Сегодня ночью мне приснился сон.

 

Я стоял в небольшой комнате с гладкими серыми стенами без окон. Не помню, была ли какая-нибудь мебель. Во всяком случае, было просторно, хотя, кроме меня, там находилось ещё несколько человек. Эти люди были мне незнакомы, они стояли в стороне тесной группой и о чём-то переговаривались. Сейчас мне почему-то кажется, что они были бородаты, хотя не только стариками, но даже пожилыми людьми их нельзя было назвать. Всё-таки люди эти были старше меня. Впрочем, я, кажется, совершенно напрасно пытаюсь описать внешность этих людей, тогда как дело вовсе не в ней. Может быть, у них и не было никакой определённой внешности; недаром же их было несколько - каждый имел какую-то одну черту, всё остальное было неважно, а вместе они составляли некий образ, который не только описать, но и представить в виде одного человека никак нельзя.

 

А дело заключалось в том положении, которое эти люди занимали по отношению ко мне. Если бы они занимали такое же положение по отношению к кому-нибудь другому, то, наверное, у них была бы другая внешность. Я думаю, каждому хотелось иметь таких людей, и, конечно, ни у кого таких людей быть не может. Разве что во сне. Люди эти определяются двумя свойствами. Во-первых, они всё про вас знают. Я имею в виду не вашу биографию, семейное положение, или образ жизни, хотя это им тоже известно. Но они знают гораздо больше: ваши мысли, ваши мечты, ваши желания, и то незаметное, для чего нет названия. Всё это они знают и во всём разбираются лучше вас. От вас они отличаются своим вторым свойством: умением всё устроить таким образом, что ваши мечты и желания исполняются. Особенно хорошо им удаётся воплощение того незаметного, для чего нет названия, о чём вы не подозреваете или скрываете от самих себя, и что исполняется только во сне. Можно сказать, они эксперты в том незаметном, для чего нет названия. Это вовсе не значит, что вы им что-то приказываете, и они тотчас же исполняют, словно джин из бутылки. Совсем наоборот, эксперты действуют совершенно самостоятельно, потому что лучше вас во всём разбираются. События происходят независимо от вас и помимо вашей воли, как бы навязываются вам извне, и, тем не менее, происходят так, как бы вам хотелось, если бы вы знали, чего хотите.

 

Дверь открылась и в комнату вошла девушка. На ней было платье, короткое серое платье, плотно облегающее фигуру. Воротник был отделан гладким и мягким мехом, кажется, коричневого цвета, но, может быть, этого и не было. У неё были волосы, я не помню, какие у неё были волосы, но, мне кажется, они должны были быть не длинные, хотя и не очень короткие, скорее тёмные, чем светлые, и уложенные в несложную, но привлекательную причёску. На ногах - туфли, да, на ногах должны были быть туфли, наверное, были даже чулки, скорее всего, но это я уже не могу утверждать наверняка. Была ли девушка красива? Я бы сказал, что да.

 

Девушка посмотрела на меня. Все посмотрели на меня. Никто не сказал ни слова. Я молча вышел вместе с девушкой в коридор. Мы пошли по длинному серому коридору, а люди, те эксперты, о которых я уже писал, стояли в дверях и смотрели, пока мы не скрылись за углом.

 

Здесь я должен остановиться и сделать некоторые пояснения. Очень трудно описывать сон, боюсь, мне это плохо удаётся. Ведь главное во сне - это тот особый настрой чувств, то особое восприятие происходящего, которое бодрствующему человеку припомнить уже очень трудно. Но нельзя же писать во сне! Приходится длинными разъяснениями передавать мгновения времени и незаметные нюансы пространства. Я написал, что никто не произнёс ни слова. Это верно. Однако когда вошла девушка, я знал всё, что нужно. Вот так совершенно необъяснимо до того, как открылась дверь, я пребывал в полном неведении, хотя, быть может, и догадывался о чём-нибудь, не зная о чём, а после уже всё знал. Смысл этих новых знаний сводился к следующему: я должен был любить девушку, которая вошла в комнату. Точнее, мы должны были любить друг друга, но с её стороны это подразумевалось само собой. Надо было сказать с самого начала, что я эту девушку видел в первый раз, однако, подозреваю, что она меня знала лучше. Вообще, во всей этой истории есть одно странное обстоятельство: на протяжении всего сна я ни разу не принимал какого-либо решения, более того, у меня ни разу не возникало никаких мыслей, кроме разве что автоматической констатации происходящего. И я ни разу не встретил хотя бы одного человека, которого видел раньше (до сна), и все вещи, пространства и ситуации, хотя в них и не было ничего особенного, были мне незнакомы, кроме, быть может, самого конца сна. Мне кажется, всё это объясняется наличием тех экспертов по незаметности, о которых я писал. Впрочем, в дальнейшем эти люди уже не участвовали в событиях. По крайней мере, явно.

