1

В узкой, наполненной удушливым, едким дымом комнате горел тусклый свет настольной лампы. За низким столом, держа в зубах изжеванную, потухшую папиросу, сидел маленький худощавый парень в стерильно белом халате. Его одеяние совсем не гармонировало с внешним убранством помещения: здесь царил хаос, полный бардак. На пыльном, давно неметеном полу рядами лежали толстые, похожие одна на другую, книги. На стенах висели узкие деревянные полочки, где среди обрывков бумаг и выцветших фотографий стояли небольшие стеклянные колбы, наполовину наполненные странными, едких цветов жидкостями. По углам пауки свили незамысловатые сети, но, однако, ничего так и не смогли в них поймать: ни одна муха не залетала в эту прокуренную, наполненную нездоровым воздухом, комнату.

- Они узнают! – воскликнул парень и, опрокинув табурет, резко встал из-за стола, - видит Бог, они запечатлеют мое имя на скрижалях истории! – он бешено, в состоянии крайнего возбуждения, нервно метался по комнате, то и дело задевая локтями неудобно стоящие предметы, - все те, кто посмел надо мной смеяться, заткнут себе обратно в глотки свои едкие остроты, всякие высказывания вроде «этот сумасшедший ученый – рехнувшаяся бездарность!» Они… они!!! – он рвал волосы на голове. Очки в пластмассовой оправе с толстыми запотевшими стеклами скосились на бок, и казалось, они вот-вот сорвутся с кончика носа и с дребезгом разобьются об пол, - конец! Конец всем старым представлениям о науке!

В дверь легонько постучали. Затем в комнату тихо вошел спокойный, одетый в серый пиджак паренек. Он улыбнулся, глядя на перепаленного эмоциями друга:

- Ты что такой радостный, Толя? У тебя получился какой-нибудь опыт?

- Опыт?! – воскликнул Анатолий, брызжа слюной, - ты, Санька, не представляешь, что я открыл, что создал!

- И что же?

- Помнишь, еще тогда, когда мы с тобой учились в институте, я долго спорил с профессором относительно того, а может ли быть отрицательным время. Я был прав! Ты не поверишь, действительно может. Может!

- Друг мой, - все тем же спокойным голосом ответил парень в пиджаке. Он, войдя в комнату, оставил дверь открытой, дабы хоть немного проветрить, - ты явно переутомился. Скажи-ка мне лучше, сколько ты бессонных ночей провел?

- Три, а, может даже, четыре. Не важно – мое открытие стоило того, уверяю тебя! – отныне мы властны погрузиться в любую эпоху, более того, я предполагаю, что возможно даже кардинальным образом изменить весь ход человеческой истории!

Александр не ответил. Он подошел к другу и положил ему руку на лоб:

- Толя, да ты весь горишь! Конечно, ты прекрасно знаешь, что я вовсе не считаю тебя сумасшедшим ученым. И все же это настоящее безумие! Самый что ни на есть настоящий бред!

- Замолчи! – агрессивно перебил Анатолий, - лучше подойди-ка сюда и только взгляни!

Александр подошел к столу, где среди разбросанных серых листов бумаги, исчерченных странными, замысловатыми графиками, стоял непонятный, явно ручной сборки прибор, внешне очень похожий на микрокалькулятор.

- Что это? – удивился Саша.

- Посмотри, - восхищаясь своим детищем, Анатолий нажал на красную кнопку. Тут же несколько разноцветных маленьких лампочек замигали причудливыми зелеными, фиолетовыми, голубыми оттенками, - хочешь верь, а хочешь, нет, но это как раз ничто иное, как машина времени! С помощью этого прибора можно легко повернуть время вспять!

- Ну хорошо, давай проверим.

- Прямо сейчас!

- Нет, дружище, лучше завтра, ладно?

- Давай завтра, - помедлив, неохотно согласился Анатолий, - ты за это время пока хорошенько обдумай, куда нам с тобой отправиться, и, - он сделал серьезное лицо, - что важнее, с какой целью.

