В странах Балтии я был три раза: дважды в Латвии и один раз в Эстонии. В Литву как-то не сложилось. Перед первой поездкой в Латвию товарищи по отделу слегка постращали меня нередко встречающимся в республике подчёркнутым негостеприимством к русским. О неприязненных отношениях и проявлении враждебности к нам со стороны представителей «советской заграницы» я знал и ранее. Служившие со мной в Азербайджане в Школе младших авиационных специалистов, а затем и в полку ребята из Прибалтики всегда держались особняком, но не провоцировали на конфликты, демонстрируя чувство собственного и часто беспричинного достоинства. В их повседневном поведении и отношении к русским, грузинам или азербайджанцам, у которых в период службы они были как бы на «положении гостей», ощущалось некое пренебрежение, превосходство и снисходительный тон. Словно они – «белая кость», привилегированная каста, владеющая некой тайной, которая нам никогда не откроется. Эти спесивые качества никуда не исчезли на протяжении двух лет армии. Но в целом парни были дисциплинированны, аккуратны, спортивны и собраны. Правда, несколько медлительны, но это качество рассматривалось и трактовалось командованием «как рассудительность, несовместимая с излишней спешкой», поэтому их часто ставили в пример, хвалили за полученные ранее домашние практические навыки и усердие в учёбе. Некоторые солдаты, рождённые в смешанных браках, имели типичные русские фамилии. Как помню, Владимир Смирнов был из Эстонии, Марк Цивилёв – из Латвии, Юрий Погонин – из Литвы, но на этом их сходство с нами и заканчивалось…

В уютный маленький городок Елгаву, раскинувшийся на обоих берегах узкой реки Лиелупы, я приехал автобусом из Риги в конце лета. Меня поразили две вещи: необычный светло - коричневый цвет этой речной артерии и температура воды, которая была довольно прохладной для купания, да и для августа тоже. Но это совершенно не смущало многочисленных посетителей пляжа. Устроиться в местную гостиницу, находящуюся на въезде в город, оказалось не просто. Заказ отеля от нашего предприятия либо не дошёл, либо о нём просто забыли. Такое иногда случается, когда возрастает количество инженеров, командированных в разные уголки страны. Во всяком случае, у стойки администрации мне дали понять, что, возможно, придётся попытать счастья в жилом секторе, где сдаются комнаты для приезжих. Кроме меня, несчастного, в таком же положении оказались ещё человек пять. Наступавшие сумерки быстро гасили дневной свет и уверенность на удачный поиск жилья при горящих уличных фонарях в незнакомом городишке. Идея переночевать на скамейке в ближайшем парке даже при полном отсутствии комаров – тоже не показалась мне свежей и осуществимой. Отправляясь в командировочные вояжи, я всегда брал с собой пару чалок (связок) вяленой воблы или тарани. В каждой такой чалке, как правило, было 20-25 вполне презентабельных на вид рыбёшек. О вкусе я уже не говорю. Эта популярная рыба высоко котировалась повсюду в стране. Особенно в пивных заведениях и гостиницах. И я сообразил, что настало время пустить в ход не только личное обаяние, но и свой главный аргумент для получения заветного номера. Порывшись в чемодане, я осторожно вытащил один из полиэтиленовых мешков, в котором соседствовали несколько крупных жирных рыбин. Приблизившись к стойке с наивным видом, беззаботно спросил, сделав ударение на названии своего города: «Проверьте, пожалуйста, ещё раз - не поступил ли запрос из Астрахани на бронирование номера в вашей гостинице?» Невообразимый и специфический аромат волжского деликатеса задолго до вопроса благополучно достиг носа черноволосой, похожей на цыганку женщины, главного администратора, и вызвал ожидаемую реакцию. Заметив под мышкой свёрток , она радостно проворковала: «Вам повезло: только что получили заявку из Астрахани в свой адрес. Ваш паспорт, пожалуйста...»

Через 15 минут я уже осваивал непритязательный одноместный номер с едва заметными следами пребывания предыдущих жильцов. Предусмотрительно купленный в Риге буклет с подробным расположением и описанием достопримечательностей и промышленных предприятий Елгавы помог мне не только определить местоположение машиностроительного завода, предмета моего интереса, но и выяснить вид транспорта, на котором можно до него добраться.

