Все произошло слишком быстро и неожиданно. «Камаз», вмиг выросший из-за поворота прямо перед нашей машиной, не дал нам времени опомниться и что-то успеть сделать. Только что мы, веселые, прихлебывали бутылочное «Жигулевское», взахлеб перебивали друг друга, разбрызгивая вокруг шампанистую пену. Через час у нас было бы, по хвастливым уверениям Витька, глухое озеро, полное непуганой, а главное - жирной рыбы. Главный рыбак нашей компании обладал неимоверными связями во всем, что касалось рыбалки, и в лесхозе, куда мы направлялись, нам обещали дикий клев и наваристую уху. Впереди было два выходных дня, полные покоя, неспешных ночных мужских разговоров под рассыпчато-звездным небом, горячая картошка, запеченная в углях, пение любимых, еще с дворовых времен, песен у костра, под аккомпанемент «шестиструнки» в виртуозных руках Дода, неудавшейся звезды тяжелого рока.

У всех, у нас, выросших в одном дворе, ходивших в одну школу, были общие воспоминания и принципы, одни на всех любови и поражения, взлеты и победы. Мы всегда верили друг другу, и понимали, что такое настоящая мужская дружба. Нам было около тридцати, мы входили в силу, казалось, что мир – наш, и мы обязательно отвоюем в нем для себя подобающее место. Мы только-только разобрались во вкусе взрослой жизни, некоторые из нас были женаты недавно и избранниц своих пока еще любили. Другие находились в состоянии постоянной легкой влюбленности и флирта. Мы начинали понимать тревогу постаревших родителей за беспутные, по их мнению, жизнь и поступки легкомысленных сыновей. Но армию мы, за исключением тщедушного Кости, уже отслужили, а из Афгана наши войска собирались выводить. Понимали и то, что новых друзей у нас уже не будет, да других и не надо, жизнь проживем с теми, кто есть.

Впереди были два беззаботных дня, а дальше - вся жизнь, после окончания институтов, наполненная жаждой карьеры и налаживанием необходимых связей. В общем, это были наши судьбы и цели, достичь которых мы в скором времени собирались. Поэтому в недавно приобретенной Сергеем, по случаю, за приличные «бабки», поддержанной «Тойоте», имевшей небывалый успех у наших девчонок, мы и неслись под 100 - по трассе, где транспорта всегда было мало. На узком повороте навстречу показался неказистый и латаный трактор «Беларусь», который словно отдуваясь, из последних сил, пытался дотащить до горизонта прицеп, доверху набитый сеном. Из- под этой копны и вывернула на встречную многотонная фура. «Водила», видимо, устал плестись за колхозной колымагой, может, из-за хронической усталости пошел на обгон на повороте узкого серпантинного участка дороги.

Выскочил он, облепленный грязью до бортов, на встречную, когда затормозить было уже невозможно. Единственное, что успел сделать Серый, – непременный участник всех городских авторалли, до отказа вывернул руль вправо. Я же спокойно успел подумать, как буду потом с бравадой рассказывать ошеломленным подругам об этой аварии (черт те что пришло в голову), успел увидеть испуганное и перекошенное от ужаса и напряжения лицо дальнобойщика, могучее дерево, к которому мы неслись по склону. «Дуб, наверное» - гадал я. – «Лет двести ему, не меньше». Страха не было, был страшный удар.

Сознание я потерял второй раз в жизни. Первый раз это случилось, когда в школьном стоматологическом кабинете мне дергали больной зуб. Новокаина не было, я долго сопротивлялся ужасающим клещам, а от зубного меня вынесли одноклассники. Я отлежался на кушетке, зато меня освободили на день от уроков.

Здесь же приятного было мало. Потом рассказали, что в полутора километрах от аварии находился стационарный пост ГАИ. Так что, «скорая» и «гаишники» примчались быстро. Правда, спасать было некого: японское авто напоминало металлическое произведение сюрреализма, бамбуковая удочка, как прутик антенны торчала из того, что когда-то было задним стеклом. Водитель «Камаза», хлюпая носом, суетился все время, пытался помочь, но его отгоняли. Он с отрешенным видом слонялся вокруг, с таким лицом, что к нему приставили гаишника с оружием, не только для охраны, но и для того, чтобы тот не наложил на себя руки. Его пришлось тоже отвезти в больницу. Впоследствии мне было жаль бедолагу с обветренными руками и заложенным носом. Он получил большой срок, у него остались жена с тремя детьми. Трактористу, укравшему сено с колхозного гумна, тоже не повезло. Его посадили за расхищение госсобственности. Но это все я узнал позже.

Всех, кто был в покореженной «Тойоте», посчитали мертвыми. Немудрено, подушек безопасности не было, а из салона (вернее, из того, что он напоминал) кровь капала, как во время весенней капели. Нас, как могли, вытащили из остова автомашины и по раздолбанным сельским дорогам повезли в ближайший, за 30 километров, морг небольшого городка. Пьяный врач, констатировавший нашу смерть, вызвался нас сопроводить. В пути, от неимоверных ухабов и тряски, нас переворачивало друг на друга, но всем было все равно, кроме меня. Я застонал. Врачу показалось, что он после вчерашнего ослышался, но клятва Гиппократа заставила отнестись ко мне более внимательно.

Так что вместо провинциальной экзекуторской, где оказались мои друзья, я попал в реанимацию. Медики считали меня счастливчиком. Хотя какое здесь счастье: потерять здоровье, друзей, завязать с активным спортом, приобрести кучу хронических болезней, проваландаться целый год на больничных койках и санаториях. Близкие, друзья и приятели изредка навещали меня, делая в моем присутствии благостные лица и уверяя, что я пошел на поправку. Моя девушка после двух – трех посещений, исчезла, потом я узнал, что она удачно вышла замуж. Я был рад за нее: меня она не любила, а кроме секса у нас не было ничего общего.

Я перестал походить на недавнего баловня судьбы, стал отстраненным, апатичным, вялым. Мне казалось, что у меня все уже позади. Я настроился жить воспоминаниями. Единственное, к чему я никак не мог привыкнуть, – к бессоннице. Спать я почти перестал. Тонны элениума и тазепама не помогали. Я с ужасом ждал ночи, когда стихали больничные шумы и коридорный гам. Задремать удавалось изредка. Когда через год меня выписали домой, я весил 56 килограмм, был нашпигован в позвоночнике и бедре металлическими пластинами. Имел еще тот вид. Переломанные руки и ноги надо было разрабатывать, а денег не было. С НИИ, где я служил младшим научным сотрудником и где предстояло через полгода защищать кандидатскую диссертацию меня уволили, да на эти крохи в виде зарплаты в 92-м жить стало невозможно. Родителей было до слез жалко. Денег уходило немерено - на новомодные импортные крепкие снотворные, чтобы заново научиться спать без кошмаров.

 

 

ХХХ

Эрнст уже несколько часов с самого раннего утра сидел за письменным столом в комнате пансиона вдовы Ханзельбауэр в Бад-Висзее лежал его старый любимый «парабеллум».

«Хочешь мира, готовься к войне!» - как занозой засело в голове римское изречение, давшее название пистолету.

Где же он просчитался, кто его выдал, почему все так нелепо кончается? Эти вопросы не давали имперскому министру покоя.

Тяжелые, грубые мужские руки гладили рифленую рукоять:

«Его - то мне вручили за храбрость!» - вспомнил бывший капитан кайзеровской армии. – «А этот нелепый ефрейтор всю войну провел в тылу. Контузию схлопотал по своей глупости». Он нажал на защелку магазина и высыпал из обоймы 8 металлических кругляшей. Со звонким стуком они рассыпались по столу.

«Где я допустил ошибку?» - продолжал гадать Эрнст. А ведь так все хорошо начиналось. Он был правой рукой фюрера в самые тяжелые для партии времена. Адольф мотался по всей Германии: худенький, изможденный, с лихорадочным и фанатичным блеском в глазах. Митинги, на которых выступал будущий фюрер, нередко заканчивались потасовками. Били и Адольфа. Тогда Рем предложил создать «группы правопорядка», которые и защищали фашистских ораторов. Эти группы в целях конспирации назывались «гимнастической и спортивной секцией» НСДАП.

Имперский министр с удовольствием вспомнил, как одетые в черную униформу «штурмовики» за несколько минут могли разогнать скопище коммунистов. «Рем, ты молодчага!» - смеялся Гитлер. Тогда они были товарищами по партии, партайгеноссе. Они были молоды, у них были идеалы и они готовились за год переделать весь мир. Когда после «пивного путча» в 1923-м арестовали Адольфа, не Эрнст ли сохранил основной костяк «штурмовых отрядов» СА?

Рем вновь принялся разбирать «парабеллум». Это занятие приводило мысли в порядок: он отделил ствол от рамки, повернул замыкатель ствола флажком вниз и отделил спусковую крышку.

«Когда появился Гиммлер, этот чистоплюй в очках, все пошло прахом - он продолжал разбирать пистолет. – Ему удалось убедить фюрера вывести СС из подчинения командования СА, а в каждом военном округе у него были свои боеготовные части. После победы НСДАП на выборах и началась настоящая война между СА и СС».

Рем вспомнил, как в результате уличных боев эсэсовцы одержали полную победу над штурмовиками. Он стиснул кулаки: командир берлинского отряда СС - белокурый красавец Курт Делюге - получил от фюрера благодарственное письмо: «Эсэсовец, твоя честь – верность!»

Эрнст заскрипел зубами: «Верность – твоя честь!» А то что нелепый ефрейтор предал идеи национал-социализма, это ни о чем не говорит? Где верность, когда одна цель – власть? Он вновь стал собирать оружие: это он мог проделывать с закрытыми глазами. Муштра военного училища не прошла даром. Присоединить ствольную коробку к рамке так, чтобы серьга своими рожками нижнего конца соединилась с вилкой направляющего стержня возвратной пружины снизу…

Теперь все кончено. Гитлер отдал приказ об уничтожении наиболее верных членов партии. Сегодня, - Эрнст посмотрел на часы, - 30 июня он сам и его товарищи будут повешены и расстреляны. И всего-то за то, что Рем хотел объединить «штурмовиков» с армией и создать таким образом «народный вермахт», командующим которой был бы он Эрнст Рем, «военная косточка», а не этот трусоватый ефрейтор.

В дверь постучали. Вошел заместитель руководителя СА Хейнес вместе с молоденьким обер-лейтенантом, порученцем Рема.

- Штаб-квартира СА взята штурмом, в Мюнхене уже арестовано больше 200 человек, – нервно проговорил он, – Кон и Грабе погибли, отстреливаясь. Надо уходить, мой генерал, пока есть возможность.

В такт его словам длинные ресницы порученца нежно трепетали. Рем вдруг почувствовал вожделение к этому белобрысому юноше. С ним у Эрнста пока еще не было близости. Но раздражение уже завладело им:

- Не сейте панику! – закричал генерал. – Фюрер не допустит ничего плохого! Выйдите вон! Без моего приказа не входить!

«Этот жирный боров наговорил гадостей обо мне Адольфу! - вспомнил он Германа. – У каждого свои слабости: Геринг любит поесть, я люблю мальчиков с нежной и гладкой кожей. Даже, когда колченогая обезьяна Геббельс нашептала гадостей обо мне Гитлеру, фюрер лишь шутливо попенял мне».

На улице раздались выстрелы, винтовочные залпы, протяжные крики. Рем понял, что сейчас будут брать штурмом пансион. Где он забаррикадировался. «Судить меня вам – много чести!» - подумал он, поставил спусковую крышку оружия, вставил в магазин один патрон, с силой защелкнув его, отвел затвор назад до отказа и отпустил его. После этого посмотрел на себя в зеркало: его двойник - сорокапятилетний приземистый мужчина с тяжелой челюстью и перебитым носом, красным бычьим, испещренным множественными шрамами – следами студенческих и военных дуэлей, лицом, вставил себе в рот ствол «парабеллума». Он зажмурил глаза, чтобы не видеть залитый кровью и мозгами стол и нажал на курок. Выстрела он не услышал.

 

Я проснулся. На меня смотрели, увеличенные линзами, глаза Петра Сергеевича:

- Володя, вы знаете немецкий? – спросил он меня.

