Май Ты говоришь, Джек, что для того, чтобы воздушный змей достиг бесконечного, требуется длинный хвост, я подумал: я рыба и плаваю по бесследному морю одна вода, никаких дорог, никаких направлений и проспектов хлопая хвостом, я двигаюсь дальше но моя голова ничего общего с моим хвостом не имеет пока я могу хлопать спинными плавниками бесцельно, то буду просто двигаться вперед, ни о чем не беспокоясь. Все это у меня в хвосте, а голова моя это просто мысли, моя голова барахтается в мыслях, а хвост юлит и толкает меня вперед. Можно затаиться тут в горах, притащить с собой немного жира, варить травы на крошечных индейских костерках и жить вечно. «Счастлив с камнем под головой, пусть небо и земля занимаются своими переменами!» пел старый Китайский Поэт. Интересно, если Бог это личный Бог, которому небезразлично, что с нами происходит, с каждым. То Он проверяет нас тяготами? Временем? Вопиющим кошмаром рождения и невозможной затерянностью обещания смерти? А зачем? Потому что мы падшие ангелы, которые сказали на Небесах. «Небеса превосходны, такими им лучше оставаться» и пали вниз? Но вы или я помним ли такую вещь? Я помню только, что перед тем как родиться, было Блаженство. Помню темное роящееся Блаженство 1917 года, хоть и родился в 1922-м! Наступали и уходили новые годы, а я был лишь Блаженством. Но когда меня вытащили из чрева матери, посиневшего, синенького малыша, то заорали на меня, чтоб я проснулся, и шлепнули меня, и с тех пор я наказан и потерян прочно. Никто не шлепал меня во Блаженстве! Бог есть всё? Если Бог это всё, то это Бог меня шлепнул. По личным причинам? Должен ли я таскать везде с собой это тело и называть его своим? «А загляни внутрь» говорю я на черные ящики, полные белого, «бьющиеся голУбки - все маленькие голУбки умрут». «Им рубят шеи над бочонком», говорю я. Мы все скитаемся сквозь плоть, пока голубка взывает к нам, назад к Голубке Небесной- Поэтому я писал в честь вот этого. Счастливые священники, играющие в баскетбол в католической церкви, поднимаются на заре, звоня в колокол, ради меня. |