- Так я пойду, - по-прежнему добродушно улыбаясь, Александр пожал другу руку и вышел из комнаты.

«Вот чудак, - решил он, спускаясь вниз по узкой, неудобной лестнице, на которой легко можно было поскользнуться и кубарем полететь вниз, - я ведь и не знал даже, что он все эти свои гипотезы, предположения высказывал вполне серьезно. Надо, думаю, хоть как-нибудь его порадовать – придумаю что-нибудь для него, пусть хоть порадуется. Жаль только, что его ждет неминуемое разочарование – как время может быть отрицательным? Как?»

 

2

На следующее утро Александр вновь стоял в этой маленькой, пропитанной дымом комнате.

- Как я тебе благодарен, брат, - Анатолий только тогда, когда действительно желал высказать своему другу искреннею признательность, называл его братом, - ты не представляешь! Спасибо тебе!

- И за что же ты так меня благодаришь?

- Да за то, что уговорил меня отложить этот исторический момент на сегодня. Вчера, как только я доделал до конца машину, то находился в таком бешеном состоянии, что не мог как следует, до конца всё взвесить и обдумать. Вечером, немного успокоившись, я сделал повторные расчеты, - Толя, сокрушаясь, ударил себя ладонью по лбу, - как же я мог забыть?! Из-за одной детали, которую я не учел, мы не смогли бы вернуться обратно, понимаешь!

- Ну, что ж, - Саша никак не мог скрыть улыбки, которая назойливо лезла на его губы. Он знал, что если Толя вдруг заметит ее, то непременно обидится, и они вновь поругаются.

Анатолий достал тонкую спичку из большого, пожелтевшего и разбухшего от сырости коробка, с трудом, чиркнув несколько раз, раскурил потухшую папиросу:

- А теперь говори и не томи, умоляю, что же ты придумал?

- Честно говоря, сначала хотелось взглянуть на Киевскую Русь, - опять все та же улыбка нахально лезла, и Саша прикрыл лицо ладонью. Но Анатолий, жадно затягиваясь и выпуская через нос струйки сизого дыма, не смотрел на него, был сосредоточен:

- Нет, не пойдет. Хотя можно, но потом, не сейчас.

- Тогда, давай…

- Слушай! – резко выкрикнув, Толя принялся судорожно рыться в книгах, разбрасывая их в разные стороны по комнате, надеясь отыскать нужную, - я придумал, придумал! Да! – Саша вздрогнул от пронзительного выкрика друга и даже непроизвольно попятился назад, к двери.

- Смотри! – Толя достал черно-белые фотографии.

- Что это? – удивился Саша, глядя на них.

- Ну ты даешь! У тебя же всегда, насколько я помню, были отличные отметки по истории. Это – расстрел эсеров, это – изможденные жертвы ГУЛАГа, а это – поругание и разрушение храма в двадцатые годы. Ты только посмотри, с каким рвением эти звериные подобия людей сжигают иконы, топчут святыни, безжалостно уничтожают бесценные произведения искусства!

- И что же ты, мой друг, предлагаешь? Отправиться, этак, год в семнадцатый, и крикнуть вот им что-нибудь вроде: «Одумайтесь!» И где мне тогда тебя искать, гений ты мой неутомимый?

- В семнадцатый поздно. Надо в XIX век, в Германию, к Марксу! Мы, - Толя захлебывался от переполняющих его эмоций, - мы покажем ему это! И, может быть, он поверит, одумается, поймет. И, когда мы вернемся обратно, нас встретит новый, наполненный эликсиром счастья мир! Везде будет демократия, свобода слова, и притом именно то, что скрывается под истинным смыслом этих великих слов. Мы с тобой продолжим жить в счастливой России, а не в этой, лживо-продажной, разнузданной, где правит зло, ненависть ко всему гениальному во главе с воцарившейся бездарностью и скудностью ума. Тем более, - продолжал Анатолий свою пламенно-горячую речь, - ты, насколько мне известно, очень хорошо знаешь немецкий.

