С 1 по 7 марта 2006 в гостиной Пчелки Майи прошла встреча с ИЛЬЯ-ПРЕМИЕЙ!

 

1. Премия памяти Ильи Тюрина - Илья-Премия - учреждена в 2000 году общественным Фондом памяти Ильи Тюрина в качестве ежегодной благотворительной акции, целью которой является поиск и поддержка в начале творческого пути молодых людей (поэтов, эссеистов, философов), ориентированных на решение фундаментальных вопросов бытия.

2. Механизмом отбора литературных произведений является конкурс, о котором учредители премии оповещают через средства массовой информации. Для оценки поданных на конкурс работ учредителями премии ежегодно формируется специальное жюри. Участники конкурса, прошедшие в финал, кроме публикации в ежегодном альманахе «Илья» награждаются дипломами и призами. Гран-при Илья-Премии: издание первой книги победителя.

3. В конкурсе участвуют только рукописи, возрастной ценз участников – до 25 лет. Тем не менее, вне конкурса мы готовы отметить любое выдающееся явление, не стесняя себя возрастными рамками: эти работы также публикуются в альманахе «Илья».

4. Илья-Премия не ограничивает авторов и в выборе жанра. Поощряется творчество на стыке литературы, философии, религии. Приветствуется нетривиальность и культура мышления, ясность, краткость и доступность изложения.

5. Мы хотим придать нашему общению более динамичный характер, вести форумы и творческие семинары. Для этого создается «Илья-студия», которая будет работать как в виртуальном варианте, так и в реале. Работы, приходящие на конкурс и прошедшие первый отбор, появятся на сайте «Дом Ильи» и будут предложены к обсуждению. Фактически речь идет о ведении конкурса в открытом режиме, с тем, чтобы структура ежегодного альманаха «Илья» выстраивалась при активном участии его авторов.

6. Обширная программа сопутствующих конкурсу проектов – фестивалей, вернисажей, концертов и литературных чтений – потребует доброжелательного надзора специально образованного в этом году Общественного совета Илья-Премии. В Общественный совет и входят известные писатели и поэты, журналисты, издатели, другие деятели культуры.

 

ЖЮРИ КОНКУРСА:

АНАТОЛИЙ КОБЕНКОВ - председатель жюри Илья-Премии'2006, поэт, публицист, руководитель проекта «Всероссийский фестиваль поэзии на Байкале»

КОНСТАНТИН ИВАНОВ (Новосибирск), поэт, критик

ВАЛЕНТИН КУРБАТОВ (Псков), критик, публицист

ИРИНА МЕДВЕДЕВА, президент Фонда памяти Ильи Тюрина, журналист

ВЛАДИМИР МОЖЕГОВ, поэт, публицист, финалист Илья-Премии’2005

ВЛАДИМИР МОНАХОВ (Братск), поэт, эссеист, журналист

Андрей НИТЧЕНКО (Ярославль), поэт, лауреат Гран-при Илья-Премии’2004, Волошинской премии (2004), премии Бориса Соколова (2005)

АННА ПАВЛОВСКАЯ, поэт, прозаик, лауреат Гран-при Илья-Премии’2002, лауреат Есенинской премии (2003)

НИКОЛАЙ ТЮРИН, исполнительный директор Фонда памяти Ильи Тюрина, журналист

АЛЕКСЕЙ ФИЛИМОНОВ (Санкт-Петербург), поэт, эссеист, критик

 

ОБЩЕСТВЕННЫЙ СОВЕТ:

ИРИНА МЕДВЕДЕВА, президент Фонда памяти Ильи Тюрина, журналист

НИКОЛАЙ ТЮРИН, исполнительный директор Фонда памяти Ильи Тюрина, журналист

НАТАЛЬЯ БЫСТРОВА, музыковед, преподаватель, эссеист

ГЕОРГИЙ ВАСИЛЕВИЧ (Пушкинские Горы), директор Государственного музея-заповедника А.С.Пушкина «Михайловское»

СВЕТЛАНА ВАСИЛЕНКО, прозаик, кинодраматург, первый секретарь правления Союза российских писателей

ИГОРЬ ВОЛГИН, академик РАЕН, президент Фонда им. Достоевского, преподаватель Литинститута

ГАЛИНА ВОРОПАЕВА, поэт, руководитель сайта «Поэзия Московского Университета: от Ломоносова и до…»

ЛЮДМИЛА ЖУКОВСКАЯ, руководитель Молодежного Центра Союза журналистов России

ЮРИЙ КУБЛАНОВСКИЙ, поэт, редактор отдела поэзии журнала «Новый мир»

