На фотографию я наткнулся случайно. Судя по множеству тэгов, архивист не знал, в какую категорию отнести столь противоречивое изображение.

Мальчик за партой в форме, похожей на школьную середины двадцатого века. Соответствующий интерьер: доска, горшок с цветком, парта. Иллюстрация для учебника истории или детской книжки «про прошлое»? Но у доски, вместо строгой учительницы (костюм, стрижка с начёсом) – почему-то средневековый рыцарь. А за окном - вдруг ракетоплан и пейзаж, характерный для города Предначального времени.

Интересно, как попала в архив эта фотография? Наверное, кто-то из журналистов позабавил публику рассказом о чудаках-родителях, проводящих диковинные эксперименты над собственным ребенком. Живы ли те, кто видел в ленте новостей полвека назад рыцаря-учителя и его ученика? Если и живы, то вряд ли хоть что-то вспомнят.

Я не сразу узнал себя в смешном, немного грустном и мечтательном школьнике. Бедный андроучитель! Как по-идиотски выглядел он в рыцарском образе. Я его совсем не слушал, и он, лишенный возможности контролировать процесс обучения (в отличие от других мне не вживляли встроенную систему обучения), вынужденный пользоваться давно устаревшими способами передачи информации, тщетно пытался растолковать мне теорию относительности.

Интересно, о чём я думал в момент, когда меня фотографировали? О родителях – естественниках, лишивших меня нормального детства? Впрочем, и тогда, и теперь, я не считал и не считаю потерянными первые годы жизни. Мир моего раннего детства – один из немногих оставшихся заповедными уголков на Земле. Озеро, представлявшееся мне огромным живым существом. Лес, звенящий тысячью голосов, манящий и пугающий запахами, шорохами, смутными движениями. Друзья. Мне казалось, что их много, но теперь, годы спустя, я могу вспомнить имена и лица лишь пяти. И центр чудесной маленькой вселенной – Дед.

Он не был моим дедом по крови. За несколько лет до моего рождения Дед стал духовным наставником моих родителей. Я смутно помню, с каким трепетным вниманием они слушали его рассуждения, как ссылались на него в любой спорной ситуации.

Когда мне исполнилось пять, меня привезли в город. Родители объяснили, что по закону все дети обязаны посещать школу. А в лес, на озеро, я смогу ездить на каникулы.

– Школы не стоит бояться, - говорил отец – вы, дети естественников, обучаетесь по особой программе, потому что мы, ваши родители, отказались от вживления в ваш мозг встроенной системы обучения. К сожалению, живых, настоящих учителей найти для вас не удалось. Но ваш андроучитель перепрограммирован и почти не отличается от прежних, настоящих. И ему можно сделать любую внешность. Сейчас андроучитель будет просто копией Деда.

Я мало что понял из слов отца. Только порадовался, что мой мозг остался целым. И спросил, будут ли учиться вместе со мной ребята из леса. Ответила мать, как-то грустно взглянув на отца:

- Не все, к сожалению. Родители многих не решились…решили всё-таки…В общем, с тобой будут учиться…

И мама назвала имена тех самых пяти. А отец пробурчал что-то про предателей, которым накатанная колея дороже будущего собственных детей и планеты.

Через четыре года в классе естественников остались двое: я и Веста. Остальные исчезли, сопровождаемые каждый раз приглушенным (но я-то всё равно слышал) возмущением отца и молчаливым осуждением мамы. Обычно перед тем, как исчезнуть окончательно, «изменники» начинали говорить о том, сколько в жизни других, обычных, ребят интересных вещей и занятий. Я напоминал: у этих ребят в мозг вставлено чёрт знает что. Иногда мой довод действовал, но чаще в ответ смеялись: никто от этого еще не умер, зато им не приходится тратить на задачки-упражнения время, которое можно провести за куда более увлекательными делами.

Веста в наших дискуссиях не участвовала. Она не любила споров. Она любила петь, и рисовать, и собирать в лесу грибы, и нырять в озеро с лодки, пытаясь донырнуть до самого дна, где, если верить легенде, скрывался старинный город. Впрочем, и в школе Веста не скучала: ей нравилось рисовать, придумывать самые невероятные продолжения любимым книгам, дразнить андроучителя, который не способен понять, что его дразнят. В отличие от меня, Весту не огорчали запреты: на самостоятельное передвижение по городу, на общение с другими сверстниками, на использование любых гаджетов. Она умела радоваться жизни и, как мне кажется, искренне любила меня.

На последних перед Началом летних каникулах Веста заболела. Сначала Дед лечил её, как обычно, травами, но потом вызвал санитарный ракетоплан. Для врачей из ракетоплана Дед был не великим наставником, а всего лишь смотрителем заповедника, к тому же явно не вполне вменяемым. Чем еще можно было объяснить, что неизвестно как оказавшаяся на попечении чужого старика девочка не привита от элементарных болезней?