Александр взял из руки друга фотографию расстрела. Полураздетый, исхудавший интеллигент в маленьких кругленьких очках без оправы грустно стоял, крепко прижавшись к серой, покрытой множеством щелей и трещин, стене.

«Его расстреливают только лишь за то, что он посмел думать по-другому, - решил Александр, всматриваясь в грустные очертания лица молодого эсера, - только лишь за это». Толя протянул ему другие снимки, чтобы тот смог внимательнее их рассмотреть, но Саша отрицательно покачал головой:

- Не надо, хорошо. Даже одной более чем достаточно. Это бьет напрямую, в сердце… Прости, я не знаю, как тебе это лучше всего объяснить, но, понимаешь…я просто-напросто никак не могу поверить, что у нас с тобой это получится.

- Не сомневайся, друг мой, - Толя нажимал на кнопки, задавая необходимые параметры, - а теперь давай возьмемся за руки! Только так мы сможем отправиться туда вместе – нужен контакт. Не волнуйся, скорее всего, ты ничего не почувствуешь. Думаю, будет яркая вспышка огненного света, и потому закрой глаза. И вперед – потолкуем немного с папой Карло!

 

3

Оранжевая вспышка горячих лучей неожиданно ослепила их обоих, заставив сожмурить глаза. Однако она промелькнула внезапно и также мгновенно исчезла.

Картина происходящего резко изменилась. Уже не было той серой, прокуренной комнатушки, где царил извечный бардак. Саша и Толя находились в совсем другом месте и, как они оба теперь предполагали, в ином времени. Александр с восхищением посмотрел на друга, на его не моргающие, застывшие от удивления глаза:

- Толя, прости, что я когда-то посмел усомниться в твоем даровании! Ты гений! Видит Бог, ты воистину гений!

- Тише, не кричи, - Анатолий сделал серьезное лицо, приставив к губам указательный палец, - ты, что, не знаешь разве, кто сидит там! – он обратил внимание на большую деревянную дверь перед ними, - черт возьми, там Маркс! Там сам Карл Маркс!

- Ты думаешь? А он не спит, ведь сейчас ночь?

- Друг мой, - Анатолий укоризненно покачал головой, - ты, наверное, плохо учился в школе, коль не помнишь, что Маркс любил работать по ночам. Он всегда повторял, что «ночью я слышу тишину».

Александр подошел и несколько раз подряд робко постучал согнутым указательным пальцем по двери. Ответа не было – никто не поднялся и не подошел. Однако он заметил через щель, что там, в комнате, горит неяркий свет. Должно быть, свеча или несколько свеч.

- Там кто-то есть, - Саша подозвал к себе друга, - в любом случае, если там сам Маркс, то разговор с ним могу вести только я.

- Да, мне под силу собрать что-нибудь, изобрести, но вот освоить чужой язык – я просто не в состоянии.

Саша улыбнулся. Он с детства учил немецкий, любил его, и потому знал почти в совершенстве.

- Ничего, думаю, мне удастся, так сказать, найти с ним общий язык. Если я, конечно же, от волнения не позабуду все на свете. Все-таки, не каждый день приходится общаться лицом к лицу с самим Карлом Марксом.

- Это точно… Ты посмотри, а дверь-то, кажется, вовсе и не заперта.

 

 

4

В комнате царил полумрак, покой. Друзьям показалось, что они внезапно очутились в доме-музее известного человека, оставившего на земле свои труды и давно ушедшего в мир иной. Не хватало для полноты картины разве что какого-нибудь строгого, похожего на учительницу, экскурсовода с указкой, запрещающего ко всему прикасаться, да огромных тапок на ногах.