- Нет, в школе учил английский. – Я зевнул и сел на кровати. – Наконец-то я поспал хорошо, часов десять, наверное. – Я сладко потянулся и мириады солнечных пылинок завертелись вокруг меня. – Славное утро! А почему вы вдруг задали этот вопрос? – спросил я доктора.

- Во сне вы громко и много говорили на немецком. – ответил Петр Сергеевич. – Будить вас не стал, вы и так почти не спите. Но речь ваша была возбуждена и, насколько я понял, вам снилось что-то о войне.

- Да, - я вспомнил свой странный сон и рассказал его Петру Сергеевичу.

- Хорошо! – казалось, врач принял какое-то решение. – У меня есть товарищ, интересующийся историей нацисткой Германии. Я переговорю с ним. Может его совет поможет вам впредь спать спокойно.

Петр Сергеевич, врач от бога, был заведующим нейрохирургического отделения, куда я периодически ложился на обследование. Из-за того что я не спал, у меня развились жуткие головные боли и рассеянность. Моя болезнь была загадкой, а Петр Сергеевич любил разгадывать шарады.

Через два дня завотделением пригласил меня в свой кабинет.

- Я поговорил с Левушкой, - начал он, нервно разминая сигарету. – Со своим товарищем, насчет вашего сна, – уточнил Петр Сергеевич, видя мое недоумение. – Он, кстати, – доцент кафедры германистики университета.

- Я весь внимание, – мне действительно стало интересно.

- Так вот, – доктор встал у меня за спиной. – Вам приснилась так называемая «ночь длинных ножей», произошедшая в 1934 году в Германии. Гитлером был уничтожен весь цвет командования СА – «штурмовых отрядов». Шла обычная борьба за власть. Вам известен сей исторический факт?

- Я, конечно, слышал о «ночи длинных ножей», но слишком общо и только из курса школьной истории. – Я ухмыльнулся. – Я ведь технарь, а не гуманитарий. Я даже не помню, в каком веке случилась Куликовская битва.

Я увидел колючие глаза доктора и его вмиг построжавшие губы:

- Мой друг заинтересовался вашим сновидением, – сказал Петр Сергеевич. – Ведь в ту ночь Рем и еще 19 высших руководителей СА были казнены по личному приказу Гитлера. Так что, застрелиться сам он никак не мог.

Я ничего не понимал:

-Ну и что, сон, как сон, может, немного странный,- единственное, что сказал я.

-Ладно, можете идти. – Петр Сергеевич вновь начал копаться в своих бумагах. Когда я дошел до двери, меня остановил вопрос:

- Откуда, в таком случае, вы знаете, что Эрнст Рем был «голубым»? Этому, что, тоже учат на школьных уроках истории?

 

 

ХХХ

Вскоре я забыл о своем странном сне. Меня выписали, хотя я по-прежнему почти не спал. Вернее, изредка, как в полудреме, передо мной мелькали картинки прошлого. В такие минуты, мне казалось, что я сплю. Мне снились сражения на улицах средневековых городов, пожарища в древнем Риме, кого-то из героев моих сновидений травили, кого-то вешали. Сны были настолько детализированны и конкретны до мельчайшей черточки, что смотреть их было очень интересно. Чтобы разгадывать их, понемногу стал увлекаться историей. Мои сны повествовали о событиях прошлого, чаще всего известных, которые иногда расходились с мнением официальной науки. Из своих снов я узнал, кто на самом деле убил Джона Кеннеди и Наполеона, почему погибла Клеопатра, как покончил жизнь самоубийством Сенека и где спрятаны сокровища тамплиеров. Но чаще я видел трагические случаи и смерти людей - мне неведомых, какого-нибудь купчишки из Сарагосы или раба на дельте Нила.

Я не придавал значения своим снам, изредка со смехом пересказывая их друзьям. Они тоже посмеивались, считая, их появление последствием тяжелейшей аварии. Я с детства отличался буйством фантазии, что тоже считал одной из причин появления подобных снов.

Жизнь стремительно дорожала, а деньги обесценивались. Пришлось при помощи друзей заделаться «челноком»: я возил в Турцию часы и сигареты, а обратно доставлял кожаные куртки и золото. На них был большой спрос и я стал постепенно «подниматься». Появились постоянные клиенты: оптовики, покупатели и продавцы, знакомые таможенники и пограничники. В одной из поездок я познакомился с очаровательной Оксаной, которая тоже «челночила». Оказалось, что мы живем в одном городе. Оксана раньше работала преподавателем английского в вузе. Хотя у нее и росла дочка, она была не замужем. Мы стали встречаться, потом наладили общий «челночный» бизнес. Я стал подумывать о женитьбе: как-никак мне было уже тридцать. Казалось бы, живи и радуйся. Но странные сны перевернули мою жизнь.

 

ХХХ

 

В очередной раз я отправился с товаром в Стамбул. Оксана оставалась дома. С давно знакомыми попутчиками в купе мы немного перебрали, отмечая чей-то день рождения. Перед глазами все плыло и я, под пьяный гомон, заснул на верхней полке.

Я шел по рассветной улице какого- то городка, где, казалось, полным ходом идет война. Я проходил мимо многочисленных руин, целых зданий почти не было видно. Возле залежей кирпича и битого щебня прямо на земле лежали мертвые и раненые. Вокруг них монотонно стеная, подвывая и причитая сидели и стояли люди: смуглые бородатые мужчины и закутанные в платки женщины. «Турция!» - понял я, обозревая давно знакомый и надоевший мне ландшафт. – «Опять сон! Но что же произошло?». Сновали кареты скорой помощи, люди в коричнево-желтой униформе долбили развалины. Вдруг я увидел «Ниву» с красным крестом на боковой дверце. «Неужели русские?». Словно в ответ из пролома вылезла небритая голова в желтой каске:

- Игорь! Дай лом! Там, по-моему, кто-то еще живой!- воспаленные глаза мельком взглянули на меня, а потом посмотрели на вихрастого светловолосого паренька, который стоял рядом, но сразу бросился к машине.

- Простите, вы русские? – задал я первый попавшийся вопрос.

- Ты тоже видать не бусурманин, – проворчала голова, а усталые глаза вновь уставились на меня.

- А что здесь произошло? – стал выпытывать я.

- Мы спасатели. А ты кто? – голос спрашивающего стал подозрительно-металлическим.

- Я «челночу», - пришлось оправдываться. – Езжу в Турцию за товаром…

- Вот и съездил, – констатировал спасатель. – У тебя, видать, контузия, ничего не помнишь. Землетрясение здесь произошло. До хренища убитых, раненых и попавших под завалы. Вот наше правительство и прислало нас в качестве гуманитарной помощи.

- Игорь! – крикнул он подбежавшему парню. – Отведи славянина к врачам. По-моему ему не помешает. Среди ваших, вообще-то, жертвы есть? – спросил он.

- Да нет, нет! Со мной все в порядке. – стал снова оправдываться я. – А когда землетрясение-то случилось?

- Сегодня какое, 20-е? – спасатель посмотрел на часы. – Бляха, уже четверо суток без сна. Аккурат в пол-седьмого утра, 15-го, и случилось. А что, не помнишь? – участливо спросил он.

Я неопределенно качнул головой:

- Но что-то на Стамбул непохоже. – осторожно начал я, окидывая то, что осталось от города.

- Какой, нахрен, Стамбул, – вскипел мужик. – Видно, тебя все же контузило. Это же Денизли. Ты что же, ничего не помнишь? Игорек, веди его к больничке.

Спасатель с ломом в руках скрылся в проломе. А парень стал настойчиво, за куртку тянуть меня за угол. Я стал вырываться, причем крепко и…проснулся. Купе пахло сивушным перегаром и тревогой. Храп попутчиков и стук колес не мешали мне размышлять.

«Значит, опять сон. Сколько же можно». – Я машинально посмотрел на часы. Было почти пять. В свете промелькнувшего за окном прожектора я разглядел на циферблате дату – 14 сентября. «Да нет, не может быть, чертовщина какая-то - успокаивал я себя. – Никакого землетрясения завтра не случится. Просто мне приснился страшный сон». Но заснуть снова не удалось.

 

ХХХ

Утром с деланным и нервным смешком я рассказал опохмеляющимся пивом попутчикам свой сон. Мне это нужно было сделать, чтобы хоть как-то успокоить свою совесть. «Не дай Бог, завтра в Денизли что-то случится» - думал я.

- Что скажете, мужики, насчет сна.- поинтересовался я, закончив рассказывать.

- Ну и приснится же такое. – Весельчак Олег протянул мне банку пива. – Видно вчера много выпил, вот и закошмарило.

- Ты же не вещун и не колдун, - стал успокаивать меня Ник Ник, майор в отставке, ближе всех из попутчиков знавший меня. Да и вообще он многое знал об аварии, в которую я попал, и о моих проблемах со здоровьем. Он у погибшего Дода в школе преподавал НВП. – Когда я в Афгане служил, ротному однажды приснилось, что на следующий день ему на «зачистке» руку гранатой оторвет…

- Ну и что, оторвало? – поспешил спросить Олег.

-Оторвало только не руку, а обе ноги, и не гранатой, а миной.- Ник Ник сбросил свое тренированное тело со второй полки на пол, а ноги угодили точь в точь в тапки. Он вытащил мятую пачку сигарет:

- Не бзди, Вовка, проскочим! Пойдем лучше покурим.

В тамбуре отставник долго-долго раскуривал сигарету и выжидательно-задумчиво глядел на меня.

- Я понимаю, почему ты нам рассказал о своем сне, – он выдохнул струю дыма в окно тамбура. – А вдруг сбудется? Совесть-то не спит. А?

Я молчал.

- С другой стороны, расскажи мы турецким властям о твоем сновидении про землетрясение, точно не поверят. В лучшем случае, выдворят из страны навеки. А в худшем, - он мастерским точным щелчком отправил сигаретный огонек на пролетавшее мимо дерево. Я даже успел разглядеть сноп искр. – С худшем случае, - повторил он – тебя арестуют за связь с террористами или «закроют» в «психушку». Тебе это надо? Так что, лучше молчи. Да, и кто сказал, что землетрясение случится. – Ник Ник старался успокоить меня. – В этой Турции землетрясения каждый день случаются. Так что, ты не оракул, а сон тебе приснился с бодуна.

- Ладно. – он обнял меня за плечи. – Успокойся. Идем завтракать. До Стамбула уже недалеко.

О землетрясении я узнал в лавке толстого Али, где «челноки» регулярно брали товар. Турок, всегда угодливый и расторопный, не отрываясь смотрел на экран маленького телевизора, установленного прямо над кассовым аппаратом. На экране мелькали разрушенные здания, толпы людей, выносивших к каретам «скорой помощи» раненых и убитых. На скорбном лице Али печальны были не только глаза, но горестны даже всегда победно топорщившиеся вверх пышные усы.

У меня засосало под ложечкой, вспотели ладони и одеревенели ноги. То, что казалось невозможным, все же случилось. Около полутора тысяч убитых и пропавших без вести. Мне пришлось доже схватиться за стеллаж. Турок благодарно посмотрел на меня и поднес нашатыря: он увидел, как близко к сердцу я принял трагедию его народа. Торговли в тот раз не получилось: многие лавки и магазины были закрыты, да я бы и не смог заниматься своими обычными делами. Я понял, что виноват в смерти многих людей из ранее мне неведомого города. Предупреди я о предстоящем бедствии, жертв могло бы и не быть. Пусть меня посчитали бы сумасшедшим, запрятали в кутузку, но совесть моя была бы чиста и я спал бы спокойно. Меня старались успокоить, твердили, что моей вины здесь не. Но это было не так. Та давняя авария не отпускала меня от себя, я был ее заложником. Тогда – то я и понял, что мои сновидения способны предупреждать о грядущих бедствиях, убийствах и катаклизмах. В этом мне пришлось в очередной раз убедиться очень скоро.

 

ХХХ

 

- Плохо вы разговариваете, Владимир Андреевич, очень плохо. Совсем не хотите нам помочь, – с тихой угрозой проговорил капитан. – Какие к черту - вещие сны? Что ты за дурочку здесь разыгрываешь? – от раздражения он стал мне тыкать и кричать.

