I. Ноябрина

 

1. Пророчество

 

И опять фонит в ушах шальной верхней октавой проклятый звон. Он всегда приходит и уходит, не предупреждая. Как тот дождь.

 

…И придёт дождь с востока, и окрасит землю кровью. И умрут в одночасье все травы, цветы и деревья. Птицы сложат крылья, и упадут с небес. И прольются дождями слёзы людей, и взмолятся люди о пощаде. Но не будет спасенья никому, ибо грешны все. И лишь девочка, дочь неизвестных родителей, сможет душой своей чистой испить кровавые струи и излечить травы, цветы, деревья. И возрадуется умытая земля, и воспоют хвалу Господу Богу дети Его неразумные…

 

2. Ищи!

 

Рома Вольский брезгливо поморщился. Водяная пыль, поднятая ветром, облепила небритое лицо и мешала видеть мир таким, какой он есть. Всё казалось нелепой до безумности декорацией к фильму бездарного режиссёра. Но самой большой нелепостью было поручение Князя. Вольский никогда не видел Князя, его приказы передавали посредники, в основной массе серые и незаметные люди. Однажды Рома спросил у очередного посланника, кто такой этот Князь, на что получил сильнейший удар в солнечное сплетение и обещание убить, если Вольский не угомонит своё любопытство. Само собой, желание задавать вопросы тут же отпало. Да и зачем, собственно, ему так понадобилось узнать о Князе? Платил тот за работу всегда справедливо и много, а тот факт, что поручения были порой очень странные, уже не смущал Рому. В конце концов, Вольский был профессионалом в своей области. Он умел найти при желании что угодно и где угодно. Его главным рабочим инструментом была информация, да ещё и нестандартно мыслящие мозги.

Но в этот раз Вольский не мог понять, зачем Князю понадобилась какая-то девочка из детского дома, да ещё со славой странного и необычного ребёнка. Рома быстро нашёл такую, но посредник Князя взбесился, увидев её, и объяснил, что искать надо ОПРЕДЕЛЁННУЮ девочку, и что Вольский поймёт, что нашёл её, только пообщавшись с ней. Рома пожал плечами.

…А в этот день настроение было паршивое. Он уже обошёл все детские дома Москвы, но так и не нашёл. Очень сложно искать то, о чём не имеешь ни малейшего представления. И погода к тому же испортилась.. Роме тяжело было разговаривать со всеми этими детьми со взрослыми глазами. Эти глаза умоляли о тепле, которого Вольский не мог им дать. Он мог только искать…

 

3. Обрыв

 

Рина стояла на самом краю обрыва и смотрела на серебряную Волгу. Иногда река вместо серебра переливалась свинцом, тогда она переводила взгляд на мчащиеся наперегонки облака. Всюду был ветер. В этом городе никогда не бывает затишья. Рина даже придумала свою собственную теорию: в тех местах, где ветер особо неистовствовал, были «ветряные дыры», высасывающие души и выплёвывающие их в воздух. Она знала наизусть все «дыры» и даже звала их по именам. Впрочем, Рина всему старалась подобрать имя. Весной она называла каждый ручей. И судьба имени была лишь в руках ручья — иссякнет ручей, умрёт имя. Но прежде, чем что-то назвать, Рина определяла, какое чувство принадлежит имени. Страх, боль, любовь, свобода, — ничто не могло принадлежать просто так. Всё должно быть в мире на своих местах, иначе… Что иначе, Рина пока что не знала, но ей очень хотелось это узнать.

…А Волга опять серебрилась маленькими волнами, разбивающимися о песок внизу, под нависающим обрывом. Рине подумалось, что Гончаров, о котором на этой неделе рассказывала пожилая женщина-экскурсовод, вероятно, чувствовала то же, что и она.

Наверное, он сидел в своей беседке, смотрел на Волгу и писал «Обрыв». Рина тоже хотела посидеть в этой беседке, но из неё плохо было видно серебро. А ещё учительница сказала, что ей рано читать такие вещи. Рина не удивилась и не стала возражать. Она просто решила, что теперь будет приходить сюда, смотреть на рябь волн, слушать неугомонный ветер и читать.