 

Девушка остановилась. Она остановилась сразу и повернулась ко мне. Она остановилась так сразу, что я, продолжая двигаться, подошёл к ней слишком близко. Зачем стоять так близко? Это неудобно, неудобно разговаривать, неудобно двигаться, даже неудобно дышать. Девушка не отстранилась, её глаза были рядом, и её тело случайно коснулось меня, едва коснулось. Почему-то меня стало страшно. И захотелось убежать.

 

Но тут кто-то засмеялся, заговорили голоса, захлопали двери, зашагали ноги. В коридоре стало много людей. Девушка отодвинулась, и мы пошли дальше. У неё была красивая походка. Но я не смог бы её описать: я не помню движений, как наслаждающиеся музыкой не помнят нот, если они не эксперты в музыке.

 

Мы спустились в нижние этажи. Здесь были мрачные и массивные стены. Девушка коснулась моего плеча, я обернулся, и наши лица оказались рядом. Мне было неловко стоять так, полуобернувшись. Мне было неловко с девушкой, потому что в этом сне мы были друг для друга. Я не мог просто уйти, и мы не могли быть просто знакомыми или совсем чужими.

 

На нижних этажах тоже ходили люди, и мы снова поднимались выше. Я и девушка должны были любить друг друга. Почему? Ну разве можно задавать такие вопросы! Ведь это сон. Надо и всё... Таковы правила, и мы ни разу не думали об этом. Это довольно странное чувство, когда рядом девушка, и ты знаешь: стоит вам остаться наедине, и ты будешь любить её, и она будет любить тебя. А пока мы не знакомы, и нам неловко. Но уже известно заранее, что мы будем любить друг друга. Надо только остаться наедине, и мы ищем укромное место и облегчённо и разочарованно вздыхаем, когда появляются люди. И мы бродим по этажам, заходим в пустующие, но тут же заполняющиеся людьми, помещения, поднимаемся по узким лестницам. И везде много народу: прогуливаются старые люди, играют ребятишки, хозяйки развешивают бельё на верёвках, протянутых через огромные залы, и старушки на скамейках провожают нас взглядом. Ну разве можно найти укромное место в таком огромном и однообразном доме? Все его этажи заполнены до отказа людьми и вещами, и нам нигде не скрыться от них.

 

Мы заворачиваем за угол и, устало прислонившись к стене, смотрим в глаза друг друга. Кто-то засмеялся, заговорили голоса, захлопали двери, зашагали ноги: стало много людей.

 

И мы идём дальше. Мы устали. Я бы не сказал, что только девушка ведёт меня за собой. Теперь мы идём вместе, но мы устали. Странно, что в начале пути мы шли по длинным, серым, гулким и пустым коридорам, которые лишь в последнее мгновение заполнялись людьми, а здесь, на самом верхнем этаже, мы едва пробираемся в толпе людей и вещей. И держимся за руки, чтобы не потерять друг друга.

 

Вдруг видим отвесную железную лестницу, заржавленную лестницу, ведущую на чердак. Голые, крепкие, пружинистые и стремительные ноги девушки - так и хочется ухватить их и успокоить. Но они быстро-быстро мелькают по ступеням лестницы, и я едва поспеваю за ними. И вот мы наверху. Лишь узкий кружок вокруг люка освещён слабым светом, идущим снизу. Вокруг чернота. Почему это одежда девушки так износилась? Разве мы долго шли? Как будто не очень, лишь несколько часов. Но где же тогда туфли и чулки? Серое платье стало ещё короче, с его краёв свисают лоскутки материи, воротник как будто никогда и не был отделан мехом. Красивой причёски тоже нет, волосы растрепались, и запутанные прядки дрожат на ресницах.