ОЛЬГА КОВАЛЕНКО, тележурналист

СТАНИСЛАВ МИНАКОВ (Харьков), поэт, публицист, член Фонда памяти поэта Бориса Чичибабина

ВИТАЛИЙ ПУХАНОВ, поэт, ответственный секретарь премии «Дебют», руководитель клуба «Дебют»

ВЛАДИМИР РОЗАНОВ, музыкант, радиожурналист, ведущий программы «Поэтическая песня» на «Русском радио-2»

МИХАИЛ ФЕЙГИН, режиссер, преподаватель РАТИ, руководитель театральной студии УРАО

СЕРГЕЙ ФИЛАТОВ, общественный деятель, публицист, президент Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ

СЕРГЕЙ ЩЕКИН (Вологда), критик, публицист, доцент Вологодского технического университета.

 

******************************************************************************

Как уже было сказано, ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ – премия памяти молодого поэта и философа Ильи Тюрина, погибшего в августе 1999 года.

 

ИЛЬЯ ТЮРИН родился 27 июля 1980 года в Москве, в семье журналистов. Учился в лицее при Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ). С раннего детства сочинял стихи, но основной цикл, вошедший затем в сборник, был написан в 1995-1997 годы. В эти же годы Илья Тюрин создал рок-группу «Пожарный Кран», был бас-гитаристом и автором большинства хитов. Прекрасно зная английский язык, Илья читал в подлиннике Шекспира, Байрона, Блейка и других английских поэтов, написал драматические сцены «Шекспир», а также цикл «The Beatles again» (14 «неизвестных» песен ливерпульской группы).

После окончания лицея Илья, решив стать врачом, год работал в НИИ скорой помощи им. Склифосовского, затем поступил на педиатрический факультет Российского государственного медицинского университета (РГМУ) и продолжал писать песни, эссе и статьи, многие из которых публиковались в центральной прессе. На пике творчества случилась трагедия: 24 августа 1999 года Илья Тюрин погиб, купаясь в Москва-реке. Его последняя статья «Русский характер» опубликована в «Литературной газете» 6 октября 1999 года.

 

Весной 2000 года в издательстве «Художественная литература» вышла книга стихов, песен, статей и эссе Ильи Тюрина «ПИСЬМО». Известный поэт Марина Кудимова назвала ее «главным событием миллениума». Большой интерес вызвала также публикация ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК Ильи Тюрина «Многоточие в конце человека» с предисловием поэта Юрия Кублановского в журнале «Новый мир» (№12-2001).

 

Друзья и близкие поэта учредили в 2000 году Фонд памяти Ильи Тюрина и ежегодную Премию памяти Ильи Тюрина в области литературы (стихи, эссе, пьеса), которая обрела устойчивое название ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ. По итогам прошедших трех туров конкурса в книжной серии ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ вышли книги победителей:

«Всегда поблизости», стихи Вячеслава Тюрина (Лесогорск, Иркутской области), М., 2001

«Пробивается первая зелень», сборник стихов молодых поэтов (Красноярск, Пермь, Чебоксары, Москва), М., 2001

«Свой путь», стихи Вадима Квашнина (Московская область), М., 2001

«Павел и Анна», сборник стихов Павла Чечёткина (Пермь) и стихов и прозы Анны Павловской (Минск), М., 2002

«Пора инспектировать бездну», стихи Дмитрия Банникова (Пермь), М., 2003.

«Водомер», стихи и записные книжки Андрея Нитченко (Сыктывкар), М., 2005 (в печати).

 

С 2002 года издается ежегодный литературный альманах «ИЛЬЯ» (вышли три выпуска, готовится четвертый), основу которого составляют как работы финалистов ИЛЬЯ-ПРЕМИИ, так и произведения известных российских литераторов.

 

Друзьями Ильи выпущен компакт-диск песен Ильи Тюрина «РОВЕСНИК ЛУНЫ». В Интернете создан сайт «ДОМ ИЛЬИ»: http://ilyadom.russ.ru

 

2002 год - в московской Центральной библиотеке им. Лермонтова, которую в свое время посещал Илья Тюрин (есть стенд его книг), открыт ДОМ ПОЭТОВ – клуб для поэтов и любителей поэзии.

 

В 2003 году в издательстве «О.Г.И.» вышла получившая большую прессу книга «ПОГРУЖЕНИЕ»: эссе Марины Кудимовой о творчестве Ильи, а также стихи, пьеса «Шекспир» и записные книжки самого 19-летнего поэта.