За широким письменным столом, склонившись над бумагами, сидел молодой парень. Он был целиком и полностью погружен в работу, в свои мысли, и видимо поэтому не услышал и не откликнулся на стук в дверь. Рядом в небольшом камине пощелкивали дрова, но, несмотря на это, в комнате было прохладно и немного неуютно. Толя тревожно вдохнул воздух и удивился: не было никаких запахов, только непонятная, пугающая пустота, стерильность. Саша же ощутил какой-то странный, недобрый привкус горечи на губах, и это был некий знак, послание потревоженного и раздосадованного времени: ребята, вы совсем не там, где должны быть, вам нет места здесь, нет! Они еще раз оглянулись вокруг, и в их сердцах не было больше ни восторга, ни радости, ни удивления.

- Простите Карл, - Саша робко обратился к сидящему к ним спиной человеку в халате, - это вы?

Саша говорил по-немецки, и Толя не мог, конечно же, понять смысла этих слов. Но ему почему-то показалось, что друг на мгновение превратился в самого настоящего немца и теперь говорил чисто, правильно, без акцента.

Маркс вздрогнул, и с удивлением обернулся. Друзья подумали, что ошиблись – не было ни длинных волос, ни густой, с проседью, бороды.

- Ты какой год поставил? – обратился Саша к ученому, - кто это?

- Да вроде бы 1843.

- Тогда понятно. Он еще практически ничего не создал – это молодой, двадцатипятилетний Маркс, и вот он только пробует писать свои первые наброски идей. Мы как раз подоспели вовремя.

- Кто вы? – Маркс удивленно переводил глаза то на одного, то на другого. Перо застыло в его руке, и капля черных, густых чернил сорвалась с кончика и растеклась по бумаге большой кляксой.

- Main Got! – он раздосадовано смял лист и бросил в огонь, потом вновь перевел глаза на незваных пришельцев. Он был удивлен всему – их странной одежде, обуви. Его поразила интересная, доселе им невиданная, форма очков Толи.

- Послушайте, Карл! Только, очень прошу Вас, ничему не удивляйтесь! Постарайтесь понять и хорошо осмыслить всё то, что мы, люди из далекого будущего, хотим Вам открыть. И доказать.

 

5

Маркс дрожащей рукой держал фотографию, на которой было огромное множество сваленных в одну кучу полуобнаженных, обескровленных и исхудалых человеческих тел.

- Это всё произойдет при Сталине, в 1937 году. Хотя начнется, вообще-то еще раньше. А 37-ой еще очень и очень долго с содроганием будут вспоминать в нашей стране, это год сплошных, безостановочных репрессий. И многие, вернее сказать, все эти убийства будут прикрывать как раз Вашим именем и учением… Или вот, посмотрите на это! Молодой социалист-революционер. Знаете, за что его расстреливают? За то, что он не согласен с Вашим учением!

Маркс продолжал перебирать фотографии. Он никогда не видел ничего подобного – это были не какие-нибудь нарисованные картинки, а четкие, точно отображенные фрагменты из жизни. Толя, чтобы доказать, что они из будущего, показал Марксу электронные наручные часы (которые, правда, дали сбой после перелета во времена), газовую зажигалку, шариковую ручку, а также небольшой прибор, благодаря которому они и смогли сюда попасть.

- А это Ленин, - Саша продолжал свой рассказ, достав фотографию вождя мирового пролетариата, - в одном из своих писем он напишет: «…Чем больше представителей реакционного духовенства удастся расстрелять, тем лучше. Надо проучить эту публику так, чтобы она ближайшие десятилетия и думать не смела ни о каком восстании». И вот тому подтверждение, - он показал фотографию разрушения храма, - и еще очень, очень много памятников культуры, которые являлись, по сути, национальным достоянием, были обруганы и взорваны. И те, кто делал это, несли Ваши портреты и кричали, что они - последователи Вашего учения.

- Но, может быть, я не знаю, как это более точно сказать, - Маркс был поражен. Он, похоже, поверил, что они действительно из будущего и говорят правду. Ведь раз людям удастся изобрести такие чудесные предметы, эти потрясающие, отражающие реальную действительность, снимки, то почему и не создать и эту машину, способную переносить людей в прошлое, - я не знаю, мне трудно об этом говорить. Но, может быть, все эти жертвы были не напрасны. Они были необходимы, или нет? К чему в конце концов пришло человечество?

