Если болеешь, а тебя навещают – это почти всегда приятно, лишь бы только не надоедали ненужными советами. Больных не стоит расстраивать.

 

Когда первыми ко мне являются две неразлучных подруги-вегетарианки с пакетом персиков и бутылкой яблочного вина, и принимаются дружно упрекать за то, что я не прекращаю есть мясо – я оглушительно чихаю в ответ. Обе подружки отшатываются:

- Ну ведь мы же тебе говорили, - тебе вредно это, так ты нескоро поправишься! – обе с презрением смотрят на кусок мяса с кровью, который я поджарил себе, превозмогая слабость, ещё днём.

Я, потягиваясь в постели, зеваю во всю пасть.

 

- Фу, как не стыдно! Какой был… - подруги с негодованием меня покидают. Я достаю из пакета персик и бросаю его в стену со всей силы: он, перезрелый, с сочным звуком разбивается о стену, брызги летят в разные стороны. Я радостно рычу и тут же морщусь от боли в плече.

За окном слышно шуршание мётел и шум.

 

- Ну, как там наш больной? – бодренький голос моего врача слышен ещё из прихожей, он колобком вкатывается в комнату, пропитанный запахом формалина, сквозь который пробивается лёгкий запах гниющей плоти.

 

Я задираю футболку и, пока он меня слушает, рассматриваю его халат с засохшими кое-где капельками крови – доктор по пути, видимо, не удержался – какая-нибудь дурочка пала жертвой его обаяния и пары скальпелей, что весёлый доктор таскает в особой коробочке. Судя по довольному выражению его дегенеративного лица, примерно так и было.

 

Доктор тем временем чертыхается:

- Батенька, - фонендоскоп аж застревает в густой шерсти у меня на груди, - вы бы хоть… не знаю… побрились… - замолкает, поняв что ляпнул чушь.

Приступает к осмотру моего раненого плеча: аккуратно снимает бинты, разглядывает поджившую рану –

- Уже хорошо, хорошо, голубчик… таак-с… швы скоро снимем, наверное – заживает всё как на собаке… - Я недовольно ворчу, и доктор понимает свою оговорку:

- Ладно вам, батенька – люди так говорят… люди…

 

Жизнерадостный доктор выкатывается наконец прочь.

 

Ночь только началась, и я в предвкушении – и не обманываюсь: посреди комнаты возникает маленький вихрь. Ноздри чуют лёгкий запах серы в смеси с горечью неведомых, но приятно пахнущих растений – и ты, любимая, возникаешь постепенно из ниоткуда – такая же очаровательная, как и в прошлую луну: негромкий стук копыт по дощатому полу, ты присаживаешься на край постели, вглядываешься в мои глаза полузверя своими бездонными, с красными искорками – глазами дочери Вечного Пламени и Мрака.

 

Моя грубая рука поднимается к твоей голове, теребит роскошные жёсткие волосы, сквозь которые прощупываются небольшие рожки, потом спускается вниз, лаская груди. Ты негромко смеёшься:

- Ишь, глазищи красным загорелись как! Стал бы человеком, наконец – а то как целовать будешь? Стань, стань человеком! – я, рыча в ответ, набрасываюсь на тебя.

 

И я люблю тебя много, много раз – пока первый лучик наступающего дня не проникает в комнату. Ты рассеиваешься чёрным облаком дыма в моих объятиях – поток дыма, на мгновение зависнув столбиком над полом, просачивается вниз.

 

А я, под влиянием наступившего дня, пройдя сквозь немного мучительную процедуру перехода – мучительную ещё и потому, что боль в заживающем плече… - я откидываюсь на подушку уже человеком, и быстро засыпаю – до следующей ночи.