СЕНЬКИН БРОД

 

 

— Идут, князь! Татары! — всадник круто осадил коня возле человека внушительного роста, в дорогом пластинчатом доспехе. — Много, тысяч двадцать, может тридцать.

— Значит, Дмитрий не ошибся, здесь, на Сенькином броде, — больше для себя проговорил князь.

— Что прикажете? — всадник унял гарцующего коня.

— Скачи в Серпухов. Скажи, продержим хана, сколько сможем. Скажи, князь Шуйский и полк будут стоять до последней возможности, — князь посмотрел на своих воинов, внимательно прислушивавшихся к их беседе.

 

Всадник ускакал по тропинке меж кустарника. Шуйский мрачно озирал противоположный берег Оки. Место для встречи многотысячной татарской орды было удобным. Сенькин брод — шириной сорок саженей от берега до берега и глубиной чуть выше пояса. Крутые известняковые берега с плетнями и подкопами господствуют над бродом. Сразу напротив — с десяток телег, выстроенных в линию. За ними воины с пищалями.

— Почто нас так мало тут поставили? — сотенный голова Фёдор, не раз спасавший князя в схватках с литовцами, слышал разговор князя с разведчиком и мгновенно оценил ситуацию. — Нас же сомнут!

 

— Тебе как малому дитяти всё объяснять? — усмехнулся князь. — Поставь тут войско большое, и татары частью завяжутся, но большей частью обтекут, и пока с ними тут дело будет, остальные Москву пожгут.

— А глянут, что мало, в лоб лезть будут, — сообразил Фёдор, скрестив руки на могучей груди, покрытой его «счастливой» кольчугой. Все стрелы и удары, которые должны были поразить самого верного дружинника Шуйского, вязли в ней и отклонялись, словно по волшебству. В одном из боёв с немцами ему удалось захватить отличный лёгкий неполный доспех, но кольчугу сотенный голова носить не перестал.

 

— Верно, — подтвердил князь, — и нам нужно как можно больше их оставить в реке. Мушкетеры Штадена идут сюда, помогут.

— Не успеют… — авторитетно заявил Фёдор, глядя, как на горизонте растёт пылевое облако из-под тысяч копыт.

 

Пока князь беседовал с сотником, на берег из брода вышли два десятка раздетых воинов с молотами. С самого утра и до этого момента они вбивали колья и короткие копья в дно Оки, так чтоб смертельные ловушки на ладонь не доставали до поверхности воды.

— Всё, князь Иван. Почти пятьсот забили, — светловолосый худощавый юноша отчитался перед командиром.

— Молодец, Василь. Обсыхайте, коней к лесу, луки хватай, и к плетням.

 

Как только почти нагие ратники ушли, по ближнему берегу и мелководью спешенные всадники разбросали десятки ежей — скрученных заострённых прутьев, погибель для лошадей. На обоих подъёмах, сдавливающих дорогу, ведущую от Сенькиного брода, за плетнями и в пролазах засели лучники, а в нескольких саженях от берега перегородили путь стрелки с пищалями. Всё было готово для боя. Подоспей вовремя наёмные мушкетёры, тогда они устроят татарам настоящий ад.

 

— Чую, Иван, последнее это дело наше, — к князю подошел седой воин в полном панцире, второй сотенный голова.

— Не хорони, боярин, нас раньше времени. Штаден с людьми подойдёт, а может, татары сюда вообще лезть передумают.

— Это ты Василю с ребятами такое скажи, — сотник был явно зол, — царь-то наш в Новгород дёрнул, а мы тут ложись костьми.

— Не зря тебя, Андрей, ко мне в полк сослали, — тоже рассердился князь. — А ежели нас разобьют, Москву сожгут, царя казнят? Что тогда с Русью будет? Ежели Воротынского побьют, царь тогда в Новгороде новое войско соберет.

Не став спорить с Шуйским, сотник развернулся и зашагал к защитной линии телег. Полсотни стрелков вытянулись в струнку при его приближении. Разжалованный боярин Андрей был суров с подчинёнными, но в бою себя не щадил, чем снискал большое уважение у вверенных ему ратников.