 

4. Там

 

Золото света распалось на миллионы сверлящих точек, рисующих какой-то непонятный узор. Низкие и красивые голоса пели хором, выводя протяжное: «Слава!..» Пахло чем-то приятным и кружащим голову, а ещё пахло теплом. Боль и тяжесть куда-то ушли, оставив взамен крылатую беспечность. Появлялись и исчезали чьи-то лица, скрываемые золотом и голосами, сквозь которые пробивался, настойчиво и властно, чей-то один, одновременно грозный и ласковый: «Ноябрина…»

 

5. Послесонное

 

— Ноябрина! Сколько можно тебя будить? В школу опоздаешь!

— Мама, я уже встаю. Я такой сон видела! Золотой-золотой!..

— Знаю я твои сны. Потом расскажешь, а сейчас умываться иди. Да в школе никому не рассказывай, что приснилось — с тобой и так почти никто не дружит.

— Хорошо, мама…

 

6. Ребёнок ноября

 

Ноябрина Игнатьевна Маркова. Её нашли в начале ноября, в первоснежье, на пороге Дома Ребёнка. При ней не было записки или ещё каких опознавательных знаков. Казалось, что она — ребёнок ноября. Наверное, оттого и стали звать её Ноябриной. Нынешние родители удочерили Рину, когда той исполнилось три года…

Всё это она знала уже год. Тогда, в пылу ненужной ссоры, родители кинули ей под ноги правду, как старую тряпку. А Рина подобрала ей и с недетским мужеством примерила на себя. Правда подошла и прижилась, с тех пор жизнь потекла по-прежнему. Родители потом долго извинялись, но Рина остановила их:

— Кто бы вы ни были, кто бы ни была я, мы всё равно стали родными. Если я оказалась нужна вам, а не тем, чья кровь течёт во мне, значит, так было нужно.

Приёмные родители опешили — они не ожидали услышать от десятилетнего ребёнка подобных слов, но они уже поняли, что Ноябрина — девочка умная не по годам, и потому сочли своим долгом обнять её и немного всплакнуть.

Рина удовлетворённо улыбалась…

 

7. Бессилие

 

Рома выспрашивал очередного Серого Мыша, как он окрестил всех посредников Князя:

— А Вы уверены, что она в Москве?

— Нет. Но она должна быть здесь.

— Когда?

— И Вы ещё задаёте вопросы? Мне начинает казаться, что Ваши таланты несколько преувеличены. Я даже начинаю сомневаться, стоите ли Вы тех денег, которые Вам платят.

Вольский нахмурился и не нашёлся, что ответить. Впервые он попробовал на вкус слово «бессилие». Оно оказалось горьким и слегка вяжущим. На все попытки избавиться от него, бессилие лишь смеялось и расширяло спектр горечи. Вольский скривил красивые губы и инстинктивно сплюнул.

 

8. Невозможность

 

Дети что-то пели, плохо проговаривая слова. Их пронзительные голоса врывались и крушили Вольского. Он больше не мог спокойно спать. Ему снились эти голоса. А ещё глаза — умоляющие о тепле. У Ромы не было детей. Не было жены. Когда-то давно у него была девушка. Он узнал о её беременности уже после того, как она сделала аборт. Вольский вообще не понимает, зачем она ему обо всём рассказала. От этого любовь перекрасилась в равнодушие и стала бессмысленной. Рома ушёл и больше никогда не любил.

 

9. Правота

 

Рина вертела в руках билеты.

— Зачем мы едем в Москву?

— Навестить родственников. Разве ты не хочешь посмотреть столицу? — удивилась мама.

— Я боюсь. — Рина опустила глаза, затуманенные почти физическим страданием.

— Ничего не бойся, доча. Мы будем всё время с тобой. Тебе там понравится, — с непреложной родительской правотой заявила мама.

Рина подумала, что, должно быть, мамы всегда правы. И тут же возразила себе — нет, не всегда. А когда ОНА будет мамой, будет ли она права?

 

 

 

 

 

10. Данность

 

Золота больше не было. Горел огонь, но он не был золотым. Он был холодным и неприятным. От него разрасталась в стороны и вверх тяжёлая темнота. Ангельский хор настойчиво пробивался сквозь эту темноту, но она становилась всё плотнее, приобретая кирпичные формы и строясь ровными рядами перед прославляющими ангелами. Хотелось возмутиться, но вдруг темнота маминым голосом произнесла: «Тебе там понравится». И ещё чей-то насмешливый голос сказал, что мамы всегда правы.