- У нас в стране коммунистический режим пал в 1991 году. А Китай, например, внешне оставив только идеологию, сохранив власть партии, пошел по пути развития рыночных отношений. Всё, в общем-то, было напрасно, Карл. Уверяю Вас! Не надо, пожалуйста, не пишите больше ничего! Забудьте. И пусть, когда мы вернемся к себе, в будущее, мир будет добрым, богатым, без этой красной чумы под названием коммунизм!

 

6

- Думаешь, он нас понял? – Толя обратился к другу, когда тот попрощался и отошел в сторону.

- Скорее всего, да, - Саша обернулся, глядя Маркса, который быстро доставал из шкафов небольшие стопки листов исписанной бумага, - наверное, он хочет бросить в огонь все свои наработки. Будем надеяться, что это к лучшему.

Они вышли из кабинета. Толя протер очки об рукав халата:

- Ну что, погуляем по городу, побудем еще немного в XIX веке, или назад?

- Да нет уж, знаешь ли, что-то меня ностальгия пробирает по родному двадцать первому, домой хочу.

- Тогда возьмемся за руки, - Толя набирал поочередно сначала два, затем два ноля, потом пять, - теперь опять закрой глаза, дабы не ослепнуть – будет яркий свет.

- Я уже понял это, друг мой. Вперед! И только вперед!

 

 

7

Через несколько мгновений после молниеносной вспышки, они вновь очутились в своей комнате. И сразу же в их обеспокоенные, часто бьющиеся сердца вкралась тревога: нет, это совсем не то место, откуда они отправились в прошлое. Комната была совершенно пуста, с накрепко заколоченными окнами. Робкие, слабые солнечные лучи еле-еле пробивались через узкие щели.

- Где мы? – Саша был поражен и вопросительно смотрел на расплывчатый, нечеткий силуэт друга в темноте.

- Не знаю. Но готов поклясться, что я задал верно абсолютно все параметры и, по идее, никакого сбоя быть не могло.

Они на ощупь, подобно двум слепым котятам в лукошке, пытались отыскать дверь. Наконец Саше удалось нащупать ручку, которая зловеще охладила его вспотевшую ладонь своей твердой, безнадежно остывшей сталью. От толчка дверь протяжно скрипнула и с трудом отошла. Друзья медленно, то и дело спотыкаясь, спустились вниз по лестнице и вышли на улицу.

Да, это все же был их родной город, однако теперь его узнать было невозможно: везде – на стенах, зданиях и витринах магазинов висели листовки и плакаты на немецком языке.

- Взгляни на это! – с ужасом воскликнул Анатолий, дрожащим пальцем указывая на пожелтевшую листовку, - фашистская свастика и орел… - он запнулся, как будто поперхнувшись этими словами, - как ты думаешь, что все это значит?

Саша обреченно обвел взором листовку, затем обратил внимание на вывеску пивной: «Заходите, у Штольца всегда отменное пиво!», - и снизу плакат, изображающий довольного немца, держащего в руке огромную кружку. Он сидел за столиком, и, от удовольствия причмокивая пухлыми губами, готовился сдуть пену.

- Не знаю, друг мой, что это значит. Но я не вижу ничего хорошего… Абсолютно ничего.

Неожиданно в спину уткнулось узкое, готовое чуть ли не продырявить насквозь, дуло автомата. Саша по инерции, еще до конца не понимая смысла происходящего, поднял вверх руки.

- Кто вы? Откуда? Прошу немедленно предъявить паспорта! – со спины послышалась скороговорка на немецком.

Их повели по улице, все время держа под прицелом. Прохожие останавливались, с удивлением глядя на арестантов. Анатолий тоже с тоской, исподлобья заглядывал в их стеклянные, коричневые глаза и понимал, что вокруг – немцы. Они и только они, и никого больше.