 

— Кижма, Босой, Артём. Проверьте порох и все пищали, большую ручницу мою зарядите, — привычно скомандовал он притихшим воинам. Облако пыли на горизонте разрасталось. Оно шло широким верстовым фронтом. Потом стеснённое лесом всё сужалось.

— Матерь пресвятая, — ойкнул молодой лучник Никола на верхнем правом плетне, — тьма идёт!

На него цыкнули старшие, опытные, поскольку на телегу влез князь, держать перед всеми слово.

 

— Люди! Те, кто живёт на русской земле и считает её своим домом! Тут не только русские: вон пан Бажинский — поляк, немец Ульрих, башкиры. На нас идёт орда. Не дань брать, а всех перебить, ваших жён и детей в полон увести. И не будет больше Руси, коли каждый из вас сейчас не станет, как вепрь, драться. Не за царя, за себя деритесь, за дома свои!

 

Опальный боярин удивленно взметнул брови, услышав, как князь призвал драться не за царя. Подумал, что если какая-нибудь паршивая овца донос на Шуйского сделает в Тайный приказ, то плохо князю будет.

 

Шуйский тем временем собирался ещё что-то сказать, но передумал, решив, что достаточно. С тридцатью всадниками, вооруженными топориками-чеканами и саблями, он отъехал в лесок. Там его небольшая засада должна была оставаться до момента, когда татары прорвут «гуляй-город» из телег. Двести человек приготовились встретить крымскую орду сталью и огнём.

Двадцатитысячный авангард мурзы Теребердея приближался к Сенькиному броду. С высокого берега уже можно было различить отдельных всадников и торчащие вверх копья с бунчуками. Русские воины замерли, ожидая условного сигнала Фёдора. Тот внимательно следил из-за плетня за передвижением татар пристальным взглядом серо-голубых глаз. У него мелькнула мысль о любимой жене, Татьяне, и четверых детях, бывших в Москве.

 

Первые татары подошли к противоположному берегу, помялись, разглядывая кручи с плетнями и ряд пустых телег, за которыми никого пока не было видно. Затем всадник в роскошных ламинарных доспехах ткнул рукой на брод, и первая татарская сотня спустилась в воду, вздымая фонтаны брызг из Оки. Солнце тем временем уже заходило за лес, наполовину скрывшись, и фигуры захватчиков со стороны засевших славян выглядели абсолютно чёрными. Первую треть брода кавалерия прошла спокойно. Внезапно сразу три передовых лошади дико заржали, вздыбились и рухнули в воду, топя всадников. По реке поползли темные полосы людской и лошадиной крови.

 

Не сообразив, в чём дело, татары упрямо лезли вперед, напарываясь на копья и колья, вбитые в илистое дно. В спину им поддавливала уже вторая сотня, почти наполовину вошедшая в брод и пытавшаяся обойти место, где гибли люди и кони. Но и там их ждали неведомые ловушки. Наконец молодой татарский воин, сброшенный с лошади, нащупав в воде кол, выдернул его и поднял над водой, показывая внимательно наблюдающему всаднику в богатых доспехах. Тот моментально среагировал, подняв руку вверх, и всадники, развернувшись в воде стали выбираться вновь на дорогу, с которой спустились к броду. Противоположный татарам берег так же мёртво молчал. Только около полутора сотен трупов лошадей и нескольких десятков их наездников медленно тащило вниз течением.

 

— Лошадей жалко, — вздохнул Фёдор, глядя, как спешиваются передовые татары и несутся вдоль воинства, заполонившего дорогу, всадники, останавливая весь авангард крымского войска. Час был выигран, а солнце спускалось всё ниже, даруя надежду, что захватчики не рискнут ночью лезть в смертельную для них реку. Но у тех были другие планы. Их подгонял сам Теребердей, грозивший поотсекать головы всем сотникам, если те немедленно не переправят своих воинов через реку.