Рина проснулась. Теперь она знала — скоро ей будет известно, какого цвета слово «иначе», которого она так боялась. Рина постаралась дать имя своему новому ощущению, но впервые в жизни не смогла определиться.

Единственный луч понимания, пришедший откуда-то справа, зажёг слово «ДАНО».

— Значит, это мне дано. — Рина попробовала на вкус фразу и нашла, что это необычно и приятно. И вовсе не страшно.

Она снова уснула, заранее прогнав сны. Ей просто хотелось выспаться…

 

II. Князь

 

11. MiB

 

…И лишь девочка, дочь неизвестных родителей, сможет душой своей чистой испить кровавые струи и излечить травы, цветы, деревья. И возрадуется умытая земля, и воспоют хвалу Господу Богу дети Его неразумные…

 

Вольский стоял и слушал низкий хрипловатый голос, читающий потрёпанную ксерокопию. Вокруг было очень много Серых Мышей в одинаковых чёрных костюмах. «Прямо «Люди в чёрном», — усмехнулся про себя Рома. Его улыбка, мимолётно коснувшаяся губ, тут же оказалась замеченной человеком, сидящим впереди. Именно этому человеку принадлежал хрипло-распевный голос, и именно он называл себя Князем.

— Тебе смешно? Отвечай!

— Я смеюсь не над текстом. Просто Ваша свита напомнила мне «Людей в чёрном», — побоялся солгать Вольский. — Они все такие одинаковые!

— Так и должно быть. Чтобы стать невидимым, надо лишь обезличить себя, окатив тело толпой с головы до ног — как водой. Нам не нужны особые приметы. Пока не нужны…

 

12. Путь к величию

 

Никакой — это лучший ответ на вопрос о качестве. И это лучше качество для достижения величия. Смерть — тоже никакая, ибо никто о ней не может сказать что-то определённое. Те, кто пытаются говорить о ней — лгут. Значит, смерть— высшая мера величия. Христос обрёл величие, лишь умерев в муках. Живых мучеников ещё ни разу не канонизировали. Я дам бессмертие и величие той девочке, чтобы она исполнила пророчество. И вместе с ней буду велик и я. Это мой Путь, начертанный Господом. Это…

— Князь! Так где мне её искать?

Он вздрогнул и взглянул на этого человека, дерзнувшего прервать поток его мыслей. Вольский скорчился под тяжёлым, немигающим взглядом Князя. Серые Мыши продолжали стоять навытяжку. Они в любой момент по приказу могли и убить Рому, и отпустить с миром. А пока они ждали…

 

13. Человек

 

Отличительная черта человека, сидящего в кресле, напоминающим трон, была вечная задумчивость. Этот человек очень огорчился бы, узнав об этом, ибо он не хотел иметь отличительных черт. Но здесь его воля не играла никакой роли, потому он и отличался.

Чёрный дорогой костюм сидел вполне сносно на худом и высоком теле. Галстук перехватывала золотая булавка в виде жука-скарабея. Запонки на белоснежной рубашке были такими же.

Тёмно-русые волосы зачёсаны назад, лишь одна непокорная прядь прильнула к виску. Светло-голубые проницательные глаза никогда не смеялись. Гладко выбритое лицо было в тон рубашке — почти мертвенная бледность. Губы пересекал шрам, будто кто-то хотел наложить на них печать или же шов.

Человек молчал. Тупик, в который он попал, замкнулся высокими стенами вокруг него со всех четырёх сторон. Пятая стена уже заволакивала небо…

 

14. Судьбоносное

 

Он отпустил Вольского, дав неделю — последнюю неделю — на поиски. Рома уходил от Князя с неведомым доселе чувством паники. И безысходности.

