- В тот день было солнечно. С утра пели птицы.

 

Я смотрел на него сквозь табачный дым. Безбородый, бритый наголо – говорил, что такой у них обычай. Загорелый, небольшого роста, очень широкий в плечах. Мы с ним составляли странную пару, я – его полная противоположность: высокий, худой, длинноволосый, с каплей жемчуга на тонкой серебрянной цепочке в левом ухе. Да и моя изящная шпага казалась игрушкой по сравнению с двумя его мечами, привлекшими мое внимание в первый вечер нашего знакомства. Один узкий, женственный, светящийся собственным лунным светом, с клинком странной стали, всегда холодной, и второй – совершенно черный, поглощающий свет, тяжелый и неудобный с виду. Оба прекрасно отбалансированы, оба идеально ложатся в руку, становясь ее продолжением. Наверно, я был единственным, кому он позволил к ним прикоснуться. Но едва я попробовал сделать несколько выпадов, как он вежливо, но настойчиво остановил меня. По странной манере воинов своей страны он называл их по именам, светлый меч звался Разрушителем, темный – Хранителем. Он говорил, что на его языке оба имени – женские, но перевод передавал суть их характеров.

 

- Нас нанял тогда один заносчивый нахал, чтоб объяснить другому нахалу, что его претензии на трон – за пределами допустимой наглости. Политика. Но нам-то до этого дела нет, верно? Лишь бы платили, а политика – не дело солдата.

 

Меня политика всегда интересовала, отчасти из-за этого моего интереса я и оказался здесь, но я не стал его перебивать, его рассказы интриговали меня, существенно отличаясь от моего личного опыта. Надо отметить, что мы оба почти не общались с остальными, предпочитая общество друг друга. Да и нас, как мне иногда казалось, сторонятся, не подсаживаясь за наш стол, не разделяя с нами трапезы и беседы. Он рассказывал о сражениях, бесконечных походах, грабежах, но никогда не говорил о женщинах, словно бы их не существовало для него. А в моей жизни они занимали важное место, и стали для многих причиной близкого знакомства с моей шпагой. Что-то было связано с женщинами в его прошлой жизни, что-то, заставлявшее его сторониться их теперь и избегать даже упоминания о них в рассказах.

 

- И вот солнечный день, чистое поле, и мы сошлись. Пение птиц заглушил звон мечей, крики боли и ярости, храп коней, стоны умирающих – пьянящие звуки битвы, услада для слуха мужчины, ведь мужчина – всегда воин, верно? Мы вдвоем посреди этой бурлящей жизни, моя спина надежно прикрыта – что еще нужно для счастья? Наши командиры оказались настолько глупы, что растеряли тактическое и численное превосходство, нас взяли в кольцо. Мы на холме, и кровь размывает мягкую почву. Кровь рекой – слышал такое? А я – видел в тот солнечный день. Нас все меньше, они – искусные воины, не хуже наших. И вот нас осталось двое. Мы стояли на горе тел наших товарищей и наших врагов. Все замерло на миг. А потом они начали откатываться назад, и выступили лучники. Кто-то из них предложил сдаться, обещая сохранить нам жизнь, но плен – это не для меня. А мой друг, верно прикрывавший мне спину долгие годы, воткнул меч в землю и пошел к ним. Стрелы взвились в воздух, когда он был на полпути, длинные быстрые стрелы больших луков. Я видел, как они прошили его легкую кольчугу, пробивая себе путь к его груди.

 

Он замолчал, то ли вспоминая, то ли размышляя о чем-то своем, а я с нетерпением ждал развязки его рассказа. Удивительной красоты светловолосая девушка подлила нам тем временем вина. Он встал, быстрым плавным движением опытного бойца обнажил клинки, Разрушитель блеснула в правой руке холодным злым блеском, Хранитель оставалась почти неразличимой в полумраке. Глядя на них, он улыбнулся странной улыбкой:

 

- А ведь повезло нам, брат, умереть с мечом в руке! Ведь мужчина – всегда воин.