Рождество... О чем вы думаете, произнося это слово? Волшебный праздник, красавица-елка с затаившимися под ней подарками, дурманящий запах мандаринов, зима, пушистый снег, стеганое одеяло, под которым так сладко спится, камин, глинтвейн, потрескивание костра, варежки, колючие шерстяные носки, коньки, снежки, раскрасневшиеся с мороза друзья…

…одиночество, тоска, обида, злость...

Обо всем этом одной рождественской ночью думал Вова, бредя по убранной сверкающим снегом улице. Сверху тоже падал снег, свежий и желанный, такой, что сложно было удержаться от восхищения, видя, как не спеша, равномерно кружась, крохотные снежинки спускаются на землю. Деревья стояли укутанные в пушистые песцовые шубы, на крышах домов, точно бриллианты, сверкали сосульки, а окна были расписаны художником-инием в причудливые узоры.

Но всей этой красоты Вова не замечал. А дело было в том, что Вова Рождество ненавидел. Ненавидел от всего сердца, потому что люди ходили друг к другу в гости, дарили подарки, устраивали ужины с жареной уткой, но Вову почему-то никогда не приглашали. Он не понимал, почему, и от этого злился еще больше.

Было темно, фонари уже погасили, а люди, проводив домой гостей, спали. Лишь в одном окне на втором этаже старого кирпичного дома горел уютный желтый свет.

- Веселятся! – разозлился ни с того, ни с сего Вова.

Полный негодования, он слепил увесистый снежок и уже приготовился, было, разбить им ни в чем неповинное стекло, как вдруг в окошке мелькнул красивый тонкий силуэт. Вова остановился, раскрыв рот и залюбовавшись девочкой. Снежок выпал из руки и растаял в сугробе, так и не выполнив своего коварного предназначения.

А Вова все стоял и думал, что такая красавица ни за что на свете не станет с ним дружить. Подумав об этом, Вова разозлился еще больше, буквально возненавидел ни о чем не подозревавшую девочку. Вдруг створка окна приоткрылась, и из него что-то вывалилось, и прямо на Вову. По голове ударило так сильно, что из Вовиных глаз посыпались самые настоящие (вперемешку со слезами) искры. Он вскрикнул от боли - на снегу лежала женская туфля.

- Вы что там, обалдели что ли? – заорал Вова.

- Ой, черт! – раздался звонкий голос. – В мальчишку какого-то попала. В малолетку...

- Не видать тебе замужества, как своих ушей, - ответил ей другой голос. Подруги рассмеялись. – Эй, мальчик, тебя как зовут? – обратился к Вове первый голос.

- Я не мальчик, - огрызнулся Вова, - я Владимир Волондович.

- Владимир да еще и Вольфович! – не расслышали на втором этаже. – Вот свезло тебе так свезло, подруга! Эй, Вольфович, туфлю верни! – вверху снова разразились смехом.

- Дуры! – выругался Вова и свернул в переулок.

Голова болела. Он зашел в первый попавшийся двор, уселся на покрытую инеем скамейку и задумался над своей горькой долей. И почему его никто не любит?

Он то и дело тяжело вздыхал, а изо рта шел белый пар. Посреди двора стояла неказистая, украшенная самодельными бумажными игрушками и тусклой иллюминацией елка. В детстве Вова любил наблюдать за бегущими или мигающими огоньками гирлянды, рассматривать ее узоры, гадать, каким цветом загорится она в следующий раз. Разноцветные лампочки дарили особое настроение, предвкушение праздника. Но сейчас на душе у Вовы не было ни ощущения радости, ни ожидания волшебства, ни предрождественской суеты, ни даже светлой грусти. Была одна сплошная злость.

- Хр-р-р, - раздался вдруг снизу чей-то тенор.

От неожиданности Вова аж подскочил. Отойдя на безопасное расстояние, он заглянул под лавку. Там лежал мужчина в валенках и переднике поверх тулупа, рядом валялась метла.

«Дворник», - догадался Вова и проворчал:

- Нигде покоя нет! Эй, пьяница, вставай! - невежливо обратился он к лежащему.

Храп на минутку прекратился, дворник перевернулся на другой бок и вместо того, чтобы встать, захрапел баритоном. Тогда Вова ущипнул его за нос.

- Э-э! – заорал спящий. - Уйдите, черти! - спросонья он ничего не соображал. Наконец, дворник открыл левый глаз и уставился на Вову.

- Ид-ди к ч-черту! – еле выговорил он и снова захрапел.

Вова сел на лавку и заревел. Что же это такое? Получается, никому он не нужен? Ни родителям, ни друзьям (которых, впрочем, у него нет), ни девчонке в окне, ни даже пьяному дворнику...

- У-у-у-тяв! - услышал вдруг Вова и затравленно огляделся, размазывая по зареванному лицу слезы. Еще увидит кто-нибудь из знакомых, что он ревет – позору не оберешься!

Но никаких знакомых вокруг не было. Перед Вовой стоял маленький, пушистый, словно нахохлившийся снегирь, щенок. Бедняга замерз и, вторя Вове, тоненько подвывал.

- А ну, пошел отсюда! – замахнулся на щенка Вова.

«Дразнится он, что ли?» - мелькнуло в голове.

Словно только того и ждал, щенок подбежал к Вове, и, как ни в чем ни бывало, приветливо завилял хвостом. Вова такому поведению очень удивился и нахмурился. Странный щенок совсем осмелел и вдруг задорно залаял, приглашая Вову поиграть.

«Странно», - подумал Вова, а вслух сказал:

- Какой же ты черный, прям как уголь! Нет, как черт! Точно, Чертенок! А ну, иди сюда!

Щенок с готовностью залез к Вове на колени и лизнул его в нос. От такого нахальства Вова совсем обалдел.

Из под лавки вновь раздалось громкое храпение с переливом и перекатами. Дворник окончательно перешел на бас.

Вова вдруг не на шутку испугался за судьбу храпящего. Мороз крепчал, и тот мог совсем замерзнуть. Он принялся тормошить дворника, пытаясь привести его в чувство. Но тут подоспела дворникова жена.

- Спасибо тебе, мальчик, что покараулил, а я уж с ног сбилась разыскивать, - затараторила женщина. - Замерз бы он тут один. А на дворе Рождество, как никак! Вставай, горе мое луковое, - женщина кое-как подняла на ноги сопротивляющегося дворника и потащила его домой. Дворник неубедительно упирался, но шел.

- С Рождеством Христовым! Дай Бог тебе счастья, - крикнула Вове напоследок женщина и скрылась в подворотне.

На душе у Вовы вдруг стало очень хорошо. Даже вся злость куда-то подевалась. Он засунул щенка запазуху, вытащил из сугроба забытый рабочий инструмент и, сняв шапку, потрогал между рожек ушибленное место. Примеревшись, Вова оседлал метлу, разбежался, оттолкнулся хвостом от земли и взлетел. Чертенок высунул наружу любопытную мордочку и с удивлением посмотрел на улетающую из-под лап белую от снега землю.

А Вова летел на свет Рождественской звезды, и ожидание волшебных перемен согревало его начинающее оттаивать сердце.