 

Наши глаза уже привыкли к темноте. Мы видим, что по всему чердаку в беспорядке расставлены большие и маленькие поленницы дров. Осторожно проходя между ними, направляемся в дальний угол чердака. Неожиданно на наши лица падает луч света. Сквозь щель в крыше видно солнце и кусочек неба. Это поразительно! Оказывается, за пределами дома что-то есть! Но мы устали. Мы находим большую кучу прошлогоднего сена и обессиленные падаем на неё. На чердаке прохладно, и, тесно прижавшись, мы согреваем друг друга. Засыпая, я касаюсь губами её обнажённого плеча.

 

Просыпаемся одновременно, но не встаём, а притворяемся спящими. Мы любим друг друга - так и должно было быть. Вдруг слышится топот ног и голоса. Мы видим, как из люка поднимаются люди. Их становится всё больше и больше. Им уже тесно в узком кругу света вокруг люка, а по лестнице торопливо поднимаются ещё и ещё. Какая-то маленькая девочка, смеясь, показывает в нашу сторону и кричит звонким голоском: "Вот они! Вот они, смотрите!" Но люди не видят нас, их глаза ещё не привыкли к темноте. Мы пользуемся этим и, бесшумно передвигаясь, добираемся до того места, где вчера видели луч солнца из щели. Мы снова видим эту щель - дверца на крышу неплотно прикрыта. Мы открываем её и, выбравшись наверх, закрываем за собой снова. Теперь мы в безопасности: люди не могут выйти из дома. Почему? Я не знаю.

 

А мы сидим на крыше, прислонившись спиной к трубе и вытянув ноги. И видим не только солнце, но и небо, и облака... Это мне знакомо. Сначала кажется, что крыша двускатная, но на такой крыше неудобно сидеть, и она становится плоской. Да, но где же тогда будет чердак? Всё-таки, крыша, наверное, двускатная. Или плоская? И где девушка? В размышлениях о крыше я её потерял. Вернуться на чердак? Но все мои попытки тщетны: сон кончился.

 

комментарий тридцать лет спустя

 

Лейтмотив этого сна, помимо очевидного эротического мотива, малоинтересного просто потому, что такой мотив присутствует в любом сне, как буквы алфавита присутствуют в любом тексте, а фонемы присутствуют в любой речи, - лейтмотив этого сна заключается в том, что он серый. Не чёрно-белый и не цветной. Точнее, кое-какие цвета в этом сне присутствуют, например, мех на платье девушки в начале сна, как будто, коричневого цвета, но, во-первых, как будто, а, во-вторых, все цвета словно приглушены серой дымкой. Это не та дымка, которая бывает на китайских картинах, когда цвета не яркие, но прозрачные и влажные, как будто тушь ещё не высохла. Да и откуда взяться дымке внутри здания? Пожалуй, только цвет неба, солнца и облаков в конце сна лишён этого серого налёта. Но ведь конец сна совпадает с пробуждением. Не началось ли пробуждение раньше, ещё до того, как мы выбрались на крышу? А может быть, ещё раньше, когда закончился сон во сне? И все эти люди, поднимающиеся на чердак, и эта маленькая девочка, которая кричала "Вот они!", - всё это тоже придумало пробуждающееся сознание? А не был ли весь сон целиком, с самого начала придуман в момент пробуждения?

 

Запись сна осуществлена в конце 1967 года и все эти тридцать лет я не могу ответить на простой вопрос: что же на самом деле было в этом сне? Я чувствую, что что-то было: что-то незаметное, чему нет названия. Когда я пытаюсь вспомнить сон, я вспоминаю только запись сна. Но вот что странно: через четыре года после сна, в августе 1971 года, я попытался переделать запись. То, что называется литературной обработкой. А вот теперь ясно вижу: ничего переделать не удалось. Первоначальная запись кажется безусловно достоверней, даже литературно она лучше. Это тем более странно, что запись содержит размышления и пояснения, явно придуманные после сна. А, тем не менее, такое чувство, что они составляют часть самого сна. Как будто во сне я пытался сам себе объяснить сон. Как будто размышления о сне - это и есть сон. Не от того ли этот серый налёт? И что скрывалось за этой дымкой? И скрывалось ли что-нибудь? Или не скрывалось ничего, а рассудок лишь констатировал происходящее, не способный управлять событиями, как будто ими управлял кто-то другой?

 

1967-97