Мы уже полтора часа сидели в холодном неотапливаемом кабинете линейного отдела милиции. Следователь был в кожаной длинной куртке, его знобило, он, видно, приболел. Мне же, наоборот, было жарко: сердце громко стучало, а под мышками струйками тек пот. Я знал, что мне в этом кабинете никогда не поверят.

После землетрясения в Денизли прошло полгода. Я немного отошел, даже странные сны стали сниться реже. Мы с Оксаной поженились, сыграли скромную свадьбу и теперь жили в ее собственной квартире. Жена ждала ребенка, а в Турцию я стал мотаться один.

Сегодня должен был уже часов шесть трястись в поезде. Но накануне ночью мне приснилось: я захожу в купе, здороваюсь за руку со знакомыми коробейниками, поезд трогается, мы, как водится, выпиваем, ведем неспешные мужские разговоры, делимся опытом «челночного» бизнеса. Уже охмелевший, с кем-то я выхожу в тамбур перекурить. Мы продолжаем начатый разговор, за окном давно темно. Вдруг – сильнейший, полоснувший по сердцу, лязг колес, резкий безостановочный вой гудка и удар. Сильнейший взрыв. Остальное вижу, как будто, с высоты птичьего полета. Вагоны, как игрушечные поочередно заваливаются на насыпь, состав, врезавшийся в нас, полыхает как гирлянда. Люди, прыгают с подножек вагонов, выбивают окна купе, они – в огне, катаются по земле. Помочь им никто не может - вокруг голая степь… Я проснулся в поту и долго не мог придти в себя. Посмотрел на часы – три ночи. До отхода поезда оставалось восемь часов. Я выкурил одну за другой несколько сигарет, решая дилемму: рассказывать Оксане почему я не поеду сегодня в Турцию, или нет? Она беременна, ей волноваться нельзя. Так ничего и не решив, я разбудил жену:

- Я сегодня в Турцию не поеду. – Оксана сидела напротив меня за кухонным столом, спросонья протирая глаза.

- Почему, Володя? – она сладко зевнула.

- Понимаешь. – Я старался говорить помягче. – Мне опять снился сон. Поезд, в котором я поеду, врежется в другой состав. Будет много убитых. Я тоже погибну.

- Боже мой – Оксана закрыла глаза руками. – Ты точно сойдешь с ума. Это же просто сон, а ты не мессия или оракул. Пойми, мы взяли много заказов, их надо отработать, нам нужны деньги, мне скоро рожать, в конце концов!

До утра мы больше не заснули, ругаясь. Я ехать наотрез отказался, но жена меня убедила последним доводом:

- В таком случае, поеду я! Стану беременная таскать огромные, тяжеленные баулы, но поеду!

Пришлось подчиниться и собираться в дорогу…

Когда на вокзале, я увидел номер нашего поезда – 4315, я вспомнил, что эту цифру видел в своем сне. Меня как будто подменили. Я бросился к начальнику вокзала, пытался убедить его отменить отправку поезда, путано и сбивчиво рассказывал о своем сне, порвал на его глазах свой билет. Испугавшись, что имеет дело с сумасшедшим, тот вызвал охрану, и меня выкинули на улицу. Потом я бегал по вагонам, убеждая пассажиров выйти на перрон, меня пытались поймать, я заперся в туалете. Когда же поезд тронулся, я выскочил в тамбур и рванул стоп-кран. Выволок меня наряд линейного отделения милиции. И вот я битый час сижу перед старшим опером Белкиным и пытаюсь объяснить очевидные для меня вещи.

- Ты понимаешь, что задержал отправление поезда почти на 15 минут? – в очередной раз повторил Белкин. – Хорошо, что там поездная бригада опытная, они, судя по всему, уже нагнали отставание. – Он посмотрел на часы, а потом пытливо на меня. – Слушай, а может, ты кому-то много должен, поэтому решил «убрать» его? Инсценируешь крушение поезда. Алиби есть – пытался не допустить отход состава, ссылаясь на какой-то придуманный сон?

- Капитан, но поезд действительно врежется, будут жертвы. Я уже рассказывал вам о землетрясении, которое мне приснилось. У меня и свидетели есть, – продолжал я устало убеждать мента.

- Да-да, я уже слышал об этом, – он досадливо махнул рукой. – Ладно. Гражданин Егорцев, я имею право задержать вас на срок до трех суток, что я и сделаю. Вот, подпишите протокол, – он протянул мне лист бумаги и ручку. – Завтра судья для начала впаяет вам суток пятнадцать за злостное хулиганство. А я тем временем докопаюсь, почему вы так поступили. Так что зря вы мне правду не рассказали. Ох, зря!

Опер вызвал конвоира:

- В обезъянник его! До завтра.

- Жене, прошу, пока ничего не сообщайте! – попросил я. – Она беременна, ей волноваться ни к чему.

- А я и не собирался,- криво ухмыльнулся опер.

Меня «обшмонали»: отобрали часы, деньги, сигареты и зажигалку. Сняли ремень, шнурки с ботинок и засунули в стылую камеру, где уже обретались два бомжа и вокзальный вор. Закутавшись поплотнее в куртку, я сел на краешке деревянного настила, покрывавшего три четверти камеры и служившего одной большой общей кроватью. За окном по-зимнему рано смеркалось. Вор был отчаянно-веселым, а бомжи поделились «Примой». Я закурил и стал обдумывать свое положение.

 

ХХХ

 

Ночью камера отворилась с каким-то веселым лязгом и заспанный старшина хриплым голосом выговорил:

- Егорцев! На выход!

Подгоняемый строгими окриками: «Руки за спину!», я стал подниматься по лестнице наверх. «Что же случилось?» - думал я. Самые страшные предположения старался гнать от себя подальше. Мы остановились у кабинета, дверь которого была обита черным дермантином.

-Можно войти? – голова старшины скрылась за дверью с табличкой: «Начальник отдела С. Остапенко». Разрешение было получено, потому что старшина добродушно мне кивнул:

- Заходь.

Мне вдруг стало по-настоящему страшно. В кабинете находилось четверо человек. Давешний опер Белкин стоял у окна, на стуле у стены развалился пузатый подполковник с добродушно-крестьянским лицом. Судя по всему, это был Остапенко, так как вся его поза излучала хозяйскую самоуверенность. За большим квадратным столом сидел моложавый человек в костюме, при галстуке. Когда я вошел он посмотрел на меня цепким злым взглядом. Рядом стоял плотный крепыш в таком же деловом костюме, чуть помоложе. Опираясь на стол костяшками пальцев он изучал какую-то бумагу. Глаз на меня не поднял.

- Ну что, Владимир Андреевич! – почти радостно закричал Белкин. – Теперь-то каяться поздно. Догадываетесь, почему?

- Крушение все-таки случилось,- уныло констатировал я.

- Да, вы правы, – капитан перешел на официальный тон. – Поэтому в связи с чрезвычайными обстоятельствами пришлось ночью вызвать вас на допрос.

Поднялся подполковник:

- Ладно, Белкин. – Он повернулся ко мне. – По вашу душу прибыли сотрудники КГБ. Они переговорят с вами. – Теперь он развернулся в сторону чекистов, ожидая указаний.

- Попрошу оставить нас с арестованным наедине, – проговорил крепыш, по-прежнему не поднимая глаз.

- Конечно, конечно, – засуетился Остапенко. – Белкин, пошли. Товарищи, если что, мы рядом.

- Будем иметь в виду, – кинул кратко сидевший за столом.

- Хана тебе, Егорцев! – выходя из кабинета, глумился капитан. – Загремишь по полной. – Но под тяжелым взглядом крепыша замолк и выскочил за дверь.

В кабинете воцарилась тишина. Я стоял посередине комнаты, а те двое, за столом, казалось, не обращали на меня никакого внимания. Так прошло минут пять. Наконец, крепыш закончив изучать какой-то документ, словно вспомнив обо мне, махнул рукой:

- Да, вы садитесь, садитесь.

Я сел за стул с другой стороны стола.

Моложавый скрестил руки и долго изучающее смотрел на меня:

- Как вам известно, мы из органов. Моя фамилия Суров, майор Суров. А это, – он посмотрел на крепыша, – капитан Авдеев. У нас к вам много вопросов.

- Крушение действительно случилось? – до меня только сейчас дошло то, что мимоходом сказал Белкин.

- Вопросы задаем мы, – почти вскричал Авдеев. – Ваше дело отвечать на них.

- Спокойно капитан, – утихомирил его Суров. – Да, как ни странно, случилось. Зачту вам оперативку: «В 23.14 поезд №4315 сообщением «Великодонск-Стамбул» по неустановленным пока причинам, – он бросил на меня быстрый взгляд, – на 2-м перегоне врезался в состав с нефтью, следующий до Ахметьевска». Сейчас два часа 23 минуты. На этот час установлено 76 погибших и 119 раненых. – Он опять взглянул на меня. – Почему состав с нефтью оказался на пути пассажирского поезда? Мы пытаемся разобраться. Откуда вам стало известно о предстоящем крушении? – его голос стал доверительно-вкрадчивым. – Может, это диверсия? Что вы можете нам рассказать по этому поводу?

- Я уже все рассказал капитану Белкину. – Я вдруг почувствовал, что страшно, просто чудовищно устал. Захотелось закрыть глаза и провалиться в спасительное небытие. – Мне просто нечего вам добавить.

- Товарищ майор! Его рук дело, – крепыш от нетерпения даже стал подпрыгивать. – Из-за этой гниды столько жертв!

- Тихо, тихо, капитан. – Суров участливо оглядывал меня. – Видишь, человек устал. Владимир Андреевич, мы протокол вашего допроса читали. Но расскажите нам все еще раз. Глядишь и всплывет какая-нибудь новая деталь, которая нам поможет…

- Ну, хорошо. – Я еще раз изложил все, начиная с той давнишней аварии, о своих странных сновидениях, заканчивая вчерашним сном - со всеми подробностями и деталями, вплоть до своего хулиганского поведения на вокзале.

- Понимаете, после того турецкого землетрясения, мне кажется, что мои сны имеют обыкновения сбываться. У меня и свидетели есть. Спросите Олега Сатанеева…

- Погиб, – коротко сказал Суров, заглянув в какой-то список.

-Тогда, Николая Николаевича, бывший военный, фамилию не помню, живет в Великодонске, на улице Красина.

- Николай Крапивин, – уточнил майор. – Тоже погиб.

- Там был еще кто-то, я не помню точно. Но вспомню. Он подтвердит. – Я стал горячиться, мной овладело лихорадочное возбуждение, видимо, сказывалось моральное и нервное напряжение. – Да, и моя жена подтвердит, что я не хотел ехать в Турцию. Она, правда, беременна, не волнуйте ее. Пусть она думает, что я в Турции. Впрочем, - меня озарила догадка. – завтра все каналы и газеты напишут о крушении поезда. Она будет считать меня погибшим. Лучше сообщите ей, что я жив. Дайте мне позвонить домой! –Я протянул руку к телефону.

- Нет уж, - Авдеев накрыл аппарат рукой. – Пока правду не расскажешь, никуда не позвонишь! Вишь, о жене беспокоишься, а о тех, кто уже на небесах, по твоей милости, и не думаешь!

- Но я же сказал вам правду. – Я разрыдался, слезы душили меня, я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание. – Я не виноват, я просто хотел спасти этих людей, но мне никто не поверил! Никто! Ни одна живая душа! А я буду чувствовать себя убийцей до конца жизни! – Я сполз со стула.

- Ладно, – поморщился майор. – Надо вызвать врача. У него нервный срыв. И, кстати, перевезем его в наш следственный изолятор.

- Думаю, - поддакнул начальнику капитан, – повозиться с ним придется.

 

ХХХ

Следственный изолятор находился в самом здании ФСК, на пятом этаже. Арестантов, наверное, было немного (не те времена!). Сидел я один в небольшой, мало похожей на тюрьму, камере. Пищу приносили из местной столовой, поэтому кормили неплохо. Первые два дня на допросы вызывали ежедневно по несколько раз. Суров и Авдеев разыгрывали дешевый и знакомый мне по детективным книжкам прием: майор был «добрым» следователем, а капитан – «злым». Естественно, я должен был тянуться к «хорошему» чекисту. Впрочем, сознаваться мне было не в чем: я в сотый раз рассказывал то, что произошло на самом деле, мне не верили, и старались поймать на нестыковках. Не получалось. Затем допросы прекратились, я неделю провел в камере без единого вызова к следователям, ощущая, как растет тревога. Жене о моем задержании сообщили, и от Оксаны принесли передачу: сигареты, колбасу и печенье. Наконец, когда я от нетерпения и неизвестности чуть не сходил с ума, дверь камеры отворилась и прапорщик отвел меня в знакомый следовательский кабинет этажом ниже.

