1

Эпитафия

(в некотором роде)

 

Я приводил в порядок стол:

Там сотни книг и письма друга.

С похмелья разум чист и гол,

А в сердце сладостная мука.

 

Обложка каждая тепла

Теплом руки родного брата;

Томов и томиков тела,

В меня входили вы когда-то.

 

Искал я мудрости как мог,

Я мудреца искал живого…

Да что поделать – видит Бог -

Предел мой писаное слово.

 

А между тем изнемогла

Душа от книжного общенья.

Увы – не выросли крыла

Для чаемого превращенья.

 

И я тогда похоронил

Свою надежду, став бескрылым.

И эту книгу сочинил,

Как сам себе могилу вырыл.

 

Обмыл себя и обрядил,

Сказал напутственное слово,

Перекрестился и забыл

Кто я такой, и что такого?

 

Поэтому – живая тень -

Поэт, - и нет ему союза:

Он умирает в тот же день

Когда его коснулась Муза.

 

 

2

ОТЪЕЗД

 

Последняя сигарета на случайном балконе в Ялте.

Сквозь крону инжира – море;

Оно дышит полуденным солнцем.

Удушающе душно.

Глоток зелёного чая.

Капли пота текут по телу…

Слова мудреца из раскрытой книги непостижимо уместны:

«Только в абсолютном отсутствии концептуализации обретается совершенный покой Абсолютного Присутствия».

Его имя Рамеш Балсекар.

Он всё ещё жив в Бомбее.

Я не поеду в Бомбей,

Я не поеду в Иерусалим.

Моя последняя первая сигарета здесь и сейчас –

На случайном балконе в Ялте в день отъезда в Москву.

И ещё он сказал:

«Ни одно индивидуальное «я» не переживёт смерть».

Странно, но эти слова не пугают;

Они питают как чай,

Как дым сигареты,

Как близкое море.

Капли пота по телу текут,

Созревает инжир,

В занавесках шевелится ветер,

На столе – три пустых рапана,

И сухой букет горных трав.

 

 

3

ЯБЛОКИ

 

В.Антропову

 

Собираю яблоки

На заброшенной даче

Солнечный день

Октябрь

 

Трава ещё зелёная

Вся-вся усыпана

Стою на коленях

Удобней так

 

Преклонив колени

Собираю яблоки

И улыбаюсь

 

Господи здесь я

Где Ты поставил

Вечная осень

Солнечная плоть

 

 

 

4

ПЕРВЫЙ СНЕГ

 

Московский снегопад, ты сердце моё рвёшь.

По слякотным полям бреду бомжом небесным.

Скажи, моя душа, как долго ты живёшь

В пространстве плотных тел изгоем бестелесным?

 

Доверчивый асфальт пружинит под ногой,

Вскипает слякоть чуть и тает так смиренно,

Что трудно мне признать, что я ещё живой,

Что город предо мной – коленопреклоненно.

 

Любовь, тебе одной печаль моя и боль.

Ау, ау, ау! – в толпу, в метель и стужу.

Раздует пламя сна послушный алкоголь,

И сам себя до дна я выверну наружу.

 

Зачем я здесь? Зачем? В пустыне мёртвых лиц?

Но каждое из них – моё отображение.

С последнею листвой я повергаюсь ниц

Оставив под метлой своё воображение.

 

В прозрачной пустоте – в потусторонней тьме,

Никем не видимый – мой путь не существует.

Бушует снегопад в бессмысленной Москве,

И Ангел в облаках колоду душ тасует.

 

 

 

5

ЦИН-ЦИН

 

Мой бедный Цинцинат ты верил что туда

Пройти сквозь миражи родного обустройства

Совсем не состоит особого труда.

Я зритель твоего напрасного геройства.

 

Вот алый небосклон, вот синий, вот еще

Пестрит палитра воздуха и неба.

Куда ты сиганул – герой небритых щек

И черного сухого хлеба?

 

Там, за спиной – картонный Вавилон,

Паяц-палач и медленная нота.

Здесь – осмотрись – хрустальный небосклон,

И вездесущая улыбка идиота.

 

Постой. Не проклинай ни веры, ни любви.

Зажмурь глаза и замолчи навеки.

Почувствуй мерный гул в густеющей крови,

Прозри ничто сквозь стиснутые веки.

 

Мгновение – всего. А, ну-ка – оглядись.

Ну что же ты молчишь и плачешь потрясенно?

Душа моя, душа! - немедленно проснись!

Но ты уже глядишь вокруг себя влюблено…

 

Там, где проснулся ты, блаженный Цинцинат,

Воспомни обо мне – божественная цыпа!

Распятый на кресте – кровавый пью закат,

И плачу, плачу я, как цвет роняет липа.

