сахаром и крупами, и поражал опытных «биндюжников» выносливостью и силой. После работы ради потехи, лёжа лицом вниз, мог отжаться от земли с четырьмя мешками муки, три из которых ему клала поперёк спины, а четвёртый для «связки» - сверху. Могучей «конституции» мужики только цокали языками, ибо ни один не мог справиться с таким весом. « Откуда что берётся?» - недоумевали они, с завистью поглядывая на атлетическое сложение юного силача.

По рассказам бабушки Фени (Феодосии Андреевны – жены Александра Акимовича), в пору их молодости были чрезвычайно популярны драки - надо было куда-то девать фонтанирующую энергию. Село в то время представляло собой разрозненные поселения, отстоявшие друг от друга на многие сотни метров и имевшие местную топонимику: Красный бугор, Рыбозавод, Колонка, Малый бугор, Растегаловка. Малобугоринские бойцы чаще всего объединялись с кулачниками из Растегаловки, чтобы противостоять драчунам с Красного бугра и Рыбозавода. Молодёжь из Колонки поначалу наблюдала за побоищем в роли статистов. А потом могла неожиданно примкнуть к тем, кто побеждал, либо заступиться за терпящих поражение. Драка не начиналась без предварительного поединка между двумя наиболее сильными добровольцами противоборствующих сторон. Александр был постоянным участником этих кулачных боёв, уверенно выходил на дуэль с любым противником и укладывал его на землю одним ударом. Затем с гиком бросался на «супостатов», а за ним устремлялась вся «малобугоринская рать». Бабушка Феня - в ту пору рослая, на голову выше своих подруг, красивая, большеглазая и чернобровая дивчина - вместе с другими молодухами не без интереса наблюдали за массовой потасовкой. Сашок, как она его тогда ласково называла, без труда узрев её среди девчат, бился с удвоенной энергией, как лев. Парни от его ударов падали словно снопы и до конца стычки теряли способность к бою, не в силах подняться и помочь своим. Железное правило: «лежачего не бить» - соблюдалось неукоснительно. Междоусобицы не прекращались даже тогда, когда повзрослевшие драчуны обзавелись семьями и нарожали детей.

Женился на своей «ровне» и Сашок, не слишком комплексуя перед превосходящей его по «габаритам» невесты. В браке родились четыре сына и дочь. Александр Акимович стал работать конюхом в местном Рыбкоопе. Там он по праздникам развлекал работников тем, что подлезал под брюхо любимого жеребца Чалдона, и, придерживая его руками за передние и задние ноги, несколько раз приседал с покорным животным. С работы дед приносил отслужившие свой век подковы. Когда в просторном доме отмечались праздничные даты, то в гости приезжала далёкая родня из Астрахани. На определённой стадии подпития компания принималась упрашивать Акимыча, чтобы он продемонстрировал силушку. Дед в таких случаях смущённо покашливал и отнекивался. Затем, уступая настырным просьбам, соглашался. Надев поверх рубахи фартук, он ложился спиной на толстую циновку из чакана*** и, ухватившись за края подковы, разгибал её на груди. Результат был столь очевиден, что этот цирковой номер порождал бурю восторгов. Получив солидную порцию аплодисментов, Александр Акимович воодушевлялся на следующий трюк: большим и указательным пальцами левой руки зажимал три гвоздя ближе к шляпкам, а пальцами правой начинал … плести «косичку». Выступление заканчивал сгибанием пятикопеечных монет, которые ему подсовывали гости, и весьма довольные увозили с собой на память. Случалось, что на пике застолья перебравший гость начинал бузить, а присутствующие мужчины делали безразличный вид. Дед – великий трезвенник, терпеть не мог пьяных, а тем паче буянов. Видя бесполезность замечаний, он без лишних слов подскакивал к возмутителю спокойствия и, сграбастав штапельную рубашку на его груди, молниеносно наматывал на кулак. Затем легко отрывал того от земли и, поднеся кулак к мутным глазам, членораздельно и спокойно произносил: « Не дури, паря, а то щас заеду в лобешник, а ты потом фуражку не сумешь напялить!» Этот приём действовал безотказно – смутьян трезвел на глазах.

Как-то в селе объявился вертлявый господин из самой столицы, приехавший навестить родню. По селу пронёсся слух, что он имеет некое отношение к цирку. Родственники и поведали ему о феноменальных способностях земляка. Приезжий встретился с Александром Акимовичем в его дворе. Польщённый вниманием дед, чтобы скрыть волнение, меланхолично сгибал и разгибал «шпигорь».**** А московский франт, косясь и изумляясь, непрерывно и возбуждённо тарахтел о радужных перспективах циркового атлета: гастроли по стране, за рубежом, деньги, слава, почёт. Дед внимательно выслушал чиновника, переломил надоевшую железяку и неожиданно для гостя вежливо, но твёрдо отказался, не объясняя причин. Тот с сожалением пожал плечами, шумно вздохнул и, пробормотав извинения, исчез.