Суров сидел за столом, а капитан – на его краешке, покачивая ногой. Видно, они что-то долго обсуждали, потому что лица их были разгоряченные и недоуменные.

- Садитесь, Егорцев, – майор сделал приглашающий жест. – Закуривайте. – Он придвинул мне пачку сигарет.

Я закурил.

- Понимаете. – Суров встал и стал прохаживаться взад-вперед по кабинету за моей спиной. – Пришло заключение комиссии, расследующей причины железнодорожной катастрофы.

Он взял со стола лист бумаги:

- Не стану вас долго мурыжить и сразу зачитаю. – Он поднес бумагу к лицу. – Итак. «Согласно проведенному расследованию, удалось установить…» Вот, главное: причиной аварии стали небрежные действия диспетчера Тихонова В.И., вследствие тяжелого алкогольного опьянения. Он вовремя не перевел стрелки, и на одной линии оказались состав с горючим и железнодорожный поезд №4315, сообщением «Великодонск-Стамбул»…

Он поднял на меня глаза:

- Так что, вы ни в чем не виноваты, товарищ Егорцев и, следовательно, свободны.

Я смог только облегченно вздохнуть. К горлу подступил комок. Мне захотелось расплакаться.

- Может, вам действительно приснился такой сон? – задумчиво разглядывал меня майор. – От имени руководства городского управления приносим вам свои извинения, – скороговоркой произнес он обязательные в этом случае, но такие ненавистные для него слова.- Вы свободны.

- Спасибо, – сказал я первое, что пришло на ум и встал.

- Не спешите, – предупреждающим жестом остановил меня Суров. – Распишитесь сначала здесь, – он протянул мне лист бумаги. – Это подписка о неразглашении того, чему вы стали здесь свидетелем.

Я расписался.

- И здесь, – он протянул второй лист бумаги.

Я прочел его: «Обязуюсь сотрудничать с органами ФСК и по первому требованию выехать в Москву в спецНИИ для медицинского обследования. О своих передвижениях буду ставить в известность руководство городского управления ФСК, и только с их согласия покидать пределы города Великодонска».

Я заколебался и Суров уловил это мое сомнение:

- Поймите, Владимир Андреевич, - вкрадчиво произнес он. – Вам придется это подписать. Иначе мы найдем тысячу способов оставить вас в камере и держать здесь столько сколько нам будет надо. Лучше подпишите, а в приемной вас уже ждет жена. Причем, как я видел, беременная…

Делать мне ничего не оставалось и я расписался.

На прощание майор записал мне свой и капитана Авдеева номера телефонов. «На всякий случай»,- как выразился он.

Жена действительно ждала меня в приемной. Она расплакалась, а по пути домой рассказала, что никаких сообщений о крушении поезда в газетах, естественно, не было, город бурлил, говорили о сотнях погибших. Оксана места себе не находила, кляня себя за то, что отпустила меня, не поверив ни одному моему слову. Ее даже положили в больницу: беременность протекала плохо. Позвонили ей из ФСК только на третий день и сообщили, где я нахожусь. Ей тоже пришлось подписать бумагу о неразглашении. А дома, я был в этом уверен, уже находились «жучки» и, поэтому в квартире мы стали говорить только о невинных вещах. Впрочем, через полгода приключился расстрел Белого дома и чекистам стало не до меня. Меня посетил дня за два до этого сон о событиях в стране, который я, наученный горьким опытом, рассказал только жене на прогулке. Так что отделались мы легко, больше из этой организации, я надеялся, меня не побеспокоят. В Турцию после этого я не ездил. Стал искать работу в своем городе. Через старого приятеля удалось устроиться в автосервис. Деньги стал зарабатывать немаленькие.

Сурова я потом, через год встретил случайно на улице, мы даже поздоровались и поговорили. Он рассказал, что работает начальником безопасности одного из расплодившихся в последнее время банков. Авдеев делает быструю карьеру в ФСК, уже начальник отдела. Впрочем, меня это мало интересовало. Остался жив и не сгнил в тюрьме или «психушке», как бы это случилось лет десять назад, и ладно. Бумажный клочок с номера гебистских телефонов я почему-то сохранил и не выбросил.

 

ХХХ

Васька, по кличке Микки, несмотря на то, что был крайне маленького роста и болезненно-тщедушным, слыл грозой всего района. Ему было всего шестнадцать, но учебу он забросил: в ПТУ не появлялся уже полгода. Его старший брат Гена перед тем, как «сесть» второй раз за вооруженный разбой, не раз говаривал младшему: «Наступило наше время, Вася. Надо быть сильным и нахрапистым. Кто сильнее, у того и деньги и власть. Пусть фраера горбатятся, а мы с тобой еще разбогатеем!» - Он ерошил волосы брата - «Дай только срок. Ты вырастешь и мы с тобой еще такие дела замутим!» Он брал гитару и фальшиво-бася заводил: «Это было во вторник, на скамье подсудимых…» Он знал всего три аккорда, но в его, иссиненных наколками, руках песня брала за живое. Да и вообще, старший брат для Васи, был идолом: он приструнил алкоголика-отца, тот перестал бить Микки, его уважала и побаивалась местная «блатота», у него были даже свои дела с Ханом, «смотрящим» по городу. Лишь тихая и безответная мать, видя, что младший не сегодня-завтра пойдет по проторенной старшим братом дороге, горестно вздыхала и пыталась слабо возражать. Но Гена так один раз на нее цыкнул, что она больше не пыталась вмешиваться в их дела. Недавно брат с компанией на улице «стопорнул» «фирмача» с бабками, приставили тому «финку» к горлу. Но, как на грех, рядом проезжала «патрульная» и их «повязали». Гене отвалили больше всех - «семерик».

После этого Микки, вообще, «отвязался». Когда не было денег на «бухло», он занимался с дружками «гоп-стопом» - банальными грабежами, «бомбил» машины «фраеров» на стоянках. До времени это сходило с рук, но Вася знал, что не сегодня - завтра его обязательно повяжут, и ждет его колония для несовершеннолетних, а потом взрослая «зона». Он знал это и, странное дело, одновременно ему и хотелось в тюрьму и было боязно туда попадать. По рассказам брата, там надо было уметь поставить себя. Микки в своей силе был уверен, тем более, что Гена хорошо зарекомендовал себя в «зоне», добившись уважения и авторитета. Микки знал, как себя вести в камере, он обретал необходимые связи и опыт и рассматривал будущее пребывание за «колючкой» как жестокую необходимость, которая понадобится в дальнейшей жизни. Пока брат в «зоне», Микки пригрели авторитеты – рецидивисты Карунтик и Шмель. Они и пригласили его в «дело» - грабануть сегодня вечером инкассаторов, приезжающих ежедневно за выручкой в продуктовый магазин на окраине города. «Навел» их старый вор – Бублик. Ментов – двое старперов - с одним «калашом» и «макаровым». «Сделать их можно будет по-быстрому и тихо. Главное, внезапность. Риска почти никакого», убеждал их Бублик, нападения они не ждут. Зато «взять» можно будет не меньше 500 «кусков». Такие деньги стоили того, чтобы рискнуть за них свободой или жизнью. Под сурдинку Васька выпросил вчера у Шмеля газовый пистолет, переделанный под стрельбу боевыми патронами. Вчера и сегодня он щеголял им, засунув пистолет сзади за брючный ремень. Он был горд, что ему доверяют старшие, а сегодня вечером у него впервые настоящее «дело», на которое он пойдет почти с настоящим оружием…

Сейчас Микки искал Славу Костина по кличке Глиста, чтобы выбить у того «бабки». Родители у Глиста были небедными и регулярно Васька с товарищами ставил того на «счетчик», требуя ежемесячную дань. Если денег не было или Костин приносил их слишком мало, следовало наказание – паренька избивали, «козлили», заставляя вымаливать пощаду на коленях, один раз даже обоссали его. Вот и сегодня днем Микки искал Глиста, чтобы забрать деньги.

Слава Костин был токсикоманом, но Васька, убив утро, найти его не смог. Оставалась последняя точка, где мог найтись «Глиста» – подвал мебельного магазина на улице Ватутина. Здесь постоянно с кульками на голове «тусовались» «торчки».

Микки спустился по грязной длинной лестнице и с трудом отворил металлическую дверь. По коридору, постоянно пригибаясь от нависших труб парового отопления, загребая ногами кучи мусора и пробегающих крыс, он свернул налево и очутился в темной комнате, заваленной старыми ржавыми сейфами и грудами старой сломанной мебели. На этих импровизированных топчанах и даже на полу лежали пять-шесть пацанов и три девчонки, с кульками на голове и полностью закрывающих их прыщавые лица. Обычно, когда всей кодлой «кайфуешь», должен быть один, кто не торчит. Он вовремя снимает кульки с лиц «торчков», иначе в порыве «кайфа» можно перегнуть палку и откинуть копыта. Такой «смотрящий» выбирается по очереди или жребием. Микки с мстительным удовлетворением отметил, что на сей раз без порции «Момента» остался «Еврей». Длинноногий, в адидасовских, штанах паренек сидел в углу и с завистью следил за товарищами, словившими «галюники». Ваську он не заметил.

- Что Глиста, без «мастырки» остался? – почти нежно проговорил Микки.

В глазах парня появился ужас.

- Привет, Микки, – только и смог прошептать он.

- Кайфа, я вижу, у тебя нет, но деньги, сука, ты принес? – перешел сразу на деловой тон Васька.

- Н-нет, – замотал головой Слава. – Не смог у родителей взять. Я завтра принесу, точно.

- Ты мне эту песенку неделю назад пел.- Микки вдруг ударил парня ногой и попал прямо в лицо. Тот мигом согнулся.- Проценты-то растут. Или ты еще не «всосал»?-Он взял парня с силой за волосы, вытащил пистолет и, разжав зубы, сунул его в рот жертвы.-Я же тебя убить могу.

- Извини, Микки, – заплакал парень.- Я завтра тебе все отдам, бля буду.

- Так ты и так блядь, – вдруг заорал Микки. Его лицо исказила гримаса злости и ярости. Ребята знали, что на Ваську иногда без причины нападает такая лютая злоба, особенно если он пьян или под «феном». В такие моменты он не мог себя контролировать. Вот и сейчас с ненавистью глядя на паренька он терял контроль над собой.

- Ты, пидор, счас у меня отсосешь, понял!-Микки разжал голову и стукнул Глисту по щеке. Голова дернулась назад, зубы скрежетнули по холодному стволу револьвера, пистолет подался вперед и Васька непроизвольно нажал на спуск. Выстрел был тихим, как щелчок, и Микки не понял сразу, что произошло. Просто Славина голова продолжила свой путь, пока со стуком не уткнулась в угол дверцы металлического сейфа. На стене как будто растекалось чернильное пятно, а из под простреленной головы темные ручейки весело стекали на бетонный пол.

-Глиста, ты чего? - Микки растерялся и стал тормошить его. - Встань, Славка! - Его опять разбирала злоба. - Ты че, козел, не встаешь? - Он стал безостановочно наносить удары по неподвижному телу, но быстро остановился. «Надо сматываться». - Он оглянулся: все «торчки» лежали в неизменных позах. «Все оставлю, как было - подумал он.-Убийство точно спишут на них». С этими словами он ринулся наверх, к свежему воздуху…

А вечером…Вечером случилось то, о чем потом целый месяц говорили в городе. При нападении на инкассаторов на окраине города у бандитов все с самого начала пошло наперекосяк. В возникшей перестрелке Микки срезала длинная очередь из «калаша». Карунтика повязали менты, а Шмель успел вырвать из рук расстрелянного им милиционера инкассаторскую сумку. Он отстреливался до последнего с чердака пятиэтажного дома. ОМОН не оставил его в живых. Даже мертвый он сжимал пакет с деньгами, которые прогулять и пропить он так и не успел.