 

 

 

 

6

Как-то даже радостно в кущах райских,

Средь зеленых цитрусов – след распада

Углядеть: краснеет ли клен китайский,

И позолотило ли дуб, как надо?

Елена Тверская

 

 

В моросящем сумраке, в сером свете,

Выхожу из хауса на работу.

Про себя, сколь хочешь, на жизнь посетуй

Чорный тополь встретит твою зевоту.

 

А навстречу – вящие азиаты

Мельтешатся вялыми муравьями.

В сером небе плачет им бог распятый,

Копошатся души в себе, как в яме.

 

В арматуре сучьев сырые галки

Гомонят цыганами в переулке.

И гудит судьба в шепотке гадалки –

Словно сбитый с толку пчелиный улей.

 

На семи ветрах продувных – Россия,

Словно знамя кровью во тьму сочится.

Сколько слякоть снежную не меси я, -

Все равно с пути я обязан сбиться.

 

Вот и сбился, Лена, с пути давно я.

Над волнами чорного океана

Я не голубь, - ворон святого Ноя,

Что навеки сгинул в плену тумана.

 

 

 

7

…и душа моя выпросит неба кусок,

побираясь в развалинах сна.

Геннадий Кононов

 

Первый снег утишает похмельный синдром:

Улыбнуться, пожалуй, могу.

А печаль Ихтиандром

Ныряет в мозгу.

 

Это тело потащится в снежную нежь

Ублажать свою немощь вотще.

Вот бери жемчуга, и пригоршней ешь,

В пустоту улыбаясь, вообще.

 

Там невидимый ангел-хранитель стоит,

Соблюдая доверенный пост.

Он замолит твой грех и обиду простит,

Потому что он вечен и прост.

 

И поэтому, жемчуг хрустя ледяной,

Я светло улыбаюсь, светло…

Потому что стоит у меня за спиной

Ангел-брат, поборающий зло.

 

Оказалось, надежды мои не сбылись,

И уже никогда. Никогда.

Обступила как в детстве небесная высь,

Растворились, как призрак, года.

 

Я успею еще покачать головой,

Забывая себя наяву.

Прошепчу, лепеча: Боже мой, Боже мой…

Я уж целую вечность живу.

 

Вспыхнет синее пламя – коснется очей,

Талый жемчуг прольется из рук.

И придуманный мир разворотом плечей

Уничтожится в гаснущий звук.

 

 

8

СУДЬБА

 

В одну и ту же воду не войти,

Снег прошлогодний не поцеловать.

И ветку жизни, что в твоей горсти,

От дерева судьбы не оторвать.

 

Пей то, что есть. Не можешь петь – молчи.

Ты, верно, думал выбор есть у нас?

Под сердцем бьют холодные ключи,

И злоба дневи твой иконостас.

 

Попробуй улыбнуться: этот жест

Не так уж прост в концепции конца.

Но он достойно выразит протест

Всему что есть – живого мертвеца.

 

А хочешь – плачь. Слеза смывает сон,

Как туш актера – вспыхнувший азарт.

Звучит в мозгу абсурдный Мендельсон,

И школьники выходят из-за парт.

 

Иных миров ты не пригубишь сок.

Не правда ли – достаточно уже?

В твоей горсти не ветка, а песок.

И море дюн дымится в мираже.

 

Быть может, здесь бродил Экзюпери

И бредил принцем маленьким своим.

В конце концов, проснись или умри:

Исход один – Твой выход, Элоим.

 

 

9

СИНИЙ ВАЛЬС

О. Р.

 

Синяя женщина смотрит куда она

Вещие вещи повод еще смотреть

Какая ей разница если лицо луна

Сестра моя смерть

 

На той стороне луны которая не видна

Целую вечность гуляет она одна

Серебряной пылью стали ее глаза

Если луна слеза

 

Чорные травы на той стороне луны

Бархатный голос льется ли лунный свет

Вздыхают сиреневые валуны

Раз в сто лет

 

Раскроешь книгу – вспенятся два крыла

Только сердце читает такие два

Дай нам Боже честно сгореть дотла

Тогда оживут слова

 

 

10

ПЕЧАЛЬ

 

Если душу выкрасить в чорный цвет,

И украсить звёздами алых ран, -

Персефона выйдет на белый свет,

Пригласит тебя в золотой туман.

 

И её мгновенно узнаешь ты,

Потому что память твоя пуста.

И в груди твоей расцветут цветы

Темно-синие, как её уста.

 

Изумрудный кубок в ее руке,

На плечах ее – серебристый плащ.

Только ты не стой перед ней в тоске,

Удержи себя: улыбнись, не плач.

 

Поклонись ей вежливо, пригуби

Воду Стикса и – вслед за нею – вдаль

Золотого сна как во сне греби…

Это всё, что есть у тебя, печаль.

 

 

 

11

ГОВОРИТ ГРЕЙ

....