Вольский побоялся ехать в машине — там он был один, и потому побрёл вниз по ступенькам, смешавшись со спешащей толпой. Рома уже много лет не пользовался метрополитеном…

 

15. Имя

 

Рина обречённо тащила свой детский розовый рюкзачок по переходу. Родители шли рядом, но это никак не успокаивало её. Ноябрине не нравилась эта толпа, обтекавшая препятствия и стремившаяся куда-то вдаль. Было похоже, что метро — один организм, с быстрой кровью пешеходов, импульсами поездов и костным каркасом стен. И Рине совсем не хотелось быть частью этого странно-живого организма. Ей хотелось быть частью себя. Или её снов — тех, в которых пели ангелы, и золотой свет был тёплым и летним. Но в последнее время Рину навещали другие сны, напоминающие о словах «дано», «иначе» и тем самым пугающие её.

Родители велели Рине стоять и караулить вещи, пока они будут покупать жетоны. Она стояла, и слёзы сами текли из глаз, расчерчивая испуганное лицо. Родители обещали быть с ней, но они обменяли её на эту длинную очередь. Рина размазала солёную воду по лицу и произнесла новое имя: «Несправедливость».

 

 

 

 

 

III. Вольский

 

16. Снова имя

 

— Несправедливость.

— Что? — Вольский удивлённо остановился возле девочки с влажными от слёз глазами. — Кто тебя обидел? Ты чего плачешь?

— Никто. Я уже не плачу.

— Почему ты сказала «несправедливость»?

— Я назвала так себя. Сейчас моя жизнь называется именно так. Это началось с тех пор, как перестали петь ангелы. А Вы слышите своих ангелов?

— Нет, — опешил Рома.

— Я так и подумала. У Вас в уголках глаз поселился недавний страх. Голоса теряются в его вязкой темноте, оттого их и не слышно.

— Да, мне страшно, — неожиданно признался Вольский. Его вдруг очень потянуло к этой необычной девочке. И, как ни странно, она даже внешне была похожа на него. — Как тебя зовут?

— Ноябрина, — она улыбнулась.

— Ноябрина? Необычное имя. — он тоже попытался выдавить из себя улыбку.

— Меня нашли в ноябре на пороге детского дома. Я — ребёнок ноября, — старательно выговорила Рина.

— Так ты из детского дома?! — прохожие недоумённо оглянулись на всхлип-вскрик Ромы.

— Нет, меня удочерили. Вон мои родители. А почему Вы спрашиваете? — вдруг спохватилась она.

— Ты замечательная, Ноябрина. Ты ведь уже знаешь, что мы с тобой ещё встретимся? Я почему-то в этом уверен.

Рина кивнула. Да, она это уже знала.

— Сейчас Ваше имя — Успокоение. Но не забывайте — от покоя до беспокойства один шаг. Вы не того боитесь. Не того…

 

17. Дежа вю

 

Ноябрина со своими «родителями» зашла в подъезд длинного, замкнутого почти в правильный квадрат, дома.

— Хорошо, квартира не так важна, — подумал Вольский. — Это я всё равно вычислю. Так, значит, это ты, Ноябрина, та девочка, которая должна испить кровь небес. Хм… Какая глупая фраза. Не люблю напыщенных слов, — вдруг возмутился про себя Рома. — Видимо, я не ошибся. Надо сказать Князю.

Но что-то внутри мешало Вольскому пойти к этому человеку в чёрном дорогом костюме и рассказать про Ноябрину. Какое-то чувство… Дежа вю!

 

18. Дилемма

 

Его девушка пришла в ТОТ вечер к нему, опечаленная и виноватая — вид побитой собаки. Она сказала, что сделала аборт. ОНА УБИЛА ЕГО РЕБЁНКА! Нет… Так не должно быть! Нет!

И снился ему сон, будто она вовсе не делала никакого аборта. Родила недоношенную девочку — всего семь месяцев — и, испугавшись ответственности за ребёнка, а ещё — безответственности отца, оставила дитя, которому исполнилась всего неделя, на пороге Дома Ребёнка. В первоснежье ноября…

Вольский проснулся удивлённо-спокойный. А вдруг… ВДРУГ?! Его девушка ДЕЙСТВИТЕЛЬНО тогда родила? Нет, не может быть… Он бы заметил. Хотя… С её комплекцией, возможно… Нет. Да…

 

19. Предчувственное

 

Рине спалось плохо на новом месте. То ей снился мужчина в короткой кожаной куртке с обеспокоенным взглядом, который разговаривал с ней в метро, то сквозь тяжёлое бессонье пробивались голоса ангелов, то их заменял чей-то внимательно изучающий взгляд… Рина проснулась в полной уверенности — то, что должно было случиться — скоро грядёт. Но что это ЧТО?

