Последний день июля выдался безветренным и довольно теплым. Солнце скрывалось за облаками, но иногда находило маленькую прогалинку и тогда становилось по-настоящему жарко. Море лениво плескалась вдоль заиленной местами полоски берега. Десяток мужчин купались в прохладной воде Рижского залива. Чуть вдалеке по берегу виднелась перевернутая лодка. Там же на уровне лодки метрах в ста пятидесяти от берега, где начинался лес, стоял добротный дом. - Янис, поди сюда! Тебе спецзадание. Одна нога тут, другая там. Сгоняй до хибары, разживись у земляков тарой пустой по-быстрому. Нужно три пустые бутылки. - Зачем, капитан? – искренне удивился прибалт, прикидывая, что до дома будет метров 300-400. - Приказ комбрига, ядрена плешь. Принесешь – узнаешь зачем, - миролюбиво рявкнул капитан. - Михалыч, - обратился капитан к самому старшему из танкистов, только что подошедшему к воде и собиравшемуся раздеться, - Пока не разулся, слетай с Янисом за тарой. - Да клешней тебя за ребра! Только из-под машины вылез, троссик натягивал, а то задняя уже совсем не втыкалась, едрена канифоль. Ополоснуться бы хоть, капитан. - Потом, потом ополоснешься. Давай, заводи машину. Смотрите там, только хозяев не пугайте. - Бутыли чтоб с пробками были, - уже вдогонку им крикнул капитан. Т-34-ка на месте дав резкий разворот почти на 180, рванула в направлении хутора, так что Янис, оставшийся на башне нелепо взмахнул руками и чуть не кувыркнулся с танка. 8-ая гвардейская механизированная бригада авангард 3-его гвардейского корпуса накануне ворвалась в небольшой городок Тукумс и разгромила ничего не подозревавших фашистов. За день они сделали марш-бросок от Елгавы, и тем обеспечили эффект внезапности. Основные силы во главе с командиром бригады полковником Кремером остались в Тукумсе. А три танка под командованием капитана Смотрова были отправлены дальше к побережью, которое по прямой было всего в 12 километрах. Ходом пройдя этот десяток километров, три машины уперлись в залив, так и не встретив никого на своем пути. Последняя неделя выдалась жаркой для всех войск 1-ого Прибалтийского. После приезда Василевского в штаб фронта, который был недоволен тем, что Прибалтийцы отставали в скорости наступления от 1-ого Белорусского, атаковавшего противника южнее, они сильно взвинтили темп. Капитан, связавшись по рации с комбригом, доложил, что они вышли к морю, и, получив отеческое поздравление от Кремера, дал разрешение танкистам на отдых. Но тут же вновь был вызван комбригом на связь: - Вот что, капитан, - сквозь хрипы в наушниках, пробивался голос полковника. – Приказ командующего фронтом. Немедленно набрать три бутылки с морской водой из залива. Отправь бутылки с одной машиной ко мне в штаб. Идти полным ходом. Понял, капитан? И смотри, не расплескай. После доклада командующему фронтом Баграмяну о выходе передового отряда к Рижскому заливу, Кремер услышал в ответ: - Палковник, пака не привезешь вады марской, в ставке не паверят, что мы к мору вышли. Дастав мне три бутылки вады из Балтики. Хмурый пожилой латыш молча встретил Яниса и Михалыча в сенях. Когда по-латышски Янис объяснил хозяину зачем пожаловали, тот, не проронив ни звука, пошел в кладовую. - Он не за берданкой пошел? – приглушенным голосом спросил Михалыч у Яниса. Михалыч приотворил дверь, ведущую из сеней в дом, чтобы поглядеть, что там делает хозяин. Тот возился за отгороженной занавеской кладовой. Слышалось бульканье и звяканье. Наконец, хозяин появился, неся им три пустых бутыли. В нос танкистам ударил до боли родной и всегда желанный запах спирта. Михалыч даже ойкнул: - Зачем же, едрен батон, опорожнять было утруждаться. Янис что-то говорил хозяину по-латышски. А тот все упорно