В ту же ночь участковый Васильев обнаружил девять трупов в грязном подвале на улице Ватутина. Токсикоманы с целлофановыми кульками на головах задохнулись в ядовитых испарениях клея «Момент-1». Тот, кто должен был вовремя сдернуть пакеты с растекшимся на дне клеем, валялся рядом с простреленной головой. То, что он убит Василием Сапуновым по кличке Микки стало ясно после баллистической экспертизы. В этот самый криминальный день в истории некогда тихого городка Великидонска погибло 13 человек.

 

ХХХ

Это должно было произойти сегодня. Я был уверен, что произойдет. После всего, что со мной случилось, я стал доверять своим странным, но почему-то регулярно сбывающимся снам. Сразу бросился искать опорный пункт. Нашего нового участкового я не знал. Но в том, что его фамилия Васильев, я был уверен на сто процентов. Впрочем, как и в том, что сегодня случится и смерть прыщеватых токсикоманов, и нападение на инкассаторов.

Соседские бабки, которые всегда в курсе всего, что происходит на «подведомственных» им территориях, разъяснили, где я найду участкового.

Опорный пункт представлял собой небольшую комнатку в подвале многоэтажки - в двух кварталах от моего дома.

Капитан был немолод, он сопел, составляя очередной протокол о краже белья во дворе дома по улице Чкалова.

Когда я вошел в кабинет, он недовольно посмотрел на меня. Опыт, накопленный за многие годы службы, подсказывал ему, что явился очередной «терпила», у которого «бомбанули» колеса с машины или, хуже того, ограбили поздней ночью. Сегодня была суббота и Васильев хотел освободиться пораньше, чтобы попить с коллегами пивка, а вечером пойти на городской стадион, где местное «Динамо» играло с «Лучом» из соседней области. Матч принципиальный, почти дерби… Но я уже сидел за столом и торопился рассказать участковому о том, что произойдет сегодня, путаясь в словах, запинаясь, стараясь, чтобы капитан поверил мне, обрывая себя на полуслове и перескакивая с места на место.

То, что он не верит ни одному моему слову, было понятно по его усталым и вдумчивым глазам и позе – он сидел, подперев рукой подбородок и водил ручкой по листку бумаги.

-Виктор…- он прищелкнул пальцами, намереваясь назвать меня по отчеству.

- Андреевич. – Подсказал ему я, хотя не любил официальщины.

- Виктор Андреевич. – Он пристально смотрел на меня. – У меня много работы и без ваших фантазий. Что вы конкретно хотите?

- Надо же остановить Микки, – снова начал я, – и его подельников. У них же оружие.

- Откуда вам это известно? И вообще, откуда вы его знаете? – глаза капитана стали колючими.

- Я уже рассказывал…,- убеждал я участкового. – Мне снятся сны, которые…

- Хорошо! – он усталым взмахом руки остановил меня. – Я все понял и, конечно же, приму все необходимые меры. Адрес-то свой оставьте.

Я понял, что он считает меня сумасшедшим, поэтому со мной соглашается. Ничего-то он не сделает, допишет свои бумаги и пойдет отдыхать. А завтра вызовет «Скорую» и меня повезут на освидетельствование, выяснять, вменяемый я или нет. Я решил прибегнуть к последнему средству.

- Хорошо. Можно я от вас позвоню? – Я кивнул головой на телефон в углу стола, заваленный бумагами.

- Кому вы хотите звонить? – спросил капитан. По-видимому, он решил мне не перечить.

- Я вам сейчас докажу, что был прав. – С этими словами стал накручивать диск телефона.

- Дежурный, старший лейтенант Кравченко. – Раздалось на другом конце провода.

- Мне нужен капитан Авдеев. – начал я, но быстро поправился. – Извините, майор.

Я видел, как дернулась рука участкового к телефону. Я быстро зажал трубку рукой и прошептал ему:

- Я звоню в ФСК. Майор Авдеев докажет вам, что я прав. Хотя, вспоминая его отношение ко мне, такой уверенности у меня не было.

- Позвоните в понедельник. Сегодня выходной, – проговорил дежурный.

- Это срочно. Дело государственной важности. – Меня понесло. – Он меня знает и мой звонок для него важен.

- Подождите минутку, – недовольно пробурчал Кравченко. Прошло минуты две - три, дежурный, видимо, искал Авдеева.

- Он в своем кабинете. Звоните по телефону, – чекист продиктовал мне номер.

Я, не обращая на слабые возражения участкового, мигом стал крутить заново диск телефона. Трубку сразу сняли.

- Майор Авдеев?

- Господин Егорцев? Меня зовут, если вы забыли, Вадим Олегович.

- Вадим Олегович, я звоню от своего участкового. Дело в том…- Я постарался в двух словах рассказать о том, что сегодня произойдет. – Вы же помните случай с Денизли…

Авдееву, хоть он и был мне глубоко антипатичен, нельзя было отказать в смелости. Решительности и моментальной оценке ситуации. Впрочем. иначе он бы не вырос так быстро до майора.

- Вы уверены, что все, что вы рассказали, случится?

Я набрал побольше воздуха в легкие и выдохнул:

- Да.

- Хорошо. Дайте трубку вашему капитану.

Я передал трубку Васильеву.

- Да я. Очень приятно, – он исподлобья кинул на меня острый оценивающий взгляд. – Хорошо. Да. Будем ждать. Хорошо. До встречи.

Он осторожно повесил трубку:

- Не знаю, чего вы добиваетесь, – проговорил он. – Но если что, я вам обеспечу оч-чень веселую жизнь. – В его голосе звучала неподдельная угроза. - Через полчаса майор будет здесь. Так что, подождем.

Авдеев действительно появился через полчаса. К опорному пункту подъехал «жигуленок».

- Старший лейтенант Кожухов, – представил Авдеев своего попутчика, белобрысого молодого парня. – Рассказывайте. – Он кивнул мне.

Я опять, в сотый, наверное, раз за сегодня, рассказал о своем сне.

- Хорошо! – Майор секунду помолчал, соображая. – Значит, так. Сейчас едем к подвалу. Ждем Микки, ничего не предпринимая. Кстати, кто он такой?– Спросил Вадим Олегович участкового.

- Хулиган. – Вздохнул капитан. – Василий Сапунов. 17 лет, по-моему, осужден условно на два года или с отсрочкой приговора за грабеж. Мерзкий тип.

- Поехали. – Авдеев открыл дверь.

Через пять минут мы подъехали к мебельному магазину на улице Ватутина. «Жигули» остановились метрах в двадцати от нужного нам подвала.

- Здесь токсикоманы собираются? – спросил Авдеев.

- Да, – ответил я раньше участкового, мигом вспомнив именно этот двор и тот самый подвал из своего сна.

- Кожухов, – он обратился к подчиненному, сидящему за рулем. – Тихо спустись в подвал, проверь, что там да чего.

- Есть. – Парень вылез из машины.

- А вы, капитан, – он повернулся к участковому. – Мигом организуйте понятых из соседей. Пусть пока сидят дома и ждут нашего сигнала.

- Есть. – Недовольно пробурчал Васильев, с трудом вылезая из кабины.

Мы остались вдвоем.

- Владимир Андреевич, – не глядя на меня сказал майор. – Вы понимаете, какая ответственность вас ждет, если ничего не подтвердится? Не знаю, почему я поверил вам? Но если ничего не случится, поверьте, что месяц в психушке я вам точно организую.

- Понятно. – Я вздохнул.

Через минуту появился старлей:

- Там малолетки. Меня не заметили, – проговорил он, усаживаясь снова за руль.

Затем на заднее сиденье втиснулся участковый:

- Договорился. Живут на первом этаже. Так что, мигом спустятся, если надо.

- Хорошо. Сейчас без пятнадцати два. – Авдеев посмотрел на часы. – Будем ждать.

Милая моя,

Солнышко лесное!

Где, в каких краях

Встречусь я с тобою? -

неслось из радио, которое Вадим Олегович включил в машине. Сам Авдеев, казалось, дремал, закрыв глаза. Его молодой подчиненный без устали крутился и барабанил пальцами по боковому стеклу. Ждать пришлось минут сорок. Из-за угла выскочил коренастый пацан, которого я сразу же узнал. Волосы ежиком, потертые джинсы, в уголке рта застряла сигарета. Он шел вихляющей и вместе с тем напряженной, ждущей внезапной атаки, походкой, выражающей презрение и ненависть ко всему миру. Это был Микки.

- Вот он, – мой голос внезапно охрип.

- Да, это Сапунов, – подтвердил мои слова участковый.

- Вот что, капитан, – Авдеев как сжатая пружина выстреливал слова. – Мигом за понятыми, а ты Костя, - он повернулся к Кожухову, - тихо, без шума - Микки сюда! Выполняй!

Василий Сапунов по кличке Микки остановился, пережевывая сигарету. Он, по-видимому, размышлял. Наконец, он двинулся по направлению к подвалу, где недалеко стояла наша машина. Старлей двинулся к нему навстречу. Они принадлежали почти к одному поколению, оба молодые, в джинсах, казалось, навстречу друг к другу идут друзья или приятели. Вот они поравнялись и Костя спросил что-то Микки. Тот полез в карман. «За сигаретами», - подумал я. В этот момент едва-неуловимым движением чекист заломал правую руку Уткина и подсек его. Тот грохнулся на живот, а сверху уже сидел на нем Костя и деловито защелкивал наручники на запястьях Микки за спиной. Сигарета, странное дело, не выпала, и болталась в углу рта, что не мешало Сапунову громко и по-мальчишески фальцетом материться. Показался Васильев, он бросился чекисту на помощь. Позади него шли немолодые женщина с мужчиной, видимо, семейная пара. Костя и подоспевший капитан подняли Микки и поволкли его к нашей машине. Мы с Авдеевым выбрались из салона.

- Тебя, что ли, звать Микки? – неторопливо спросил Вадим Олегович распластавшегося с помощью Кости на капоте подростка.

- Это для друзей я Микки, а для тебя, легавый, я – Василий Николаевич. – прохрипел Сапунов с ненавистью глядя на Авдеева.

- Ну-ну, – тот обернулся к участковому. – Капитан, делайте свое дело.

- Попрошу вас подойти сюда, – обернулся Васильев к супружеской паре, переминавшейся неподалеку. Те подошли.

- В соответствии с законодательством в присутствии понятых будет произведен обыск задержанного Василия Сапунова. – Проговорил капитан и обернулся к Микки. – Приступаем.

Я похолодел от возникшего вдруг страха. А если сон был просто сном, а Микки – обычный парень, переживающий трудный возраст. Я столько людей поднял на ноги, побеспокоил. А вдруг зря? Я ведь еще не забыл угрозу Авдеева.

В этот момент участковый, обыскивавший Сапунова, вытащил из-под брючного ремня за спиной Микки тот самый пистолет, который я детально запомнил в своем сне.

- Это тот самый пистолет, – не выдержал я. Васильев исподлобья кратко взглянул на меня:

- Это что? – обратился он к парню.

- А это вы мне, суки, сами подкинули!

Дальнейший обыск ничего не дал.

- По-видимому, вы были правы, Владимир Андреевич. – Авдеев кивнул на лежащий на капоте пистолет. – Он действительно заряжен боевыми патронами. Может, вам не чертовщина, а реальные события снятся?

- А-а, это ты, падла, меня сдал? – с трудом поднял голову Микки. В его глазах плеснула неподдельная ненависть. – Я тебя запомнил, фраер, и под землей сыщу, дай только срок. Не жить тебе, гнида.

От таких слов я оторопел и, честно сказать, испугался. Тут Микки перебил Авдеев:

- Лучше признайся, где твои подельники Шмель и Карунтик? – Сапунов молчал.

- Ладно, – принял решение чекист. – Я свяжусь с УВД, вызову дежурную группу и «скорую». Надо выяснить, где обретаются эти уголовники. Сейчас начало четвертого, время до возможного преступления еще есть. Кожухов, Сапунова на заднее сиденье, и следи за ним в оба глаза. А вы, капитан, – он обернулся к Васильеву – пошли со мной в подвал. Посмотрим, что с этими токсикоманами произошло. – Авдеев посмотрел на меня. – Ну, и вы, конечно, с нами, Владимир Андреевич, побудете до приезда опергруппы.