Саша смотрел под ноги. Ботинки с цоканьем били по чистому, без единого окурка или смятой бумажки, тротуару. Он все понял. Он сразу все понял…

Они вошли в огромный многоэтажный дом, на крыше которого реял ядовито-красный флаг с белым кругом и свастикой посередине. Толя отвел от него свои глаза, чувствуя, что фашистское знамя будто бы, посмеиваясь, нашептывает ему: «Большое тебе спасибо! Эх, если бы не ты, меня бы скинули и затоптали ногами в 45-м! Но ты всё исправил, молодец!». «Замолчи! – мысленно с презрением ответил Анатолий, - видит Бог, я не хотел!». «Я понимаю, - всё также зло, иронически посмеиваясь, отвечало знамя, - и всё равно спасибо!»

Их провели по коридорам, затем перед ними открылась дверь в просторный кабинет. За широким столом, раскуривая небольшую сигару, сидел толстый немец. «Сигара коричневая, - подумал Саша, - Боже, да тут все и всё коричневое!»

На белоснежно-белой стене, до боли слепящей глаза, висел огромный портрет Адольфа Гитлера. Толя боялся взглянуть на него и увидеть победоносно-горделивые глаза фюрера, понимая, что тот, подобно флагу, скажет примерно то же самое. «Да нет, - решил Анатолий, - ты все неправильно понял. Портрет и знамя по природе безмолвны… меня укоряет совесть, а не они».

На соседнем столе, справа от немца, стоял компьютер, за которым сидел, быстро бегая длинными костлявыми пальцами по кнопкам, плешивый и горбатый помощник толстяка. Он отвлекся от монитора и прищуренными, горящими недобрым огоньком глазами, соизмерил вошедших.

- Кто это? – бросив в пепельницу огарок спички, спросил немец.

- Не имеем никакого понятия, господин группенфюрер. Мы их арестовали на улице, потому как они показались нам весьма странными. Плюс ко всему, у них не оказалось даже паспортов.

- Ваши имена, - обратился толстяк, спокойно и безразлично взяв в руки газету.

- Анатолий Соловьев.

- Александр Бернштейн.

Немец резко вскочил со стула, смял газету и бросил в угол. Пепел сорвался с сигары и прожег дыру на кителе. Но он этого даже и не заметил:

- Что?! Как-как? – он взволнованно переглядывался то с помощником, то с солдатами, которые их привели, - нам конец! – он схватился за голову, - как только об этом станет известно фюреру, нам конец! Как, спросит он, каким образом, вернее чудом, удалось спастись русскому и еврею! Евреев нет на земле, по крайней мере, лет пятьдесят, а последний славянин, то ли русский, то ли поляк, был торжественно расстрелян, кажется… в 1962 году.

У Александра сжались кулаки, но он понимал, что один неверный шаг, и автомат, направленный ему в спину, сразу же досыта накормит его свинцом. И все же он решил немного прояснить обстановку:

- Мы тоже ничего не понимаем! Ничего! – обратился он к немцам, - а как же… Маркс, Ленин, или Советский Союз!

Толстяк обменялся взглядом с помощником. Плешивый горбач сразу же все понял и принялся что-то печатать на компьютере. Через несколько мгновений с жужжанием из принтера вышел лист. Помощник поднялся и протянул его группенфюреру:

- Так-так… - произнес он, читая сводку:

 

Маркс Карл - немецкий религиозный деятель, проповедник гуманизма и непротивления злу насилием. Его труды никто не рассматривал всерьез, так как М. был сумасшедшим и постоянно утверждал, что ему довелось общаться с людьми из будущего. Умер в 1864 году в психиатрической лечебнице.

Ленин - …информации не обнаружено…

Советский Союз - …информации не обнаружено…

 

- Ну и к чему вы вспомнили этого позабытого всем миром шизофреника, который умер полтора столетия назад?

Друзья, пораженные и раздосадованные услышанным, грустно молчали, понуро опустив головы:

- А что там такое в руке у этого, который в халате? – толстяк указал согнутым пальцем на машину времени.

