Памяти тёти Тони, у которой мои родные несколько лет снимали комнату, вернувшись в 1946 году в разрушенный, но освобождённый Севастополь. На Пластунской пышны деревья, Тополя зеленеют. Лето. Ветерок переносит перья Кур-пеструшек двойного цвета. Граммофончики у калитки – Сине-белый вьюнок игривый. Всё ползёт и ползёт по ниткам, Чередуя дуэты с трио. – Как сегодня шкварчит ставридка! Антонина, пожарив рыбу, Выключает электроплитку. От восторга котище дыбом. – Лиль, присядь, расскажи старухе, Замуж вышла? Как мама с папой? Кружат в кухне шальные мухи, К рыбе лезет кошачья лапа. Папироса у Тони тлеет, Не хватает губам помады. Её спутник – старинный веер, Вечно с ней, постоянно надо. Гребешок прижимает прядки, Совершенно теперь седые. Вся кушетка – сплошные латки. – Лиля, детка… А дальше: «Ты ли?» Рядом комнатка, что снимали, Потолок потемнел, намокнув. Трещин новых орда немая Возле рам нераскрытых окон. Опустели и двор, и домик... Постояльцев давно не хочет. Среди утвари Блока томик, Как снотворное среди ночи. Молоко до краёв – по кружкам, Календарь отрывной – на стенке. Тётя долго окурок тушит. – Лиля, ешь! Остывают гренки. Крошит Тоня салат к обеду, Разгибаются трудно пальцы. – Скажешь, буду жива – заеду. Мама жарит омлет на смальце? – Тётя Тоня, а вы-то как же? Огород, палисадник с вишней… Тоня смальцем горбушку мажет, Ставит стопки. – Помянем Гришу! Фотография мужа в спальне, Очень выцвела, пожелтела. Тётю Тоню безумно жаль мне, Отекли и лицо, и тело. Без войны десять лет ведь много. Это, если родные живы. Тоня больше не верит Богу, Снам не верит, что были лживы. До сих пор Севастополь снится, От бомбёжек в руинах город. Рядом с мужем – погибших лица, А Григорий – красив и молод. Блеск в глазах оттого, что слёзы Не текут, а стоят на старте. – Лиля, маме нарежу розы, Разложу, если хочешь, карты. Незаметно вкрапляет юмор В повседневность моя старушка. – Я с ума не сошла, не думай! Просто плакать всё время скучно. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