Прекрасно владеющий плотницким ремеслом, дед построил у дома лодку длиной 11,5 метров. Это была довольно тяжёлая посудина, но он без особых усилий переворачивал её, устранял дефекты, конопатил, а смолил уже на берегу так же без посторонней помощи. Помню, чтобы спустить её на воду без деда, мой отец обычно звал двух братьев далеко не хилой комплекции и меня.

На каком-то этапе своей жизни он потянулся к Богу. Обладая сочным баритоном, пел в хоре местной церкви. В большой кухне с русской печью в одном из углов появились старинные иконы с красивыми серебряными окладами, перед которыми на ажурной цепочке постоянно горела висевшая лампада. На скамье под образами лежали накрытые чёрным сукном толстенные с медными застёжками фолианты на старославянском языке. Перед принятием пищи дед капал из пузырька на ладони какую-то маслянистую жидкость, растирал её и … приглаживал упрямые вьющиеся волосы. При этом бормотал молитву, прерываясь, чтобы перекреститься.

Сколько себя помню, Александр Акимович всегда пребывал в прекрасном расположении духа, чему в немалой степени способствовала Феодосия Андреевна, хохотушка и шутница. А дед после каждого удачного парирования улыбался, поглаживая аккуратно подстриженные бородку и усы. Верхом гнева, до которого его могли довести только любимые внуки, считался возглас: « Шоб вас шишига взяла!» Для меня до сих пор загадка: что в его понимании означало это слово «шишига». Возможно, злой дух?!

Обожал смотреть сельские свадьбы, на которые приглашались до 200 гостей и более. В тёплое время шатрами перегораживали улицы за неделю до торжества. Поглазеть на народное гулянье приходили все желающие. Пробиться поближе к разворачивающемуся зрелищу с непременным участием ряженых сквозь стену стоящих женщин было делом безнадёжным. И когда дед опаздывал на празднество, он пускался на хитрость, граничащую с мальчишеством. Надув загодя два высушенных, свиных, мочевых пузыря, запихивал их за пазухи. Подойдя сзади к толпе зрительниц и встав в «позу Байрона», нащупывал пальцами их отверстия и, слегка приоткрыв, поочерёдно надавливая на пузыри предплечьями. Возникающий при этом звук в точности соответствовал тому, что зарождается в недрах человека и рвётся наружу из его «нижних полушарий». Женщины начинали беспокойно и укоризненно оглядываться друг на друга. А дед делал вид, что всецело поглощён набирающей обороты свадьбой. Не дожидаясь появления характерного «аромата», толпа приходила в движение, отодвигаясь от предполагаемого источника дискомфорта. Бабушка едва сдерживала смех, а дед, довольный собственной находчивостью и образовавшимся проходом, оказывался у заветной цели – задней стенки шатра, откуда всё было видно как на ладони.

Осенью 1967 года я был призван в армию. Проводить меня до военкомата вместе с родителями пошёл и Александр Акимович. Волнуясь, он постоянно покашливал и с неподдельным интересом рассматривал форму офицеров и их регалии. А дней через десять после моего отъезда, привычно встав с первыми петухами, сказал жене, что хочет пройтись по селу, покалякать с «годками». И добавил - чтобы к обеду его не ждали. Вернувшись с наступлением сумерек, огорошил бабушку просьбой налить ему стакан … «вишневки». Убеждённый трезвенник, такое желание могло быть спровоцировано либо чрезвычайными обстоятельствами, либо душевным состоянием. Супруга с улыбкой безропотно подала наливку. Медленно выпив, дед улёгся на сундук, отвернувшись к стене, подложил под голову кулак и уснул. К ужину вся семья была в сборе. Разговаривали вполголоса, чтобы не потревожить спящего. Накрыли стол. Бабушка стала ласково тормошить деда, но он никак не реагировал. Думая, что дурачится, повернула к себе: глаза закрыты, на губах застыла безмятежная улыбка, лоб необычайно холодный…

На кладбище кто-то из сельчан обронил: «Казалось, такому силачу износа не будет! А он - вон чё…» После смерти деда Феодосия Андреевна, бойкая хохотушка с огромными глазищами, добрейшей души женщина и кулинар от бога как-то враз сникла, погрузнела и замкнулась. Она пережила своего Александра Акимовича почти на 10 лет и также тихо скончалась во сне, хотя за ужином общалась с дочерью, и та ничего подозрительного не заметила. Говорят, что самый несчастный мужчина на свете тот, кто пережил свою любимую жену. А разве любящие женщины даже очень стойкие, прожив бок о бок десятки лет с любимыми мужьями, менее несчастны, если смогли пережить их?

 

*сандоль – название остроги в Нижнем Поволжье

**мульга – короткая поперечная деревяшка вверху шеста

***чакан – разновидность тростника

****шпигорь - самый толстый и длинный строительный гвоздь