В этот день я вернулся домой только в девятом часу вечера. Менты и врачи подъехали быстро. Токсикоманов отвезли «скорые», Микки «раскололи» опера. Плача и размазывая слезы по прыщавому лицу он подробно рассказал, как они собирались совершить вечером налет на инкассаторов. Карунтика арестовали быстро, он сидел дома. И только в восьмом часу «взяли» Шмеля. У обоих нашли оружие. Меня тоже допросили. Хотя я видел, что моим объяснениям о сновидениях никто решительно не поверил. Но помогла поддержка Авдеева. Он-то меня и добросил до дома на машине. Прощаясь, он сказал:

- Когда вы мне сегодня позвонили, Владимир Андреевич, я вам, естественно, не поверил. Шут его знает, почему я решил принять участие в этой затее. А сейчас верю. И вот еще что, надобно заняться изучением ваших способностей, а то, неровен час, вы таких бед натворите. Шучу. Конечно, шучу. Но вы будьте на связи. Я вам еще позвоню.

 

ХХХ

 

Майор сдержал слово и позвонил, правда, только через месяц. Официальным тоном он предложил через час быть в приемной «конторы». Неприметное трехэтажное здание горуправления находилось в центре города. Я ехал туда с самыми тревожными предчувствиями в ужасном настроении. В последнее время в семье наметился разлад, после предотвращенного нападения на инкассаторов домой стали настойчиво звонить неизвестные, желающие узнать свое будущее, несколько раз «подъезжали» «братки». Я опять почти перестал спать, зато приобрел скандальную известность, с налетом мистики.

Авдеев спустился к турникету и отдал пропуск стоявшему рядом со мной, высоченному прапорщику. Тот проверил мои документы, и вслед за майором я поднялся на второй этаж.

-Прошу. – Чекист открыл дверь кабинета и пропустил меня вперед.

- Наверное, вы должны догадаться, зачем я вас пригласил. Или, может, ваш визит к нам приснился прошлой ночью?

Он улыбнулся.

- Нет, не снился. И я понятия не имею, почему я здесь.

- Ну что ж, поговорим. – Авдеев стал прохаживаться по кабинету. – Я доложил куда надо о ваших способностях и руководство приняло решение направить вас в стационар и провести самое тщательное медицинское обследование вашего, – он постучал пальцем по голове с намечающейся лысиной – вашего головного мозга.

- А если я не соглашусь? – Слова мне приходилось буквально выдавливать из себя, во рту пересохло.

- Ну, мы же не дети. – Чекист улыбнулся широкой, даже теплой улыбкой. – Вам придется это сделать. Иначе…

Он посмотрел на меня - как строгий отец обильного семейства смотрит на не в меру расшалившихся детей:

- Иначе мы примем меры и вам действительно не поздоровится. Ну, например, - он остановился передо мной, – при известном старании к вам легко можно применить статью о соучастии в готовящемся преступлении. Я думаю, Микки и его подельники с удовольствием дадут нужные показания. Как считаете, Владимир Андреевич?

Я стиснул кулаки. Хотелось ударить в это холеное, лоснящееся от сытости лицо, склонившееся надо мной.

- Сны-то вам продолжают сниться?

Я неопределенно покачал головой. Не буду же я рассказывать чекистам, что мне привиделся штурм Грозного, военный переворот в Либерии, терракты ИРА в Дублине и много чего еще. Тогда действительно меня «закроют» и надолго.

- Снятся. – Утвердительно кивнул майор, по своему истолковав мой жест. Он снял трубку телефона. – Сейчас на нашей машине съездим к вам домой, предупредим жену, возьмем необходимые вещи и одежду, и поедем в больницу. Это ненадолго, думаю, пару недель, чтобы во всем разобраться, нашим врачам хватит.

Майор солгал: меня целый месяц продержали в клинике ФСК. Врачи регулярно делали мне энцефалограммы, прикрепляли к голове какие-то датчики, даже сканировали мозг. Меня пичкали сотнями таблеток, делали уколы. Каждый день мне приходилось заполнять какие-то тесты, а разговоры с врачами походили, скорей на допросы. Два раза вводили даже «сыворотку правды». Я отключался и что бормотал не знаю до сих пор. В здравом уме я на расспросы медиков отвечал, что сны прекратились, а я чувствую себя полностью здоровым. Через месяц без всяких объяснений меня выписали. Просто в палату, где я лежал совершенно один, зашел врач, который «курировал» меня и сказал, что через час мне принесут мою одежду. Больше он ничего говорить не стал. Я терялся в догадках, но больше всего радовался тому, что скоро окажусь дома.

Оксана встретила меня заплаканной:

- Мне это надоело! Тебя в городе уже считают сумасшедшим! Я не хочу жить с психом.

- Перестань! – Я гладил ее плечи. – Все, меня отпустили. Все будет нормально.

- Тебя выгнали с работы. На что мы будем жить? Как прокормим наших детей?

- Все образуется. Я найду работу, дети ни в чем не будут нуждаться. – Я кивнул головой в сторону детской, где посапывал наш маленький сын, а пятилетняя Маша играла в куклы. – Клянусь, что мои сны, даже если мне что-то приснится, никогда не выйдут за пределы нашей спальни. Хорошо?

Я присел на корточки перед Оксаной и взял ее руки в свои. Жена последний раз шмыгнула носом и прижалась своей головой к моей:

- Ты обещаешь? – Я кивнул. – Я тебе верю. - Она сильно стиснула мою шею руками. – Но в последний раз.

 

ХХХ

 

Было трудно. Неимоверно тяжело. Я жил, во сне. Чеченская война и бои в Грозном добавили мне несколько седых волос и морщин. Представьте себя на моем месте, то, что произойдет через сутки - двое и о чем вы прочтете только в газетах, да еще, может, вы видите по телевизору в выпусках новостей, вы детально видите в своих красочных и реальных до тошноты снах – уже сегодня. Вас убивают реально, наяву. Вы вживаетесь в шкуру солдата - срочника Кравченко, которого боевики взяли в плен, а затем , как барану, отрезали голову. Вы проживаете последние минуты жизни лейтенанта Бояринцева, заживо сгоревшего в танке всего за две минуты на площади Минутка. А у него остались жена и двое детей в «общаге» на окраине Челябинска, да старенькая мама.

Как назло, в стране, да и в мире все было не слава Богу. Где-то шли войны или, как это называлось модным словом - локальные конфликты, менялись правительства и режимы, поднимались бунты, разгорались революции, повстанцев расстреливали, врагов пытали, деревни вырезали, города бомбили, дома взрывали, устраивали терракты и контртеррористические операции, проводили «зачистки» и облавы; где-то был настоящий голод, свирепствовали эпидемии и болезни, кто-то умирал от жажды или холода; взрывались нефтяные вышки, случались наводнения, поезда сходили с рельсов, шахтеров засыпало землей, корабли тонули, самолеты падали на землю…

Я пристрастился курить ночью. Просыпался в поту, в ушах еще стояли крики умирающих людей, выстрелы, кровь и ужас. Я шел на кухню и курил до рассвета. Мне повезло: устроился ночным сторожем на вещевой рынок. Работал сутки - через двое. Но от снов убежать не удавалось. Договорился с начальством дежурить через сутки - за незначительную прибавку. Ничего не помогало. Жил, в своих страшных снах, в постоянных кошмарах и стрессах. Иной раз хотелось кричать от бессилия и злобы. Казалось, мир сошел с ума. Часто хотелось что-то предпринять, позвонить, предупредить людей о готовящихся бедах, несчастьях, напастях и горестях. Но я помнил, как со мной обошлись, и отнеслись к моим предупреждениям те, кто хоть что-то решает в этом мире. Окончательно прослыть сумасшедшим мне не хотелось. Тем более, я обещал Оксане жить как нормальный человек, что, правда, мне удавалось с трудом. Жажду деятельности я заглушал водкой. Больше ничего не помогало. Я превратился в мрачного, раздражительного и замкнутого типа. Беспричинная злоба стала моей спутницей. Иногда хотелось кому-то дать в морду, забить ногами до смерти. Я несколько раз, будучи пьяным, завязывал драки. Однажды на меня полезли с ножом, я обезумел, бил подонка головой о кафельную стену пивной, чуть не зарезал бедолагу. Благо случайные собутыльники меня вовремя от того оттащили. В такие минуты, будь у меня оружие, я, не раздумывая, разрядил бы его в эту праздную и веселящуюся толпу, которую, кроме своих ничтожных и гнусных проблем, больше ничего не интересует. Я бы с удовольствием бы разрядил пистолет или магазин автомата веером в эти ухмыляющиеся рожи, владельцев которых заботит только собственное благополучие, и ради этого готовых рвать, сталкивать, предавать и убивать. Я стал циником и пессимистом. Как Оксана выносила меня, мне не понять.

Правда, один-единственный раз я нарушил данное жене обещание. Я позвонил матери лопоухого, в жалком, третьего срока обмундировании - «салаги» Кравченко, и глухим голосом рассказал, как погиб ее сын. Просил ее не ездить в Чечню на розыски Сережи. Я знал, что полевые командиры обманут ее: возьмут все деньги за заложенную саратовскую квартиру, без остатка, она просидит несколько дней в зиндане, а в итоге ее оборванную, голодную, с обезумевшими глазами, через месяц скитаний по этой горной стране подберет колонна «федералов» у Ножай-Юрта и отвезут на блокпост. После этого она будет долго болеть, начнет заговариваться и лишится памяти. Мне было жалко эту, еще в сущности нестарую женщину, поэтому я позвонил ей. Она приняла меня за чеченского боевика и, плача, умоляла вернуть сына. Ее голос навсегда остался в моей памяти. Я несколько раз предупредил, что ей нельзя ехать в Чечню, горячился, рассказывал, что ее ждет. Но, боюсь, она не послушалась моего совета. Я знал, что она все равно отправится разыскивать своего Сереженьку. Иначе она и поступить не могла. Убедиться в этом мне совсем не хотелось, и больше я ей никогда не звонил.

 

ХХХ

 

Константин Иванович без остановки мерил шагами свой огромный кабинет. Пушистый ковер скрадывал его шаги. У него издавна, с юности, появилась такая привычка: когда он размышлял о чем-то важном и ему предстояло принять трудное решение, он грыз ногти. Вот и сейчас он не удержался и зубами сминал тщательно отманикюренный мизинец. Этой привычки у него в детстве не было, а вот на тебе, -проявилась, и служила причиной головной боли педикюрши Вали, к которой Константин Иванович на протяжении последних пяти лет наведывался каждую неделю. Зато это помогало размышлять и, в конце концов, принимать верные решения. Иначе он бы не сделал столь головокружительной карьеры. До 87-го Константин Иванович работал начальником цеха на заводе железобетонных конструкций, и даже в партии не состоял. Жил как все, - не лучше и не хуже многих. Подрастал сын, со всей семьей ежегодно выбирались к морю. Перестройка подняла скромного труженика до заоблачных высот. У Константина Ивановича обнаружился редкий дар талантливого демагога и, еще более редкий, одаренного организатора. Пообминавшись и обтершись в закулисной политической возне и сутолоке, он вошел во вкус, и открыл в себе талант мастера аппаратных интриг. Эта способность вознесла его на городской политический олимп, и Константин Иванович Синелобов уже второй срок - в качестве мэра Великодонска - рулил городом. Должность принесла ему огромные деньги, популярность и нужные связи в Москве. Сегодня Константин Иванович решал для себя главный вопрос своей дальнейшей жизни и карьеры – выдвигать ли свою кандидатуру на пост губернатора края, или нет. Правда, до выборов оставался еще год, но принципиально вопрос нужно было решать уже сейчас.

В принципе, хозяин города свой выбор для себя давно сделал, но оттягивал сладостно-мучительный момент окончательного решения. Нужные и высокие люди в столице, которым он сам в новой должности будет - ой как нужен давно подбивали его на этот шаг.

Некстати зазвонил телефон.

-Да.

- Константин Иванович, это ваша жена, – пропела секретарша, чей медовый голос сразу предполагал наличие длинных и стройных ног, – буквально на минуту…

- Соедини, – Проворчал Синелобов, недовольный тем, что ему помешали.