молчал и молчал. Михалыч опрокинул бутылку – пара капель упала на ладонь. Он провел ладонью по губам. - Ладно, Ян, пошли купаться – море стынет, - разочарованно проговорил Михалыч. Когда они отошли от дома метров на пять, то услышали негромкий окрик: - Лацис! Обернулись. На пороге стоял старик-латыш. В руках у него была еще одна бутылка, на этот раз полная. Михалыч вернулся и взял ценный дар: - Спасибо, отец. Уже залезая в танк, спросил у Яниса: - А что он нам крикнул-то. - Это он тебя по имени назвал – Мишей, точнее медведем. - Ишь ты, - отозвался Михалыч, нежно укладывая в инструментальный ящик заветную бутылку. Там среди тряпок и ветоши она была в наиболее безопасном месте. Первые тяжелые капли дождя упали Михалычу на сапог через открытый люк, когда он лихо подруливал к двум другим 34-кам. - Братва, воздух! – заорал Хохма. – По машинам. Хохма, вихрастый круглолицый молодой парень родом из Кубани, год назад, окончив танковое, попал в 8-ую гвардейскую заместителем командира танка. Его так прозвали за веселый нрав, неизменную улыбку в пол лица и любовь к разнообразным байкам, которые он любил травить на привалах. Тяжелые капли одиночным выстрелами забарабанил по броне, гулко отдаваясь внутри танков. Вскоре ливень пошел стеной, превратившись внутри машин в сплошной гул. Летний дождь, выплеснувшись за три минуты, прекратился также неожиданно, как и начался. - Янис, бутыли раздобыл? – раздался в наушниках у Яна голос капитана Смотрова. - Так точно, товарищ капитан, три штуки. - Отлично, младший лейтенант, - похвалил Смотров, и после небольшой паузы продолжил, - Хорошо начали – вашему экипажу и заканчивать. Наберите в бутылки воды из моря и отвезите в бригаду полковнику Кремеру. И чтоб без задержек. Два часа даю туда-сюда обернуться. - Сержант Хомичев, получи у Михалыча тару и наполни ее водой, - переложил Янис на плечи Хохмы приказ капитана. Наполнив бутылки водой, сержант вернулись к танку. - Михалыч, сховай их так чтобы не разбились. - Куда же я их тебе тут сховаю. Это тебе не мягкий вагон до Москвы, япона вошь. Тут одно железо бряцает. Вот и везите их на руках, как младенцев. - Да, я ж знаю, Михалыч, что у тебя ящичек заветный есть. - Ящичек есть, да не про вашу честь. Ну ладно, калупать вашу мать, давай уж эту огненную воду. И понеслись по опаленным долгой войной дорогам бутыли к своей заветной цели – в ставку ГКО. У Яниса бутыли принял сам Кремер. Хмыкнкл: - Чего ж, товарищ младший лейтенант, она у вас без этикеток? Вдруг, паленая водичка. Сознавайся, из какой лужи набирал? Что-то мутноватая водица. - Никак нет, товарищ полковник. Лично в заливе набирал. А что мутная, так перед этим ливень прошел – вот и взмутил воду. Вызвал Кремер своего лейтенанта: - Серегин, бери мою эмку вместе с Федором и срочно к штабному самолету. Он там сейчас под Елгавой на небольшом аэродроме вот этих бутылей дожидается. Авиация предупреждена – будут ждать. - Есть, товарищ полковник. А в бутылях-то что? Латышский самогон в качестве презента? - Погоди-ка, - не ответил на вопрос лейтенанта Кремер, а, вынув из планшетки тетрадку, вырвал из нее листок клетчатой бумаги, аккуратно разорвал на три части и размашисто написал что-то на каждом клочке. - Прицепишь вот по дороге к бутылям. Этикетки. Небрежно козырнув, лейтенант Серегин сгреб в охапку бутыли и отправился разыскивать Федора, шофера Кремера, на ходу читая написанные полковником этикетки. “Вода из Рижского залива, близ города Тукумса. 