ВЕСЛЕВО. ДЕКАБРЬСКИЕ КАНУНЫ В стрекозьих снах над мёрзлою землёю, осыпанной крупою ледяною, иззябшие соломенные космы сухой осоки гнутся на ветру… Здесь, на юру предзимнего погоста, студёных вихрей половецкий посвист летит над грубым полем, непокоен, тревожа неба серую хандру. О, тихий плач осин окоченелых! Ветвями поводя в шуршанье белом - тумане зыбком, кроны голой рощи кропят печалью снежную кутью… И мнится - в исполнение пророчеств, звеня веслом, угрюмый перевозчик торопит в наши стылые пределы по водам Стикса утлую ладью. Готовь обол в кошель его потёртый! Но…жизнь бренчит монистами в аорте, – цыганка! - в бренном сердце балаганит и ворожит в соцветьях альвеол. Прости, гребец, ей жадный хрип дыханья, смятенье чувств и ветреность скитаний - полным-полны аидовы когорты – табань к причалу свой казачий чёлн… Так думал я. Переполох вороний прервал моё послание к Харону - над алыми стигматами рябины протарахтел, ликуя, параплан… Над свежей грудой нежно-рыжей глины, над зернью снега, лёгшего в низинах, нежданный гость, в ангарах сотворённый, на тризну предзимовия не зван, он, парус раздувая полосатый, гремел мотором, ангел мой, спасатель, вселял надежду, весело глаголил, верша полёт к замёрзшим берегам… Осоки шорох, скорбь седого поля да шелест ветра…К зимнему Николе на край под распашными небесами сошли суровые великие снега. ЧАРКА НА ПОСОХ. Ушли, поклонившись младенцу, волхвы… Густые снега заметают округу - замёрзшее озеро, лодки, лачуги и берег покатый с клоками травы. Под хриплые вздохи студёного норда, на землю нисходят крахмальные орды, в утробах шурша облаков кочевых. Печатью ложится холодный покров на дранку бараков и золото храмов, харчевни, жилища, кладбищенский мрамор, на реки во льду и горбины мостов. Прозрачна печаль, словно чарка на посох, - всё сыплется сонно небесное просо, мир светел, как лунь, отрешён и суров. .. Испей свою чашу, калика, молчком, нам с детства дарована тёплая доля - петь гимны в тисках золочёной неволи да оды слагать окровавленным ртом… Но с нами дорога, и небо, и слово. Но нищая муза к скитаньям готова - кого же ты в хоженье славишь своём? “Влекома любовью и болью, по ком рыдает душа в долгих шелестах вьюги? Скрипит над державой заржавленный флюгер – всё царь, всё разбойник, всё шут с бубенцом, то юг полыхает, то запад дымится… И мечется сердце в багряной темнице, и горло тревожит мольбой и стихом... С псалтырью и хлебом, нежданы никем, под небом высоким угрюмой отчизны по градам и весям, от детства до тризны, поём ли, глаголем в негромкой строке о Боге и свете! О льве златокудром… Пусть будет язык наш, как снег, целомудрен, как звёздная россыпь на Млечной реке”… Смеркается рано, мой певческий брат. Крещенье. Крепчает январская стужа - позёмка над вёрстами дальними кружит, и путь непокойный метелью чреват. Лишь белая чайка, в смятенье и хладе, над нами поводит крылом в снегопаде, и горние крохи ей клюв серебрят. Дорога на Ярославль Олегу Горшкову, Евгению Коновалову В метельной мути древняя земля, укрытая лавинами печали, пластами леденеющих перин, во снах блаженных спящие поля с бегущими белёсыми смерчами, где избы, как сомнамбулы, качают дымком седин. Под вьюгою склоняя древеса, кресты столбов с куделью бесконечной влекутся вдоль обочин ледяных сквозь белые безлюдные леса, сиротство стужи пьют в тоске извечной, погребены в сугробах млечной гречи и тишины. Не го - мо - ни! В слезах ли, немоте - пригубь печаль и стынь цикуты белой сквозь льдистую проталину стекла… Метёт, метёт на вепревой версте, бараночным серьёзным занят делом, водитель со щекой орозовелой, что так кругла, ворча, дорогу взором ворожит, спина ковшом, и где-то под Ершовым откроет дверь замёрзшую… Легка, впорхнёт пичуга в облаке снежин, в жемчужном свете северных покровов. Горит румянец в ворохе вишнёвом воротничка, как бубенцы, мерцают в полумгле сосульки из-под шапочки лиловой над крохотными блюдцами ушей… Господень дар в унылом феврале под глыбою эпохи ледниковой - сквозь тёмные хрустальные оковы остывших дней. Как свет из бездны вьюжистых небес, предвестие и звук грядущей встречи - “друзья мои, прекрасен наш союз…” В тумане Ярославль-златоуст укутан в скань серебряных древес - зима-зима на сотни вёрст окрест, где в рокоте ли, в лепете ль словечек воркуют родники родимой речи сквозь снежный хруст… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