 

2003 год - в студенческом театре московского Университета Российской Академии Образования (УРАО) поставлен спектакль «ПРИНЦ И.» - по стихам Ильи и его пьесе «Шекспир» (режиссер Михаил Фейгин). Премьера состоялась 24 октября 2003 года.

 

С 2004 года - проводятся «ИЛЮШИНЫ ЧТЕНИЯ» (на базе гуманитарных вузов, лицеев, гимназий и школ). По результатам конкурса будет издан сборник лучших литературоведческих работ (тематика конкурса: стихи, эссеистика и публицистика Ильи Тюрина).

 

С 20 по 31 августа 2004 года в Москве Пушкинских Горах (Псковская область) прошел ФЕСТИВАЛЬ ПАМЯТИ ИЛЬИ ТЮРИНА «АВГУСТ». В его программе: вернисаж, концерты классической музыки и авторской песни, спектакль по произведениям Ильи Тюрина, поэтические вечера, на которых состоялось подведение итогов ИЛЬЯ-ПРЕМИИ’ 2004 и «ИЛЮШИНЫХ ЧТЕНИЙ», а также презентация новых изданий – книг лауреатов Илья-Премии и очередного выпуска альманаха «ИЛЬЯ».

 

В 2005 году Илья-Премии исполнилось 5 лет. Торжественная церемония подведения итогов традиционно состоялась в мае в Центральном Доме журналиста. Прошли встречи лауреатов и финалистов всех лет с любителями поэзии. В августе 2005 года в ПКиО «Сокольники» состоялся концерт поэтической песни памяти Ильи Тюрина, на котором выступали барды в многих регионов России, а также Украины и Беларуси.

 

2006 год - Дому Ильи исполняется 5 лет! За точку отсчета мы берем открытие в марте 2001 года сайта "Дом Ильи". Мы гордимся, что за эти годы у Дома Ильи сложилась хорошая репутация, появилось много партнеров и еще больше друзей: сайты, журналы, альманахи, газеты, библиотеки, школы и, в первую очередь, конечно, поэты, прозаики, эссеисты, драматурги... 20 марта, в 18:30 в Малом зале ЦДЛ состоится день открытых дверей Дома Ильи. Приглашаем всех! Будет праздник!

В конце лета 2006 года состоится фестиваль памяти Ильи Тюрина «Август-2006». В программе: подведение итогов Илья-Премии’ 2006, презентация пятого выпуска альманаха «Илья», концерт поэтической песни и поездка лауреатов конкурса в Пушкинские Горы.

 

 

******************************************************************************

ИЛЬЯ ТЮРИН В ИНТЕРНЕТЕ:

1. http://ilyadom.russ.ru/ Дом Ильи

2. http://iljushok.narod.ru/ Илюшок

3. http://ilyadom.russ.ru/dit2holl/dit2konkurs/ Илья-Премия

4. http://bliki.pp.ru/turin/turin.php Блики тишины

5. http://ilyushok.livejournal.com/profile Живой Журнал

6. http://copi.ru/52961/ Интернет-визитка

7. http://www.interlit2001.com/turin-1.htm ИнтерЛит

8. http://www.itogi.ru/Paper2003.nsf/Article/Itogi_2003_04_15_11_5223.html Итоги

9. http://literpage.narod.ru/authors/tur/tur.htm Литературная страница

10. http://litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=1954 Литсовет

11. http://www.lito.ru/avtor/iljushok Лито.Точка зрения

12. http://www.liveinternet.ru/users/707352/ Li.ru

13. http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2001/12/turin.html ЖЗ. Новый мир

14. http://exlibris.ng.ru/printed/bios/2003-08-14/6_collage.html Независимая газета

15. http://cloud.by.ru/stixi/stixis/turin/turin-main.htm Облачко грусти

16. http://ps.1september.ru/articlef.php?ID=200208709 Первое сентября

17. http://www.poezia.ru/memuser.php?sid=9 Поэзия.ру

18. http://www.poezia.ru/memstihi.php?sid=9&name=Илья%20Тюрин Поэзия.ру (стихи)

19. http://www.poezia.ru/person.php Поэзия.ру (эссе)

20. http://www.proza.ru/author.html?iljushok Проза.ру

21. http://www.poesis.ru/poeti-poezia/tyutchev/frm_var.htm Поэзия Московского университета от Ломоносова и до…