31.07.1944” и подпись Кремера. - Федя, на ловца и зверь бежит. Где тебя черти носят? – скорее для проформы поддел Серегин шофера. Федор, вздрогнув от неожиданного окрика, что-то поспешно сунул под заднее сидение и зачем-то стал оправдываться. - Да я тута недолече был. Во время нашего штурма тутова у одной вдовицы, квартировавшийся фриц так быстро драпал, что дверь с петель вынес. Я и поправлял ей маленько, чтоб не сквозило. - Ну, насмешил, Федя. Знаем мы, чего ты вдовам вправляешь. Сквознячок, говоришь? Давай, заводи колымагу. Поедем, проветримся. - Лейтенант, мне давно карбюратор перебрать надо, а то на холостых чихает и глохнет. - А на женатых что, кашляет? Карбюратор твой болезный. Приказ комбрига не обсуждается. Да, возьми у меня, наконец, эту святую воду, будь она неладна. Пристрой, чтоб не разбилась. Поехали. И понеслась ценная бандероль такой вот военно-полевой почтой дальше. Возле избушки на краю летного поля, расположив на пустой бочке из-под керосина видавшие виды шахматы, сидели, подперев головы и устремив взгляды на доску, майор Чепчерук и капитан Шелухин. Из окна избушки высунулась голова старшины Васина, приставленного к скудному хозяйству аэродрома, с которого еще совсем недавно поднимались в небо немецкие мессеры и юнкерсы: - Майор, Москва на проводе. - Чего разорался? Какая к едреной фене Москва? А мы вот так коника, ам! - Правда, майор, Вас Москва вызывает. - Ты свои шутки для салаг прибереги. А серьезным людям не мешай вражескую армию громить не только в воздухе, но и на доске клетчатой. Шах! - Ей Богу. Товарищ майор, разрешите обратиться, Вас к телефону. - Тьфу, зараза, так чего ж ты молчишь, как партизан в гестапо. Тащи аппарат. - Дак, провод не дотягивается. Вы бы уж лучше подошли, поторопились. А то там и правда Москва дожидается. Через минуту майор Чепчерук вернулся к шахматной доске: - Ну, что, капитан, здесь у тебя шансов не больше чем у Напалеона под Бородино. Так что табачок с тебя. Давай-ка лучше по новой. Тут интерес козырный. Проигравший летит в Москву с ценной бандеролью. Усек? - А выигравший? - А выигравший тем временем на сеновале вдыхает аромат истосковавшейся по мужской ласке хозяйки с ближайшего хутора. - Здесь тебе, Василь, не твоя ридная Украина, - сокрушался сибиряк Шелухин. – Латышки, они такие тощие и холодные. Ни взглядом не за что зацепиться, ни рукой ухватиться. - А виноград-то зелен, так что ли. Эх, ты не смог победить в ближнем бою ту бестию с челочкой, а теперь на всех латышских красоток гонишь. Они, латышки, понимаешь, такие, как мессеры – их лобовой атакой не пробьешь. Тут маневр нужен: уходишь резко влево и вниз, будто на разворот пошел, а сам – петлю, и ты уже сзади к нему, то есть, к ней под брюхо пристроился. Когда прямо к избушке, стоявшей на опушке, выскочила с неприметной лесной дороги эмка, капитан Шелухин прохаживался, довольно потягиваясь, а майор Чепчерук сидел, напряженно склонившись над доской, и, обхватив голову двумя руками, бормотал себе под нос: - Так ты в ферзи по правому флангу прорываешься, а если я так хожу, то ладья летит. Вот черт – цугцванг получается. - Еще и с цейтнотом вместе, - хохотнул довольный близкой победой Шелухин, - вон она, посылочка, явилась, не запылилась. - Слышь, Федор, мы никак по ошибке к Гансам зарулили. Речь-то улавливаешь какая? Давай по ним всю обойму, пока они хэндэ хох не закричали, - вылезая из машины, пошутил Серегин. Раздосадованный поражением Чепчерук, решил осадить обнаглевшего штабного. - Лейтенант, приведите себя в порядок в ближайшем лесочке, а потом доложите по форме, кто и зачем прибыл на стратегический объект. - Ладно, майор, я от полковника Кремера…, - начал Серегин. - Ты что, лейтенант, не понял?! – рявкнул Чепчерук. – Здесь особо охраняемый объект. Сейчас сдам тебя под арест. - Слушаюсь, товарищ майор, - поняв серьезность капитана, сменил тон Серегин, - Лейтенант Серегин из штаба 8-ой гвардейской механизированной бригады