- Костюша! – заворковала Ниночка. – Зайчик, я после массажистки заеду к подруге. Мы с ней давно не сплетничали. Ты уж детей у няни забери. Хорошо, солнышко?

- Хорошо. Только долго не задерживайся. Кстати, - вспомнил Константин Иванович. – У меня важная встреча в городе. И еще кое-какие дела. Буду у няни около восьми. Лады?

- Лады!

- До вечера!

- Пока!

Константин Иванович положил трубку на рычаг и улыбнулся. Он любил свою молодую жену. Четыре года назад, когда он уже что-то представлял собой в Великодонске, после взаимной нелюбви, ссор и нескончаемых выяснений отношений ему пришлось уйти из бывшей семьи. Правда, поступил благородно, как он считал, все добро, квартиру и «Жигули» оставил Маше. Первой семье он и сейчас, естественно, помогал: обеспечивал деньгами, сына устроил в престижную школу, тот, конечно, ни в чем не нуждается. А как же, он же носит его, отцовскую фамилию. Он видится с Вадимом регулярно, минимум раз в неделю. С сыном отношения замечательные, правда, тот охламон и дармоед. Учится неважно. Да ладно…

С Ниночкой Синелобов познакомился четыре года назад. Эффектная молоденькая блондинка работала у шефа пресс-секретарем и Константин Иванович, что называется, «запал» на нее. После какого-то банкета хмельной Синелобов затащил ее в свой кабинет и прямо на кожаном диване у окна трахнул. А уже через две недели они подали заявление в ЗАГС. Константин Иванович, немало повидавший в жизни и искушенный во всех ее перипетиях, сорокавосьмилетний мужик знал, что Ниночка стала его женой не от большой любви. Просто ей нужен был солидный, богатый муж. Он с радостью согласился на это. Нина стала хорошей женой и не изменяла Константину Ивановичу. Он это твердо знал. Перед свадьбой Синелобов поставил перед молоденькой невестой только одно условие: в первой год совместной жизни родить ему ребенка, обещая в дальнейшем не ограничивать ее свободу. Ниночка постаралась и родила двойняшек - мальчика и девочку. Константин Иванович поздних детей любил самозабвенно. Нанял опытную образованную няню, от которой, если позволяли дела, детей задирал сам, не доверяя этой миссии даже личному водителю Мише, заодно выполнявшему функции личного телохранителя и знавшему - ой как много о «деликатных» делах своего шефа. Бывший спецназовец и «афганец», прошел с Синелобовым и Крым и Рим…Не потому что не доверял тому детей, Константин Иванович любил возиться с Колюшей и Оленькой, которые были для него самыми дорогими существами на свете. Теперь Константин Иванович прекрасно понимал, почему внуков любят больше, чем детей. Поздняя отцовская любовь слепа и эгоистична в своем самопожертвовании.

Константин Иванович поднес к уху мобильный:

- Миша, будь готов через десять минут. Заедем за детьми, отвезем домой и прогуляемся. Есть еще в городе дела. Около девяти будешь свободен.

Он с хрустом и огромным удовольствием расправил плечи. В конце концов, решение принято, оттягивать нельзя. А то, что это кое-кому в крае не понравится, плевать. Пора жить по законам, которые создаешь сам, будучи уверенным в своих силах. А свою силушку Синелобов знал. Волков бояться, в лес не ходить. У Константина Ивановича и настроение резко улучшилось.

Когда они с Мишей подъехали к дому няни, немолодой отец, раскинув руки, чтобы обнять разом бежавших к нему двойняшек, громко рассмеялся и подумал, что в жизни ему, конечно, очень повезло.

И. Когда они ехали домой по ночному, уже залитому огнями, городу, Константин иванович даже зажмуривался от удовольствия, радостно тормоша малышей. И, когда на перекрестке, где их черный «БМВ» притормозил у зеленого кружка светофора, а рядом резко, подпрыгивая на старых рессорах, резко, жалобно взвизгнув, остановились неприметные пыльные «Жигули» с тщательно заляпанным грязью номером, и оттуда пружинисто выскочили двое молодых парней в спортивных «адисасах» и «калашами» в руках и стали поливать очередями их тупорылых коротких стволов длинными очередями затемненные окна «иномарки», Константин Петрович ничего не успел понять. Он так и умер с нежной улыбкой и ему не довелось узнать, что дети погибли сразу, даже раньше Синелобова, а Миша, верный ординарец, звериным, натасканным в южных горах, чутьем, почуял опасность, даже успел достать пистолет и свалиться через открытую дверь на асфальт. Но выстрелить не успел, видно, убийцы были хорошими профессионалами. Они добили Мишу очередью в голову. Побросали оружие и умчались. На все, про все у них ушло не более 15 секунд.

 

ХХХ

 

Я проснулся, Меня трясло и знобило, я был весь в поту. Только что увиденный сон вывел меня из равновесия. Я залез в тапочки и побрел, осторожно ступая, на кухню курить.

Мне не было жалко вороватого и довольного жизнью, мэра Великодонска, я даже злился на него. Пусть бы погибал, но только один. До слез, до спазмов в горле было жалко малышей. В чем виноваты они эти несмышленыши? И еще душила ярость и злоба, когда я вспоминал беспощадные холодные глаза равнодушных убийц, «выписанных» из Питера. Я знал, кто «заказал» убийство, как оно произойдет - в самых мельчайших подробностях: как трое суток подряд проходила рекогносцировка, разрабатывался план, даже помнил номер «жигулей» и клички «киллеров». Я хотел забыть свой кошмарный сон, как…, кошмарный сон. Но не получалось. «Убийство будет завтра!» – как строчкой из прилипшего шлягера стучало в голове. Для себя я решение уже принял, но боялся. Опять просидел до утра на кухне, успел выкурить полпачки сигарет. «Но это последний раз! – успокаивал я себя. – Пусть хоть весь земной шар исчезнет, я и рукой не шевельну. Если бы это не случилось бы завтра в моем городе…»

Утром я, конечно, Оксане ни о чем не рассказал. Отговорился тем, что однокашник обещал пристроить на хорошую работу, надел свой лучший костюм и выскочил из дому.

Было около десяти утра. Я, казалось бы бесцельно бродил по осенне-золотому городу, но неизменно оказывался все ближе и ближе к центральной площади города, где находилась администрация Великодонска. Там на втором этаже и находился сейчас мэр.

У входа в здание прогуливался постовой. Я остановился у урны докурить сигарету, лихорадочно соображая, что бы предпринять. Рывком, отправив «Бычок» в урну, я открыл тяжелую дубовую дверь. Мыслей, по-прежнему, никаких не было.

Я был впервые в этом здании. Меня поразила гулкая тишина. Обилие цветов в кадках и на подоконниках и тяжелый - неимоверных размеров красный ковер на полу. У турникета скучал вохровец. Я подошел.

- Куда? – остановил он меня, презрительно оглядев мой костюм.

- Понимаете, мне надо с господину Синелобову, – неуверенно, но торопясь я стал выдавливать слова. – Очень важное дело. Он крайне заинтересован в моей информации.

Фыркнув, охранник стал монотонно повторять давно привычные слова:

- Прием граждан по личным вопросам каждый второй понедельник месяца, по предварительной записи…

- Я знаю. – Мне пришлось перебить его. – Дело в том, что у меня к нему очень важное дело…

Глаза вохровца стали колючими, а лицо его построжело.

- Вот что. Милейший. Если вам неймется, позвоните по внутреннему телефону в канцелярию, изложите суть дела. Сочтут нужным, назначат встречу. А мне прошу, не мешать.

Я поплелся к внутреннему телефону, висевшему в углу громадного холла. Рядом на стене был прикреплен список номеров различных служб мэрии. Я отыскал номер канцелярии и стал крутить диск.

- Канцелярия! – раздался недовольный и резкий женский голос.

- Простите. Моя фамилия Егорцев. Мне необходимо встретиться по чрезвычайно важному делу с Константином Ивановичем…

- По какому?

- Я не могу вам сказать. Поверьте это очень важно.

- Мэр занят. Зайдите через неделю. – Трубку сразу же бросили.

Я опять набрал тот же номер:

- Послушайте, это действительно важно и, прежде всего для Синелобова. Вернее только для него. Понимаете, его могут убить. – Я почти кричал, а милиционер, вытянув голову в мою сторону, я видел, внутренне собрался.

- Перестаньте хулиганить! Я вижу вы звоните по внутреннему аппарату. Счас попрошу милицию отправить вас куда следует. Шляются тут больные…- опять раздались короткие гудки.

Мой лоб покрылся испариной. Что же делать. Мент уже подозрительно, не отрываясь, глядел на меня. Надо уходить. И тут меня осенило. Я опять просмотрел лист с номерами телефонов, запомнил номер приемной мэра и быстрым шагом выскочил на улицу.

Я понял, что мне делать. Я стал собранным и энергичным, а в голове сложилась четкая картина. Я открыл дверь телефонной будки и набрал только что запомнившийся номер.

- Приемная. – Раздался ласковый и доброжелательный голос.

- Наташенька, день добрый. – Я вспомнил из своего сна имя нынешней секретарши главы Великодонска. - Соедините меня с Константином Ивановичем.

- А кто его спрашивает? – голос стал еще более нежным и доверительным.

- А просто скажите, что это беспокоят из Москвы по поводу АО «Луч». – Мой тон стал напористым и уверенным. Я недаром упомянул фирму «Луч», главных конкурентов Синелобова в борьбе за сферы влияния в городе. – И поскорее, пожалуйста, времени мало…

- Одну минуточку. Сейчас переключу. – Около минуты играла музыка – секретарша переводила линию на шефа.

- Слушаю, – Откликнулся на том конце провода приятный и сочный мужской баритон.

- Константин Петрович, выслушайте меня внимательно. – Я говорил быстро, но не сбиваясь. Вас «заказали». Сегодня вечером вас с детьми убьют. Заказчики – Грязнов и Искандер.

- Кто это? – Голос вмиг стал требовательным и злым. – Почему вы меня пугаете?

- Ну вы же не будете отрицать, что с «Лучом» у вас, м…м, в некотором роде, противостояние. По вашу душу приехали киллеры из Питера.

- Почему я должен вам верить?

- А откуда мне, в таком случае, известно, что вы готовитесь идти на выборы и бороться за пост губернатора края, и вам обеспечена поддержка кое-кого из кабинета министров и Госдумы? – Я назвал несколько фамилий, которые мне стали известны из сновидения. – Поверьте, все очень серьезно.

Повисла тишина. Видимо, мэр размышлял над моими словами.

- Хорошо. – Раздалось в трубке. – Где увидимся и когда?

- Вас «пасут», поэтому спокойно не привлекая подозрений, выйдите из здания, сядьте в машину и поезжайте, - я на секунду замолчал, думая, где бы нам встретиться, - встретимся в кафе «У Петрушки». Знаете, где?

- Знаю. Но смотрите, если что, я вас в порошок сотру…Буду через десять минут. Как я вас узнаю?

- Я вас узнаю.

Я повесил трубку и стал пересекать улицу. Краем глаза обратил внимание, как выскочил вохровец и стал озираться. Я усмехнулся и пошел. Кафе «У Петрушки» находилось неподалеку. Это было стильное кафе с умеренными ценами. Днем здесь народу было мало, поэтому без помех можно было поговорить. Ждать пришлось минут пятнадцать. Я успел выпить чашку кофе, но что-то еще заказывать не стал: денег было мало. Наконец у края дороги мягко притормозила мэрская машина. Сначала в кафе, настороженно ощупывая все вокруг цепким взглядом, вошел охранник Михаил. В зале я сидел один, и он сразу направился ко мне.

- Это вы звонили?

- Да.

- Пройдемте в машину, здесь разговаривать не с руки. – Я привстал. – Но прежде, мне придется вас обыскать.

- Я понимаю, конечно.

Михаил ловко и быстро ощупал мой костюм.

- Теперь идите первым и садитесь на заднее сиденье.

Я пошел, ощущая на затылке все тот же острый, неласковый взгляд. Михаил открыл дверь и я сел рядом с мэром.

- Добрый день, Константин Иванович! – Мой тон по-прежнему оставался уверенным и деловым.