Ученый с тоской посмотрел на друга. Несмотря на то, что Анатолий совершенно не знал языка, он все равно хорошо понял, о чем спрашивал немец.

«О нет! Всё, что угодно, но только не это! – у Саши от волнения, постепенно переходящего в дикий ужас, кружилась голова, - что же будет, если прибор попадет к ним в руки? Это страшно даже представить!»

Тем не менее, немец терпеливо ждал ответа. Неловкая пауза, сулившая плохие последствия, смертельно затянулась. Гробовая тишина зловеще окружила кабинет, ее нарушал разве что бой настенных часов. Он больными ударами отдавал в висках, и, казалось, что это вовсе не часы, а безжалостный гитлеровец, бьющий чем-то тяжелым по голове.

Неожиданно и быстро Толя швырнул на пол свое изобретение. Послышался глухой треск, и множество микроскопических винтиков и деталей разлетелись в разные стороны по кабинету. На прощание машина времени издала странный электронный писк, как будто навеки прощаясь, и замолчала. Анатолий заплакал: это был его ребенок, которого он долго вынашивал и лелеял, а теперь собственноручно оборвал ему жизнь.

- Простите моего друга, господин! – с тревогой и мольбой в голосе обратился Саша к немцу, - он безумец, ненормальный, и вечно что-нибудь ломает. А это был всего лишь обыкновенный микрокалькулятор, вычислительный прибор, с которым он, как ребенок, любил играть. Прошу вас, не стреляйте, не надо!..

- Уведите их, живо! – немец, насупившись, сел за стол.

 

8

- Я думаю, вы отдаете себе отчет, что наверху об этом никто и ничего узнать не должен. Тогда пострадают все, в том числе и вы.

- Так точно, господин группенфюрер.

- Поэтому вы должны проделать все как можно тихо, точно и слаженно. Чтоб не осталась ни малейших следов. Понятно?

- Не стоит беспокоиться, господин группенфюрер!

 

 

 

 

9

Их вели по длинному темному коридору, который, казалось, был нескончаем и уходил куда-то далеко, в бесконечность, где не было никого и ничего, кроме сатаны и преисподней. Шаги гулом разносились по округе, а затем таинственно и пугающе превращались в протяжные человеческие стоны. Где-то недалеко уныло и однообразно капала вода. А может быть, это медленно стекала кровь с подбородка измученного здесь узника, и на бетонном полу уже, наверное, образовалась темно-красная лужица.

«Нет, я просто не могу в это поверить! – Анатолий, глядя под ноги и скрестив руки за спиной, молча сокрушался, - но все это дело моих рук, и повинен только я один. А пострадали многие, очень многие. За моими грешными плечами стоят бесконечные сонмы разгневанных и обруганных человеческих душ, и они тянуться ко мне, чтобы схватить за горло и без сожаления задушить. И видит Бог, они будут правы, поступив так со мной!»

В конце коридора стояли двое немецких солдат. Толя взглянул на них – и увидел только жуткую, пугающую, коричневого цвета массу. Это были покинутые жизнью разложившиеся человеческие тела, от которых пахло сырой, червивой землей, разверзнутой могилой. Это были люди? Или нежить? А может быть, нечто среднее, что носит название фашисты?..

Перед друзьями тяжело, со скрипом открылась толстая железная дверь. Толя подумал, что на ней уместно было бы прикрепить табличку с надписью «АД» или что-то в этом роде. Он не видел ничего, что находилось внутри. Темная комната напоминала саркофаг.

«Я хочу видеть Солнце! – неожиданно возникло непреодолимое, манящее желание, - как я хочу увидеть Его снова, хотя бы еще один раз! Но нет, не получится… просто недостоин».

Их затолкали во внутрь и закрыли дверь.

- Ты знаешь, где мы? – Саша с трудом мог отличить в кромешной темноте Анатолия.

- Похоже на то, дружище, - отозвался тот где-то рядом, совсем близко, - это печь.

- Что?!

- Закрой глаза, сейчас будет много огненного света. Возьмемся за руки.