 

IV. Свершение

 

20. И… данность

 

… И придёт дождь с востока, и окрасит землю кровью. И умрут в одночасье все травы, цветы и деревья. Птицы сложат крылья, и упадут с небес. И прольются дождями слёзы людей, и взмолятся люди о пощаде…

 

Только не о пощаде надо молить, а о прощении. О Прощении…

 

21. Молитва

 

Отче наш, иже еси на небесах… Дальше не помню. Ладно…

Отче, помоги седлать то, что мне следует сделать. Направь меня, Господи, покажи путь, которым мне идти следует. Князь явно недоброе замыслил против этой девочки, против МОЕЙ ДОЧЕРИ… В этом у меня больше нет сомнений. Помоги мне, Отче, обрести вновь дочь мою — дитя ноября, как она себя называет. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

 

22. Ржавчина

 

Князю тоже не спалось в эту беспокойную ночь. До этого он был безоговорочно уверен в своих деяниях, но червем прокралось сомнение в душу его. Сомнение и раскаяние — главные враги и убийцы человечества и, как ни странно, главные катализаторы. А также ржа. Ржавчинно-разъедающее сомнение — спутник бессонной ночи. И противник величия.

Князь больше не сомневался. Утро — король решений. Утро — исход битвы за сознание. Просто утро…

 

23. Серые Мыши

 

Вольский не знал, что за каждым его шагом следили зоркие глаза Серых Мышей, что каждое его слово было записано ими и проанализировано. И потому не нужно Князю, чтобы Рома пришёл и доложился, нет! Князь и сам уже всё знал, ему лишь было любопытно, чем закончатся метания Вольского.

А у метаний оказался вполне логичный итог.

Рина сидела во дворе и читала. Рома подошёл и сел рядом. Так они сидели довольно долго, пока он не решился заговорить. Вольский рассказал девочке всё — начиная с ТОГО памятного ноябрьского вечера, заканчивая поручением Князя и сегодняшней ночью. Рина его внимательно выслушала и сказала:

— Пойдём. Ты меня защитишь.

— Как? — заинтересовался Рома.

— Ты сам знаешь. Идём.

 

…Рома и Рина были остановлены инспектором ГАИ на выезде из Москвы. В их машину сели двое Серых Мышей. Вольский обречённо вздохнул. Ноябрина спала, и потому пока ничего не знала. Ей снился голос, грозный и ласковый…

 

24. Бисер

 

…И снился ей голос, грозный и ласковый. Он словно гладил по голове, отдавая тепло и негу. Он успокаивал и баюкал, забирая страх и отчаяние, насмехаясь над препятствиями и чужой злобой. Голос говорил долго, но каждое слово огненным клеймом выжигалось на сердце, оставаясь в нём навсегда…

 

Рина проснулась и не удивилась, увидев в машине двух незнакомых людей. Она даже не спросила, куда они едут — Рина догадывалась, куда. Поэтому она просто смотрела в окно, перебирая в голове то, что рассказывал ей во сне голос, нанизывая это новое на нить сознания. Рина, подумав, произнесла вслух новое имя: «Фенечка Судьбы». Серые мыши не шелохнулись. Вольский вздрогнул и побледнел…

 

25. Огонь волнения

 

Беспокойная ночь переродилась в беспокойный день. Пока Рома и Рина ехали в неизвестность, сопровождаемые двумя Серыми Мышами, Князь не мог найти себе места. Волнение рвалось наружу, заставляя бегать по кабинету, бесполезно перекладывая вещи и прикладываясь к металлической фляге. Но у минут свой закон— они крадут радость, пролетая быстрыми вихрями, но растягивают ожидание, делая его невыносимым. Маленькие и незаметные, минуты смеялись и издевались над всесильным Князем, словно говоря: «Ну, и где же твоё величие?» Князь, задыхаясь, рванул ворот рубашки, белая пуговица покатилась под стол. И её стук показался ему стуком молотка, забивающего гвозди в его собственный гроб…