Ко мне повернулся мужчина с приятными чертами лица и тщательно ухоженным седым бобриком волос:

- Здравствуйте. Рассказывайте…

Руки он мне не протянул, но мне почему-то стало весело:

- Константин Иванович! Выслушайте меня внимательно. Сегодня вечером вы будете забирать у няни детей. Ваша жена Нина…- Синелобов резко взглянул на меня, но ничего не сказал, - ваша жена Нина, - повторил я, - не сможет этого сделать. Я знаю, что у вас важная встреча в восемь вечера. Вы возьмете детей, а вашу машину на улице Освобождения у светофора расстреляют убийцы. Они будут в белых грязных «жигулях». Номер начинается на цифры 27. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Поверьте, это правда.

- Все, что вы мне рассказали, или бред сумасшедшего или провокация! – Проговорил мэр. Казалось, он с усилием подбирал слова. – Но если с моими детьми что-то случится… - Он резко рванул ворот моей куртки вверх. Стало трудно дышать. Михаил резко повернулся и предостерегающе поднял руку. – Я тебя, сука, убью!

- Успокойтесь, Константин Иванович. Мне эта ситуация нравится не больше, чем вам. – Я с усилием смог освободиться. – Я сам отец и понимаю ваши чувства…

- Почему вы решили мне помочь?

- Если бы детям не угрожала опасность, я бы и пальцем не пошевелил. Вы меня не интересуете. Жаль, что город в ваших руках…Правда, и Грязнов с Искандером не лучше вашего. Но дети, они не причем…Кстати, - я решил вынуть еще один козырь, - и Михаила тоже убьют. Я думаю, лучше всего вызвать ОМОН или спецназ, обнаружить машину, она где-то рядом - за вами шастает, и взять киллеров.

- Шеф, я заметил - два раза за нами ехала белая «шестерка». – Это Миша. – Если следят, то делают это умело.

- Клички преступников – Беспредел и Хамса. У них АКМы…

- Хорошо, я поверю вам. – Константин Иванович даже обмяк. – Но откуда вы это узнали? Как вас зовут? Кто вы?

- Чтобы вы ни думали, что я чего-то боюсь, вот мой адрес и телефон. – Я протянул бумажку со своими координатами, которую начеркал в кафе. – А насчет первого вашего вопроса…Считайте, что судьба преподнесла вам шанс начать новую жизнь. Прощайте. – Я вышел из машины.

Во рту пересохло, но на душе было легко и спокойно. Я не хотел думать. Чем для меня обернется вмешательство в войну сильных мира сего. Только не сегодня. Я знал, что Синелобов, мужик в общем-то правильный и серьезный, энергичный и рассудительный отреагирует как надо и сегодня вечером все закончится без трупов и кровавой резни на проспекте Освобождения. Я был в этом бесповоротно уверен. Тем более, что покровительство такого человека, как Синелобов, гарантировало мне защиту от непонимания и, возможно, хоть какое-то жизненное благополучие. В это тоже хотелось очень верить.

 

ХХХ

 

Вечером в дверь раздался настойчивый и требовательный звонок. Я знал, кто это. Весь день я просидел дома - как на иголках. Сомнений в том, что должно было произойти вечером, у меня не было. Переживал из-за того, успеют, смогут ли повязать киллеров. Судя по всему, это были люди бывалые, просто так они не сдадутся. Когда раздался звонок, я знал, что это мэр, но продолжал смотреть телевизор. Дверь открыла Оксана, которая ни о чем не догадывалась.

 

-Володя, к тебе!

Я вышел в прихожую. Синелобов, уже поддатый, с цветами и бутылкой шампанского в руке, пробовал скинуть дубленку. Миша, положив на пол картонную коробку, звякнувшую бутылочным звоном, помогал шефу.

- А вот и наш герой! – Константин Иванович растопырил руки и пошел навстречу. Он мял и целовал меня, обдавая запахом дорогого, изысканного спиртного.

- Как все прошло? – не удержался я.

Синелобов моментально перешел на деловой тон:

- Спецназ постарался. «Жигули» зажали в переулке. Бандиты даже оружие не успели вытащить. Я подключил лучших следаков из ФСБ. Их раскололи. – Он ухмыльнулся. – Есть средства. Они во всем сознались. Даже назвали заказчиков. Все должно было произойти так, как вы мне рассказали.

Он посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.

- Кстати, я навел кое-какие справки, пообщался с подполковником Авдеевым. Так что, в курсе ваших странностей, которые однако, – Синелобов поднял указательный палец вверх. – к счастью спасли меня и мою семью. Теперь я ваш должник по горб жизни.

- Не стоит благодарности. – Я пробовал отшутиться. – На моем месте так поступил бы каждый.

- Не каждый! - Константин Иванович чуть не кричал. Оксана недоуменно, но уже догадываясь в чем дело смотрела на него. – Ты поступил как порядочный человек, а таких в наше время почти не осталось. И про землетрясение в Турции знаю, и про несостоявшееся нападение на инкассаторов. Тяжело тебе, небось, жить?

- Живем помаленьку. – Мне не хотелось раскрывать перед ним душу. – У каждого свой крест. Идемте в комнату.

- Отметим мой второй день рождения! – Константин Иванович щелкнул пальцами. – Миша, припасы на стол! Ну я устрою «темную» Грязнову с Искандерчиком!

Миша, проходя мимо меня, просто сжал мое плечо и прошептал: «Спасибо. Если что, я все для вас сделаю!»

Посидели мы хорошо, а на следующий я уже похмелялся в кабинете своего нового босса Константина Ивановича. Меня взяли на работу. Я стал советником Синелобова, правда, непонятно по каким вопросам. У меня был свой кабинет, солидная зарплата и уважение. Я был в фаворе, в любимчиках. Наконец-то повезло, думал я. Константин Петрович все-таки выдвинул свою кандидатуру в губернаторы края, был избран, а через месяц вошел в состав Совета Федерации. Нам выделили хорошую квартиру в престижном районе, и мы через неделю намеревались переехать. Но случилось то, что в итоге и должно было случиться, потому что там где идет борьба за власть, сферы влияния и огромные деньги, нет места сантиментам. Синелобова «грохнули» прямо в центре Москвы, когда Константин Иванович выходил из ювелирной лавки: снайпер стрелял с чердака высотного дома. Пуля вошла точно в затылок, а смерть была мгновенной. Слава Богу, что дети, которые были в Великодонске, остались живы. Не пострадал и Михаил, ожидавший шефа в машине. Меня на следующий же день попросили освободить кабинет, хорошо хоть, что органы опять мной не заинтересовались. К власти в городе пришел ставленник Грязнова и Искандера. Меня и мою семью стали «прессовать». Оксану без малейшей причины выгнали с работы, и я понял, что в своем родном городе никакой работы больше не найду. Денег катастрофически не хватало, надо было что-то делать. Моя счастливая полоса закончилась по-видимому навсегда.

 

ХХХ

 

Если вы вдруг окажетесь в нашем городе, с центра сверните на улицу Блюхера, пройдите мимо гостиницы «Дружба» и кинотеатра «Салют» до бульвара Космонавтов. Там под раскидистыми липами, почти незаметная для посторонних глаз, есть пивная с иронично-глупым названием «Рассвет». Это обыкновенная бадыга, где можно выпить пива, опохмелиться или залить глаза, здесь собирается вся окрестная шантрапа. Если вы все же рискнете зайти вовнутрь, спуститься по неровным ступеням в подвал, в нос шибанет крепкий запах перегара и несвежего пива. Здесь всегда темно, все столы заняты, а соленое словцо смешивается с водочным ароматом и запахом воблы. Ваши глаза привыкнут к полутьме и вы сможете без труда разглядеть за дальним столиком еще крепкого мужчину, с недельной щетиной и длинными волосами. Он уже пьян или близок этому. Говорит он громко и возбужденно. Это – я.

Вы меня не бойтесь. После того, что случилось со мной в жизни, я и мухи не обижу. В хмелю я тих и спокоен, нередко даже плачу. Работаю я грузчиком, в продуктовом магазине в двух шагах отсюда. Я - постоянный клиент «Рассвета». Правда, с работы меня грозятся уволить за пьянство и систематические прогулы. Зато здесь, в бадыге, я местная достопримечательность. Нередко меня поят, если я рассказываю что-нибудь занятное о своих снах. А что, я не против, лишь бы наливали…

Зато сны я почти перестал видеть. Какое облегчение я испытал! Я живу обычной жизнью спивающегося человека. Но мое счастье закончилось прошлой ночью. Мне опять приснился кошмар, который произойдет сегодня в моем родном городе. Проклятой занозой и метрономом в башке звучит: «Сегодня! Сегодня! Сегодня!» Сегодня я шел в «Рассвет» с единственной целью – напиться как следует до чертиков, до белой горячки, чтобы забыть все, что сегодня произойдет. Но, не дойдя метров тридцать до пивной, я остановился. Засунув руки в карманы засаленной грязной куртки, я мучительно размышлял: «В твоих руках жизни сотни людей! А ты идешь бухать?» – внутренний голос не давал мне сделать и шага. Ему возражал другой писклявый голосочек: «Но ведь тебе никто не поверит! Ты убеждался в этом сотни раз! Сделать ты ничего не сможешь! Иди и пей спокойно! А вдруг все обойдется?» Я почти согласился с этим и даже сделал шаг вперед. Но вдруг развернулся и побежал. Прокуренные легкие и проспиртованный организм не давали мне легко и свободно бежать. И все же это был почти бег. Я бежал, чтобы спасти пассажиров троллейбуса №7, которые сегодня должны были погибнуть…

Часы я давно пропил. Но по моим прикидкам времени почти не оставалось. На бегу я спросил у прохожего, который час. В запасе было минут двадцать. Я представил. Что как раз в эту самую минуту из палисадника выходит темноволосый, гладковыбритый, до синевы мужчина. Он за минут пять свободной походкой не спеша дойдет до остановки, подождет троллейбуса №7, набитого в этот час до предела, сядет в него, подождет еще две минуты, а потом с криком: «Аллах акбар» замкнет цепь и его тело обвешанное тротилом, стальными шариками, гвоздями и гайками рванет. В одну секунду машина полыхнет, а в живых почти никого не останется. Надо его остановить! Я припустил сильнее. Пот уже застилал глаза, когда я добежал до угла и, наконец, увидел его. Он шел впереди меня, собранный и волевой. Даже его спина не могла скрыть напряжения. Я помнил его глаза, которые видел во сне. Это были холодные, но на удивление спокойные глаза, - глаза человека, уверенного в своей правоте и готового ради этого отдать свою жизнь. Что делать? Я машинально стал озираться. Увидел у забора, в лопухах, обрубок трубы, и поднял его. Что будет дальше, я не думал, только крепче стиснул трубу и ускорил шаг. Подойдя вплотную к широкой спине, я размахнулся и со всей силы несколько раз опустил арматуру на красиво вьющиеся, с отливом благородной седины, волосы…

 

ХХХ

 

В милиции меня не допрашивали, видимо, ждали чинов из ФСБ. Тщательно обыскали, нацепили наручники и отвезли в СИЗО. Усатый старшина еще раз обыскал, снял с меня ремень и вытащил шнурки из кроссовок. Затем бросили в камеру.

Здесь было многолюдно. Я сделал шаг и, как водится, поздоровался.

С верхних нар некто, в рваной майке, спрыгнул на пол и приблизился ко мне:

- Привет, сука! Не узнаешь.

Я оторопел.

- В нашу хату кинули ссученного, – хищные глазки уголовника блеснули. – Он меня сдал четыре года назад. – Он повернулся лицом к «хате», и я увидел что-то знакомое:

- Микки?

- Узнал! – в его голосе прозвучало удовлетворение. – А я знал, что встречусь с тобой! Мечтал об этом! Бог не фраер, он все видит!

Микки как-то неловко присел и вдруг с тонким, перемалывающим душу визгом выбросил руку вперед:

- Получай, пидор, за все!

Я почувствовал, как в тело входит что-то неприятное, живот вдруг налился тяжестью и теплотой. «Нож!» – понял я. Вдруг стало легко и покойно. Я еще успел удивиться: «Странно, но собственная смерть мне так и не приснилась»…