Весту увезли, больше в лес она не вернулась. Дед не слишком уверено обещал, что я увижу подругу в сентябре в классе. Но и в школу Веста не пришла. Родители на мои вопросы отвечали: «Ей пока нельзя учиться» и отводили глаза. А еще мне сделали прививки и по моей просьбе изменили внешность андроучителя. Я захотел сделать его средневековым рыцарем. Мама согласилась, подумав, что я начитался исторических романов и увлекся рыцарской романтикой. На самом деле мне почему-то разонравилось каждый день встречать в классе двойника Деда. А еще (но родителям об этом знать ни к чему) рыцари чем-то похожи на старых, доандроидных роботов, в которых я играл с одним из «изменников» незадолго до того, как тот ушёл из школы.

А потом случилось Начало. Хотя до сих пор некоторые считают, что катастрофу правильнее называть Концом. Но я согласен с оптимистами: катастрофа стала не только концом Земли, но и Началом новой жизни.

Меня спас мой рыцарь-андроучитель. Задача сохранения жизни и здоровья учеников в случае катастрофы имела высший приоритет в программе андроучителей. А спасение детей и тех взрослых, кто необходим для воспроизводства человечества, признавалось главной задачей Межгосударственного союза.

Наверное, мои родители, историк и археолог, не считались специалистами, определяющими успех выживания человечества. Я их искал долго на своей Базе выживания, посылал запросы на другие. И Деда – тоже искал, хотя понимал, что вряд ли он мог вырваться из заповедника или того, что от него осталось после катастрофы. И Весту искал. Не нашёл никого.

Стыдно признаться, но я не сразу осознал трагизм произошедшего. Всё произошло так быстро, что ни я, ни другие спасенные дети не видели ни гибели людей, ни конца Земли. Вот я сидел в классе, один-одинешенек и слушал-не слушал, как рыцарь объясняет теорию относительности. А вот я уже в нескольких световых годах от места, где была Земля. Рядом – те, кто очень скоро станет моими друзьями. Мне, конечно, труднее чем другим: без встроенной системы обучения (её можно вживлять только детям до десяти лет, мне уже поздно) я многого не знаю, да и учиться мне сложнее. Но зато вокруг столько интересного!

Вот только Весты не хватает. И вечерами, когда в спальне затихают разговоры и смех, мне слышится из-за стенки голос мамы, бурчание отца, а по ночам снятся озеро, лес и Дед.

И всё-таки мои поиски увенчались пусть маленьким, но успехом. Я нашел одного из тех пяти, с кем когда-то жил в лесу, а потом пошел в школу. Александр попал вместе с родителями на другую базу. Сам он помнил еще меньше моего, но отец Александра, Денис, много рассказал мне о родителях и о Деде. И, хотя по мнению моих родителей, Денис был «изменником», он мне нравился. Деда и родителей не осуждал, говорил о них, как, наверное, когда-то говорили о блаженных – то ли с восхищением, то ли с удивлением, то ли с испугом. И признавал, что в чем-то они все-таки были правы.

Как не странно, я стал физиком. Если бы мой андроучитель мог чувствовать, гордился бы мной. Я женился по любви на Насте, которую встретил сразу после того, как попал на Базу. Бойкая девчонка смеялась над моей тупостью в учёбе, хотя андроучителя не уставали объяснять, что я не виноват, что у меня просто не хватает в голове того, что есть у других. Настя подшучивала надо мной, но после уроков садилась рядом и разъясняла, заставляла еще и еще раз решать задачи. И иногда, когда задумывалась или улыбалась, чем-то напоминала мне Весту.

В проект меня тоже втянула Настя. Сначала просто рассказывала, как трудно реализуется идея их группы по созданию пилотной Новой Земли. Потом повезла меня и дочку на планету, выбранную в качестве полигона для эксперимента. Наверное, она тогда уже все продумала, потому что мы высадились не в зоне тропиков или еще где, а в лесу. И озеро там тоже было.

Я шел по лесу, слушал, как поют птицы, видел, как перелетает с ветки на ветку озорная белка. Впереди показалось озеро. Большое, голубое, с водой, по которой пробегала рябь, с чайками, вскрикивающими резкими голосами. Всё, как на красивом пейзаже хорошего художника. Хорошего, но не гениального…

Веста, дочка, выдернула ручонку из моей ладони и подбежала к воде.

- Ну как? – спросила Настя.

- Здорово, - ответил я.

- Ты не умеешь врать, - сказала Настя,- совсем не умеешь. Что не так?

- Не знаю, - я, правда, не знал.

- Я понимала, - Настя в отчаянии махнула рукой, - поэтому и привезла тебя сюда. Только ты можешь помочь. Потому что только ты чувствуешь, как должно быть.

- Почему? Над проектом работают лучшие специалисты: биологи, геологи, климатологи.

- Только ты один не знаешь, а можешь вспомнить. Только ты чувствуешь то, что не чувствуют другие.

Я хотел отказаться, но маленькая Веста вдруг испуганно взвизгнула, показав на скользнувшего по воде большого ужа. Её глаза расширились от страха, и она стала очень похожа на свою бабушку, мою мать. И я промолчал.

Я не знал тогда, как много придется работать, чтобы все вспомнить. Но, кажется, получилось. Завтра мы с Настей летим в гости к дочке и внукам. Веста с мужем работают в заповеднике на Новой Земле. Внукам там хорошо: лес, озеро. Интересно, узнают ли они своего деда в смешном мальчишке, ученике средневекового рыцаря?