Татары изменили тактику. С полсотни их, раздевшись, полезли в воду — вынимать колья для прохода всадников. Русский берег ожил появляющимися из-за плетней лучниками, которые раз за разом посылали смертельные стрелы в запаниковавших крымцев и валили их в воду. Некоторым лучникам удалось достать нескольких всадников и на берегу. Свалился с коня командующий переправой воин в богатых доспехах. Авангард охватило замешательство.

По команде старого воина — одного из тысячников — конные стрелки татар осыпали сотнями стрел повозки и плетни. Но славяне успели спрятаться в пролазы и прикрыться щитами, у кого они были. Кроме двоих, не успевших и утыканных стрелами с тёмным оперением. Вновь в воду под прикрытием конных стрелков полезли татары вынимать колья со дна.

 

Началась отчаянная перестрелка. Стрелы летели туда и обратно, опрокидывая людей в реку, валя с лошадей и заставляя бессильно обвисать на плетнях. Татары платили тремя-четырьмя воинами за каждого убитого лучника с вражеского берега. Но такой размен их устраивал. Сам мурза подскакал к берегу посмотреть на «русское войско», не дающее ему переправиться. Подстегиваемые сотниками всадники частью преодолели брод, потеряв многих, и три десятка их устремились к ряду телег.

 

Словно гром прогремел, повалили клубы дыма, и прорвавшихся к телегам татар снесло залпом из пищалей. Вновь последовали залпы с татарского берега, не щадящие ни своих, ни чужих. Опершись на плетень, сидел со стрелой в гортани Фёдор. Не помогла на этот раз «счастливая» кольчуга.

— По десятку стрел осталось, — удалось Николе пробраться к князю. — Что делать?

— Не стреляйте. Пусть побольше переправятся. Вместе с пищальщиками встретите, — Шуйский был абсолютно спокоен.

Когда Никола между свистящих стрел проскользнул обратно к плетням, князь отправил гонца к Штадену, чтобы тот не губил людей, а вернул их в Серпухов, всё равно тот не успевал.

 

Воспользовавшись почти спустившейся темнотой и всё равно теряя всадников от изрядно поредевшего отряда «боярских детей», татары сумели переправиться через Оку, потеряв почти шесть сотен воинов из авангарда.

На берегу, после смертоносного залпа, с ними в рукопашную сцепились пищальщики и вооруженные мечами и топорами стрелки. Яростный бой вспыхнул с новой силой. Полсотни защитников удерживали напиравших и разметавших телеги крымцев.

 

— За мной! Ура! — с кличем в ряды прорвавшихся врагов врезались тяжелые всадники из засады во главе с князем. Чеканы и булавы опустились на головы растерявшихся татар и едва не обратили в бегство. Но переправилось очередное подкрепление, конные стрелки заняли холмы и повалили плетни. Зарубили нескольких лучников-славян, пытавшихся стрелять из пролазов.

Стрелами повыбили почти всех всадников вокруг Шуйского, раздающих смерть захватчикам направо и налево. Соскочив с раненого коня, князь со стрелою в ноге и боку рубился с тяжеловооруженными пешими воинами. Одного из его противников, прежде чем упасть под ударом татарской сабли, застрелил из ручницы опальный боярин. Шестеро воинов вытеснили князя к поваленному плетню и сбросили с высокого берега в воду. Раненого Шуйского течением потянуло вниз, где на извороте реки уже скопились груды трупов.

 

В наступившей темноте крымцы добили раненых «боярских детей» и оттащили к плетням своих раненых и убитых, не заботясь о тех, кто остался в воде. Мурза Теребердей с ужасом осмотрел горы трупов. Только здесь, на берегу, их было больше двухсот.

Авангард татар продолжал переправляться через Оку, изредка напарываясь одиночными всадниками на последние колья, вбитые русскими воинами.

 

Впереди всю стотысячную крымскую орду и примкнувших к ним турецких янычар ждало сокрушительное поражение под деревней Молоди, несмотря на четырёхкратное превосходство над русскими войсками…