 

Ах, как крепко рубиновые гудят,

Словно в небо поднялся гигантский шмель!

Я сегодня снова как эльф – крылат.

В голове – душистый, привольный хмель.

 

Рассекая пряное море сна,

Воду жизни пью, словно в детстве – квас.

И проснулась в сердце моем – весна,

Горько-сладкая, как медовый Спас.

 

Погоди матрос отдавать концы:

Вон бежит Асоль к моему борту.

Ай, звенят на туфельках бубенцы!

Ай, сладка слюна у неё во рту!

 

 

12

ПОЛЫНЬ -

 

Чорная в белом снегу полынь,

Скорчившись, стоит на пустыре.

Притормози, прохожий, поостынь.

Полынь и ты – тире.

 

Отрезок ниоткуда в никуда

Останется, когда не станет нас.

Полынь горька, как детская мечта

Горька сейчас.

 

Сладка надежду слабому. Вотще

Он будет ждать сладимую весну.

Чем глубже ожиданье, чем горчей

Из нежных губ вытаскивать блесну.

 

Тогда ты вспомнишь чорную в снегу:

Стояла, скорчившись от боли, та полынь.

Кровь если капает, я видеть не могу.

Не знаю как, но – вынь.

 

Забудется немыслимая боль,

Губа срастется в сладкий поцелуй.

На памяти, как снег, осядет соль.

А ты не бойся – в дудочку подуй.

 

Ай, чорная! Ай, мёртвая! В снегу!

На волю ветра – душу свою вынь:

Она узнает вечную тоску

Тире – полынь.

 

 

14

Память больше не греет. Одна только боль –

Луч кровавый заката сквозь чорные тучи.

И пьянит моё сердце судьбы алкоголь,

И плыву я по небу под песню уключин.

 

Эта песня такая – как скрежет зубов.

Внешней тьмы оформление выше похвал.

Постановщик выводит на сцену любовь, -

Начинается шквал.

 

Утону – все равно: по песчаному дну

Побреду наугад, в никуда, раздвигая

Толщу синего сна, поднимая волну

До блаженных небес, серфингистов пугая.

 

Но и здесь – неотступная вещая боль,

Словно некий маяк в лабиринте забвенья.

Обнули мою душу, святой алкоголь,

Разомкни безысходности звенья.

 

 

 

15

ПРОЩАЛЬНЫЙ ВАЛЬС

 

Вот и снег пошел… Хорошо.

Снегопад в окне, словно друг ко мне, -

Старый друг седой из иных миров…

На его плечах – ледяной покров.

 

Проходи, садись. Помолчим как встарь.

На моём столе в этот раз – февраль.

А в твоих глазах – бесконечный путь…

Не зови ещё, просто так побудь.

 

Просто так побудь, не зови ещё,

Вот и жизнь прошла, как слеза со щёк.

Дай мне руку, друг, вот моя рука.

По щекам скользят облака…

 

 

16

ВЕСЕННИЙ СЮР

 

Словно сердце из груди вынули

Ветра весенние

Оно уплывает с грязно-белыми льдинами

На север

Пусто на берегу

В груди – пусто

Жизни вода угу

Бежит к устью

Вижу во все концы

Свет голубой синий

Снежные мертвецы

Все все босые

И улыбаясь нежно

К прохожим льнут

Это ведь неизбежно

И всё тут

Тают тела сырые

Нагих натур

Мертвые и живые

Весенний сюр

 

 

17

ЭФИАЛЬТ

 

Ветер ломает нежные ветки

Ивы плакучей - зеленые сны.

Дождь накрывает панцирной сеткой

Праздник весны.

 

Жирно лоснится, сухо смеётся

В уши прохожему чорный асфальт.

Сердце титана - алое солнце;

Имя его – Эфиальт.

 

Память его безнадежно пустая,

К дереву он прислонился спиной.

Стрел аполлоновых хищная стая

Мчится за мной.

 

Боги жестокие волки Олимпа

Прокляли имя моё навсегда.

Ветер обнимет меня и со всхлипом

Сгинет – куда?

 

Отче, устал я скитаться по Лику

Матери–мачехи Геи-земли.

Дай мне растаять горестным криком

В синей дали…

 

 

 

18

ДИПТИХ УТРАТЫ

 

Сирень протягивает грудь

В мою ладонь. Держу, качаю…

Творца сновидческую суть

Во всем, что вижу, различаю.

 

И кучевые облака

Темны, как боль в глубинах тела.

И сам влекусь я, как река,

К непостижимому пределу.

 

*

 

Исход один – принять как есть

Себя – зеркальным отраженьем.

Слыть личностью – иная честь,

Кому-то будет утешеньем…

 

Как мертвый лист - утрачен путь…

Вопросы кончились, и ветер

Сосёт сиреневую грудь,

Калитки снов срывая с петель.