Но не один Князь не мог найти себе места. Родители метались и искали свою приёмную дочь. Рины (по понятным причинам) нигде не было. В милицию надо было обращаться лишь на следующие сутки, поэтому пока что родители Ноябрины и московская родня бегали по дворам, подворотням, ища девочку своими силами. Пришла соседка — её сын видел Рину с каким-то мужчиной. Мать, охнув, начала оседать на пол. В её сознание пришла спасительная, помогающая забыться, темнота…

 

 

26. Встреча

 

— Ты же уже давно не слышишь ангелов? Не притворяйся — я вижу по твоим глазам. В них лишь безумие и ночь. Нельзя стать чистым, только укрывшись чистой тряпкой. Нельзя прикрывать фантазии Богом…

Князь подскочил как ужаленный, псалтирь выпал из его рук и, всхлипнув страницами, затих. Гладко выбритое лицо вначале побелело, затем покраснело.

А Рина с самым невозмутимым видом шла вдоль стен, рассматривая картины на библейскую тему и пару неизвестно как затесавшихся сюда пейзажей. Когда всё было осмотрено, Рина повернулась лицом в Князю. Минут пять они буквально ощупывали друг друга взглядами, после чего Ноябрина уже не поучительным — как вначале, когда её только ввели в кабинет — а капризным тоном, не терпящим возражений, заявила:

— Хочу есть. Накорми меня и его, — её пальчик указал на Вольского, ставшего уже не бледным, а каким-то серо-зелёным.

Князь кивнул Серому Мышу, стоявшему за спиной Ромы. Тот исчез. Князь улыбнулся Рине покровительственной улыбкой. Ноябрина не обратила на неё внимания, пытаясь удобнее устроиться в высоком кожаном кресле…

 

27. За обедом

 

Поздний обед прошёл в молчании. Рина хотела попробовать всё, что было на столе, Вольский и Князь вяло жевали, глядя на неё. Наконец, девочка наелась.

— Спасибо. Только не слишком ли шикарный стол для того, кто посвятил себя служению Богу?

Князь поперхнулся, но промолчал. Он твёрдо решил не искушаться провокациями. Поэтому, чтобы не особо расстраиваться, налил полную рюмку.

— Пьянство тоже не богоугодное дело, — раздался всё тот же неугомонный голосок.

Раздался крик разбитой рюмки. Рина счастливо улыбалась…

 

28. Ночь

 

Князь знал, что ему не уснуть в эту ночь. Он смотрел уставшими глазами на луну. Иногда её закрывали облака, и тогда казалось, что луна подмигивает Князю.

Вначале он радовался, что нашлась девочка. теперь же в его мозг воткнулась тоненькая иголочка страха.

Ноябрина перед сном читала какую-то книгу, которая была у неё с собой. Позже Князь, думая, что Рина спит, подошёл и посмотрел на заглавие: И. А. Гончаров «Обрыв».

— Как тебе нравится?

— Что? — Князь положил книгу.

— Ты читал? Понравилось? — уточнила Рина.

— А… Нет, не читал.

— Зря. Я была там, где Гончаров это писал. Знаю эти места. Там красиво… — мечтательно промурлыкала девочка. — Тебе обязательно надо приехать и посмотреть…

За захлопнувшейся дверью Князь уже не мог ничего слышать. А всё же… Всё же голос Ноябрины преследовал его: «Та-ам краси-ива…» Её широко разлитые по словам гласные — такие же широкие, как и тиховодная Волга — врезались, воткнулись той самой иголочкой страха в мозг Князя.

А ночь только начиналась…

 

V. Исход

 

29. Ущерб

 

Князь не мог ничего понять. Его тело, отчего-то кровоточащее и изрядно помятое, лежало на сухой пыльной траве. Ошмётки грязи и всё той же сухой травы были везде, куда только смогли проникнуть — в ушах, глазах, носу, словом, повсеместно. Князь почему-то не очень удивился этому факту. Поражало другое — рядом сидела девочка и гладила его по спутавшимся волосам, украшенным репьями. Неподалёку сидел мужчина в короткой кожаной куртке нараспашку, перебирал сухую траву и рассеянно улыбался.

