Не ходит, не сидит, не говорит, не скажет, кто он есть на самом деле, беспомощный, ничейный инвалид, точней – душа живая в мертвом теле. А женщина взяла его в уют своей семьи, лелеет и хлопочет, зовет его «Надеждою» – Умут, и добавляет с нежностью «сыночек». Он видит, что она ему не мать, хоть лаской материнской окружает, и слов ее не может он понять, – чужая речь, и женщина чужая. Но столько в ней участья и любви, тепла души, что целый мир объемлет, как будто светлый ангел во плоти спустился в сострадании на землю... Как мир земной озлоблен и жесток, разъеден ложью, деньгами, корыстью, и попросту на тыщи лет далек от мудрости простых библейских истин. Какое там сегодня «Возлюби» – все заповеди попраны негласно, а главная для жизни – «Не убий!» – расстреляна в упор в кровавых распрях. И жесткий, меркантильный, черствый век циничного бездушья сеет семя, и глух к чужим печалям человек, пока своя беда не клюнет в темя. Тут бесполезно к разуму взывать, тогда как век рассудком помутился, и миру остается уповать на тех, кто сострадать не разучился. |