Начальник отдела сбыта меня озадачил тем, что по существующему на заводе порядку не может организовать отпуск указанных в документах датчиков, что надо подождать несколько дней, пока не закончится квартал. Количество деталей и их общий вес были так малы, что для вывоза сгодилась бы обычная авоська. Осведомившись, где я остановился, он предложил съехать из гостиницы в целях экономии финансовых средств и переселиться в их заводское общежитие, где цена, по его выражению, просто «смешная – 70 копеек в сутки за койку». Кроме того, общежитие находится гораздо ближе к заводу, чем гостиница. Добавил, что там уже живут такие же командировочные, с которыми мне будет не скучно коротать время до отъезда. Я выселился из «дома колхозника» и по подсказанному курсу пошёл в направлении дачного посёлка к заводской «общаге».

День был жаркий, нестерпимо хотелось пить, и я через невысокий штакетник стал высматривать во дворах хозяев. Мой взгляд упал на высокую, одиноко стоявшую на крыльце пожилую, аккуратно и опрятно одетую женщину, которая будто почувствовала моё состояние. Она была похожа на горничную, вышедшую подышать свежим воздухом и малость отдохнуть от домашней работы. Поравнявшись с ней, я предельно вежливо поздоровался и обратился: « Извините, пожалуйста, за беспокойство, можно у вас попросить кружку воды?» Стройная для своего возраста незнакомка, не спеша сошла с крыльца, и медленными шажками поплыла по дорожке мне навстречу. Сначала показалось, что она могла не понять или не расслышать просьбу. Но у пожилой латышки со слухом всё было в порядке. Не сводя с меня цепкого взгляда выцветших серо-голубых глаз, она приблизилась к калитке и вдруг … с перекосившей лицо ненавистной гримасой злобно прошипела: « Вот когда наша Даугава разольётся, тогда и напьёшься вдоволь, голубок! А Бог даст – может, ещё и захлебнёшься!» Гордо развернулась и потопала к крыльцу. У меня аж челюсть упала на грудь! Ни хрена себе! Вот это бабуля! Сколько же неприкрытой жёлчи и мстительного злорадства было в её словах! Словно она ждала этой встречи долгое время и заранее приготовилась к ответу на подобную просьбу. Уже в прямую удалявшуюся спину я громко и раздражённо рявкнул: « Спасибо тебе большое, старая карга, что не отказала!..» Но Яга даже не обернулась. Этот инцидент враз испортил настроение и общее впечатление от первых дней пребывания в Елгаве. Я сразу вспомнил о предупреждении коллег, но продолжал искренне недоумевать - чем мог обидеть, оскорбить эту чистенькую, прилизанную старушенцию, этого «божьего одуванчика»? Обращением к ней на русском? Или, может быть, я напомнил ей человека, от которого остался тошнотворный осадок, нелицеприятные воспоминания? Интересно, что и она, шипя, как сказочный удав Каа, сознательно ответила на моём родном. Скажи она то же самое на латышском – и то бы я по выражению лица этой жабы тоже сообразил, что меня безразмерно рады не только напоить, но и, наверное, с удовольствием утопить в дворовом колодце. А вот таким неожиданным и смачным плевком в лицо на мирную просьбу тебе сразу дают понять об истинном отношении этого человека - а возможно и всего его поколения - к русскоговорящим. И это при всём при том, что именно русские тогда в Латвии, по сравнению с Литвой и Эстонией, составляли чуть ли не половину населения республики. Что было больше странно, чем обидно. И тебя постепенно и плотно обволакивает осознание накопленного арсенала нерастраченной враждебности пограничных соседей, которых мы по доброте своей и душе нараспашку зачислили в братья и сёстры, постоянно помогая при любых возникающих трудностях, главные из которых - экономического свойства. Интересно, что бы ответила эта старуха, если бы я обратился иначе, по-хамски и грубо, например:« Эй ты, базла стоеросовая, верста коломенская, тащи-ка ковш воды, да шевели копытами, кляча облезлая!» Тогда бы, наверное, имей эта жердь пистолет, - без сожаления пристрелила бы меня, и рука не дрогнула бы.

За оставшиеся до отъезда дни мне больше не довелось испытать ничего похожего. И мало-помалу я успокоился. Но когда замечал в Латвии пожилых ухоженных женщин, перед глазами сразу возникала костлявая враждебная фигура фурии со змеиным немигающим взглядом, которая изрядно поколебала моё прежнее уважительное мнение о коренных жителях республики. И что особенно прискорбно – это негативное мнение до сих пор не покидает меня…