Наконец, девочка по-кошачьи потянулась и сказала:

— Что ж, всё, что мы могли тут разрушить, мы разрушили. Максимальный материальный ущерб нанесён, можно уходить.

Князь, охнув, послушно поднялся. Вольский, а мужчина в кожаной куртке был именно он, помог встать Ноябрине, и все трое пошли в сторону ближайшей станции…

 

30. Родители

 

Когда Рина, вся грязная, в сопровождении двух не менее грязных мужчин, появилась на пороге, родители застыли в немом изумлении. Все не очень хорошо помнили, что было позже, осталось лишь общее воспоминание крика, слёз, объятий и обвинений. Потом также слёзное общее примирение и обед…

 

31. Вольский

 

Рома вполне заслуженно мог собой гордиться. Это он привёл в полное замешательство Князя, сообразив сказать ему, что Ноябрина — его дочь, Вольского, дочь. Это он устроил перестрелку с Серыми Мышами, заставив их отступить. Это благодаря ему в склепе, куда привёл их Князь, никого, кроме них, не осталось. И, наконец, это он и только он, правда, случайно (но ведь это не так важно — кто из нас верит в случай?) нажал на единственную кнопку пульта, прикрепленного к поясу Князя.

А теперь… Теперь он жил в городе на Волге, сидел вместе с Риной в беседке И. А. Гончарова и всегда был желанным гостем в семье Марковых. Да и квартира его удобно расположилась по-соседству. Приёмные родители Ноябрины полюбили Рому, смирившись с его существованием. Рину тоже устраивало такое положение вещей. Ещё бы, теперь у неё было два папы! А спустя год — и две мамы…

 

 

 

 

32. Князь

 

Отца Афанасия прихожане очень любили. Перед тем, как принять сан, он пожертвовал все свои накопления наркологическому диспансеру №3, и с тех пор часто приходил туда — наставить на путь истинный. И эти больные, ломающиеся люди слушали его, плакали и… выздоравливали. Многие потом часто приходили в церковь и рассказывали отцу Афанасию о своей новой жизни, о планах, некоторые приходили с жёнами и детьми…

И лишь сны смущали покой отца Афанасия.

А снилось ему — часто снилось — будто он стоит в каком-то подвале, больше похожем на склеп. Перед ним на большой каменной плите, распложенной под углом к полу, лежит девочка. раскинутые крестом руки привязаны верёвками к выступлениям по краям плиты. Рядом с девочкой на полу лежит мужчина без сознания.

Потом картинка резко меняется — в снах всякое может быть. Мужчина стреляет в кого-то за спиной отца Афанасия, от грома выстрелов закладывает уши. Девочка что-то говорит, причём ясно, что это что-то — удивительной важности. Но её слова совершенно не отпечатываются в сознании, обтекая память плавной рекой. И от этого становится обидно, отец Афанасий плачет…

Дальше — всё движется ещё быстрее и непонятнее. Мужчина зачем-то кидается на Афанасия, валит его на землю. Девочка кричит, но её уже никто не слышит. Потом — оглушающий грохот и красная пелена в глазах… Отец Афанасий приходит в себя на сухой траве, а эта девочка гладит его по голове, словно пальчиками своими стирает кровь, очищая душу…

 

33. Ноябрина

 

Когда Рина вернулась домой, первым делом она пошла на обрыв, уходящий в Волгу. Потом села на скамейку, всю в жёлтых пятнах листьев, и записала в новый клетчатый блокнот:

«Не бывает одинаковых людей, характеры не повторяются. Но каким бы ни был человек, в его жизни однажды наступает момент, когда безоговорочная уверенность в себе сталкивается с обстоятельствами — неизведанными и оттого пугающими. Тогда нужно перешагнуть порог светотени, в которой каждый пребывает до назначенного ему срока, и сделать выбор.

Для каждого существует своя легенда и своё пророчество. И именно тот момент, в который предначертание становится реальностью, и делает человека — любого — пророком. Тогда становится слышным голос сердца — на фоне ангельского хора, и этот голос помогает выбрать верный путь и исполнить своё, индивидуальное, пророчество…»