Старая консервная банка одиноко лежала на мокрой грязной земле. Она была порядком примята и по краям острых неровных зубцов покрылась темной ржавчиной. Наверное, кто-то в походе неуклюже открыл ее большим ножом. Этикетка давно оторвалась с луженой стали, и случайным путникам предстояло лишь догадываться о ее прошлом содержимом. Впрочем, это только если они вообще замечали под ногами такую странную обитательницу здешних мест.

Угасал очередной пасмурный осенний день. Скучные серые тучи то, жадно облизываясь, с аппетитом поглощали больное еле светящее солнце, то равнодушно вновь выплевывали его на уставшее небо. Ни радости, ни умиротворения не внушала такая картина. Только тихая паучья тоска плотной липкой паутиной настойчивее опутывала все вокруг.

Накрапывал дождик. Он редко лил плачущие холодные капли, наполняя ими склизкое свободное пространство консервной банки. Та не возражала, просто покорно принимала природную влагу и также покорно выплевывала ее обратно, неизбежно переполняясь вновь и вновь. Этот бессменный ритуал внутреннего истерзания плоти консервной жести, заставлявший раз за разом исторгать собственное содержимое, стал привычной частью жизни маленького некогда герметичного контейнера.

Противный ледяной ветер настойчиво что-то завывал всем в уши, шаркая между скрюченными деревьями надоедливым стариком. Покоробленные ветви жалобно скрипели в ответ и давили на рыхлые стволы, роняя необычно красивое в таком антураже багряно-желтое убранство. Чуть засохший дубовый листок с неимоверным усилием оторвался от своего дома и, кружась в неуклюжем танце, спикировал на погнутую металлическую крышку. Консервной банке стало чуть теплее. Она будто даже вздрогнула, поежилась и еще больше замерла, точно боясь потерять свое нежданное покрывало. Но разве это возможно? Застыть еще больше?

Воцарилась тишина.

Где-то в сухом пахучем дупле зашелестела хвостом рыжая белка. Она осторожно высунула наружу свою мордочку, точно потягиваясь, выставила вперед грациозную лапку с маленькими коготками, повела носиком и скрылась обратно в своей обители.

Консервная банка продолжала лежать, сырея в лесной земле. Ее выбросили здесь уже несколько лет назад. Просто забыли или поленились унести с собой обратно, она не знала. Только помнила, как когда-то стояла на светлой и гладкой полке большого магазина с огромной вывеской, как ее брали различные руки, перебирали пальцами, приподнимали очки, читая мелкую надпись, и ставили обратно, а однажды даже попытались украсть, правда весьма неудачно. Воришку задержали и пострадавшую вернули на положенное место.

День и ночь напролет видела она сны о далеком прошлом, как цельной металлической лентой попала на завод, такой нужной и востребованной. Как осторожно ее покрывали масляной пленкой и пропускали через вытяжной пресс, придавая идеальные формы в точности по всем заданным канонам, делая красавицей, к которой и придраться нельзя. Помнила, как на соседнем станке вырубались донышки и крышки, гармонично дополняя облик консервной банки. Потом ее украшали покрытием, сушили в горячей печи, прихорашивали рисунком и лакировали для завершения образа. И вот она уже была готова к наполнению, став идеальной и неотъемлемой частью мира, способной потягаться со всеми себе подобными.

Но сейчас неумолимо представала зыбкая реальность. Использованная, загаженная и никому не нужная неестественная жительница этих мест старалась особо не просыпаться. Изо дня в день она наблюдала наизусть заученную картину, как опадают мертвые листья, познавшие радость рождения, сочность дыхания жизни и красоту увядания, набухают жадные почки, просясь в этот жестокий, но безумно желанный мир, распускаются игривые цветы, в надежде затмить всех своим видом, и вновь опадают отгулявшие свое листья. Неизменно белка скакала с дерева на дерево, попирая ветви острыми коготками, откровенно любовалась своим хвостом и собирала припасы на зиму. Вновь и вновь точно по расписанию сходил грязный снег, появлялись первые подснежники, а заяц менял цвет шкурки. Ничто не оставалось статичным, как и ничто в общем-то здесь не менялось.

Все это было ей не интересно. Она здесь оказалась чужая. В первые дни незваную гостью обнюхивали, трогали лапками, кто-то неосторожно укалывался об острые края и со злобой пытался отпихнуть в сторону. Но консервная банка не имела права даже возразить или защититься. Все равно никто не слушал, не желал понять боли уродства чужестранки, той, которая оказалась изгоем просто потому, что не походила на остальных в этом диком месте.

Какое-то острое предчувствие подсказывало консервной банке, что долго ей так лежать здесь безвольной пленницей, волоча свои жалкие дни. Судьба даровала этому кусочку металла возможность наблюдать, как живут другие, день сменяет ночь, приукрашивается природа, и даже луна затмевает солнце. Только она одна не могла ни измениться, ни зажить.

Прозрачный червяк с розоватым тельцем высунул головку из кучки земли. Покрутив туда-сюда слепым безглазием, он волнистыми движениями высунул наружу всю свою длину и нерасторопно пополз вперед. Добравшись до консервной банки, первичноротое животное задержалось, точно потерлось о него куском своего существа и также медленно полезло внутрь в грязную жижу.

Она не сопротивлялась. Всевозможные насекомые и прочие мелкие обитатели леса не в первый раз изрывали ее нутро, словно норовя добраться до самой сути души и изъесть так, чтобы не осталось и кусочка. Хотя нет, скорее они даже желали, чтобы что-нибудь непременно осталось. Ведь какая-то часть должна же была продолжать ощущать всю степень своего поражения, унижения, никчемности и безысходности.

Как ей хотелось встать в такие минуты. И тогда консервная банка начинала завидовать всем эти зайцам и белкам, которые могли свободно переместиться, куда им захочется в любое мгновение своей жизни. Они устраивали брачные игры, создавали семьи, любили и предавали друг друга, а консервная банка просто лежала. Забытая и ненужная никому, полным ничтожеством.

Она была холодная и облезшая, но даже слой ржавчины не мог скрыть наготы ее души, источавшей никому не видимые слезы. Такая твердая консервная банка обладала открытым и податливым сердцем, которое все стремились попереть своим превосходством.

Ее обманули. Породили на свет и использовали. И сейчас она даже не могла самовольно оборвать эту нудную цепочку существования.

Опять полил дождь. На этот раз сильнее и дольше. Червяк свернулся внутри консервной банки и затих. Скоро земля вокруг еще сильнее размокнет, станет совсем чавкающей жижей, вызывающей полное отвращение, и консервная банка еще больше погрузиться вглубь. Пойдет снег, и ее заживо заметет в безымянную могилу, которую никто не навестит, и где никто не прольет слез сожаление по усопшей. И прихотью судьбы через некоторое время вновь вытащат наружу этот исстрадавшийся кусочек металла и продемонстрирую воспаленному от боли и страданий сознанию, как мир и природа вновь улыбаются жизни, продолжению бытия, которого она давно лишена навечно. И год за годом будет повторяться для нее эта ужасна пыточная адская карусель, сводя с ума и заставляя стенать от собственного бессилия, но не ожесточая сердца и не озлобляя к тем, кто так с ней поступил. Лишь один вопрос останется навечно в ее сознании: «Почему?», который станет крутиться заезженной пластинкой, пока благодатное разложение не сжалится над несчастной пленницей этого мира и не заберет наконец в сладкое вымечтанное небытие.