прибыл по приказанию полковника Кремера. Разрешите доложить? - Ремень поправь и докладывай, - с ленцой ответил ему Чепчерук. - Доставил три бутыли с водой из Рижского залива для срочной переброски в Москву в ставку Главнокомандующего. В этот момент старшина опять высунулся в окно: - Товарищ майор, вас опять к аппарату. Выходя из избушки и на ходу одевая летный шлем, Чепчерук бросил лейтенанту: - Ну, где ваша вода? - Повезло тебе, Леха, - обратился он к Шелухину, - будет у тебя сегодня еще один шанс провести атаку на челочку. Не забудь - с брюха заходи. А чего вода-то такая мутная, что твоя горилка? - Чертей из моря гнали, веревкой воду мутили, - отшутился Серегин. Но Чепчерук уже не слушал его, а бодро шагал к Мишане (так он называл свой МиГ 3 ). Когда забрался на крыло, то обнаружил в кабине механика Сидорчука. Окинув неестественно голову, тот выводил рулады носоглоткой. - Сидорчук! Воздух! – гаркнул у спящего механика над ухом майор. Тот встрепенулся и осоловело стал осматриваться по сторонам. - Ну, давай, освобождай помещение. Да осторожней с крыла прыгай, там в траве ценный груз. Увидал? Ну, подавай их мне сюда. - Вы чего, на вечеринку никак собрались, товарищ майор? С таким-то грузом? – подавая Чепчеруку бутыли, говорил Сидорчук. И запоздало вспомнил, что забыл под сиденьем самолета свою заветную бутылку, которую он выменял у старого Дайниса на банку тушенки. Старик Дайнис жил на окраине Елгавы и делал свой маленький бизнес на самогонке, как с немцами, так и с недавно пришедшими советскими солдатами. - Давай, Сидорчук, заводи. Некогда мне с тобой лясы точить. Туда – обратно, а то капитан тут всех девок обкатает. В ставке ГКО шло заседание, когда в зал, тихонько постучавшись, вошел адъютант, неся на подносе три бутыли. - У нас ужэ эсть графин с вадой. Или Вы нам пакрепчэ принэсли? – обратился к вошедшему Сталин. - Товарищ Сталин, разрешите объяснить, - встал со своего места Василевский. - А что тут абъяснять, таварищ Василевский, самагон – он и в Африке самагон, - держа в руках одну из бутылей, усмехнулся в усы Сталин.- Да тут и этикетка имеется: “Вада из Рижского залива, близ города Тукумса. 31.07.1944” и подпись неразборчивая, да еще и смазанная. Адъютант при этих словах едва заметно покраснел, потому что подпись смазал он, когда за минуту до этого наклеивал на бутыли бумажки, переданные ему вместе с ценным грузом. - Товарищ Сталин, выйдя к Рижскому заливу, силами 1-ого Прибалтийского фронта, наши войска полностью отрезали немецкую группу армии Север от группы армии Центр, тем самым закрыв частям Фриснера пути отступления по суше. - Эта очен харашо, таварищи, - сказал Сталин. – Пачему только вада такая мутная? Навэрно, эта фашисты намутили. Видитэ, таварищи, какие сэрьезные чистки нам еще предстоят павсеместно. В тот же вечер в трех различных уголках Латвии: на берегу Рижского залива, на небольшом аэродроме близь Елгавы и в центре Тукумса, три советских воина: механик-водитель танка Т-34 Михалыч, авиационный механик Сидорчук и шофер полковника Кремера практически одновременно достали: один из танка Т-34, другой из вернувшегося на маленький аэродром самолета МиГ-3, третий - из Эмки свои заветные бутыли, чтобы провести приятный вечер, попивая самогон латышского производства. Троекратно разнеслось по небольшой Прибалтийской республике крепкое русское словцо, когда вместо приятного обжигающего вкуса первача, все трое ощутили в горле противный солоноватый вкус Балтийского моря. А три бутылки первоклассного самогона долго еще стояли в ставке ГКО, отлично закамуфлированные этикетками с надписью: “Вода из Рижского залива, близ города Тукумса. 31.07.1944”. Дальнейшая их судьба осталась неизвестной. |