22. http://rulinet.ru/users/ilyushok/ Рулинет

23. http://www.russ.ru/ist_sovr/sumerki/20000901_turin.html Русский журнал

24. http://www.pereplet.ru/text/tyurin/ Русский переплет

25. http://rifma.com.ru/poet.php?is=ilya Русские рифмы

26. http://oleg-borisov.narod.ru/4-auth/post2.htm Сайт Олега Борисова

27. http://lib.userline.ru/samizdat/pub/ilya/ Самиздат

28. http://www.litera.ru/slova/polka/book.php?id=1101237002 Сетевая словесность

29. http://skit.silence.ru/Tjurin/index.html Скиталец

30. http://www.stihi.ru/authors.html?iljushok Стихи.ру

31. http://www.stihija.ru/cgi-bin/author.pl?Илья~Тюрин СтихиЯ

32. http://www.snezhny.com/autors.php?id=284 Снежный ком

33. http://www.svistok.ru/users/iljushok/uinfo/ Свисток.ru

34. http://tvorchestvo.by.ru/avtor/iltur/pesni.htm Творчество

35. http://my-works.org/content/works/author.html?user_id=827 Творчество для всех

36. http://www.tribuna.ru/material/200804/21-1.shtml Трибуна

37. http://www.trud.ru/Arhiv/2001/03/31/200103310600503.htm Труд

38. http://lib.userline.ru/4443?secid=17487&num=146 Юность

39. http://futurum-bm.ru/period_iliadom.php Футурум-БМ

40. http://www.litkonkurs.ru/index.php?dr=17&luid=3391 Что хочет автор?

41. http://lib.userline.ru/8063 UserLine

42. http://www.litafisha.ru/links/?s_id=all&id=31 Литафиша

 

и на других литературных сайтах.

 

******************************************************************************

КОЕ-ЧТО ИЗ ТВОРЧЕСТВА ИЛЬИ ТЮРИНА МЫ ПРОЧИТАЛИ В НАШЕЙ ГОСТИНОЙ:

 

РУССКИЙ МОДЕРН

Запись сообщения, сделанного в лицее РГГУ

 

Когда я начал максимально пристально и внимательно всем этим заниматься – разумеется в преддверии своей речи – я с внезапным недоумением понял, что мне нечего сказать о модернизме. Этому, может быть, есть две причины. Первая, разумеется, связана со всяким русским проявлением настроения, течения. Нельзя назвать что–то одно, единственное и оригинальное, русским модернизмом или модернизмом в России. Модернизм – это и конец XIX и чуть ли не двадцатые годы ХХ века; это и мировые войны – и первая, и чуть ли не вторая (потому что именно во время второй Ахматова писала «Поэму без героя», которая, может быть, оказалась завершающей для всей эпохи Серебряного века); это и черт знает что – и Африка, ставшая своеобразной внешней политикой модернистов; и вообще чуть ли не все, что может прийти в голову по этому поводу.

А вторая причина... Я думаю, она оказалась, может быть, наиболее трагической и наиболее верной – с точки зрения позднейших характеристик эпохи. Это ее непомерная, чрезвычайная изоляция от всех остальных: она едва ли не лишняя и в литературном процессе, и во всех остальных процессах, которые попадаются на глаза историкам. Действительно, Серебряный век – вечный второй. Но, я думаю, этому есть объяснения.

Самый беглый взгляд на то, что остается от эпохи, на то, что доходит до нас – это свидетельства, различные комментарии, критика и так далее. Так вот: самое незначительное во все это вмешательство показывает, что перед нами очень неслучайные и родственные (именно родственные!) связи с тем временем. Потому что это пишется сыновьями, потомками, просто дальними родственниками участников тех событий, возможно, и ими самими – что-то совсем раннее. И для меня это – прежде всего отпечаток той ситуации, которая породила такой организм, как Серебряный век.

Серебряный век поэзии и всего, что угодно в России – это и люди, и течения, и стихи, связанные между собой настолько, что чуть ли не генеалогическое древо можно из них составить. Это почти в прямом смысле родственники – что и оказалось для них смертельным, как видно, через сто лет. И видимо, если сейчас вспоминать Ортегу-и-Гассета, для которого это было «дегуманизацией искусства», можно предположить и то, что он имел в виду отчасти и такой семейный (то есть, совершенно неприживающийся в обществе) характер отношений между поэтами Серебряного века.

Если доискиваться и обращать внимание на то, почему именно поэзия оказалась в центре их интересов, их деятельности, можно, видимо, понять, что собственно занятие стихами здесь не стояло на первом месте. Это было скорее то, что было найдено (и найдено поразительно удачно) в связи с какими–то иными поисками. И эти поиски были поисками максимального отчуждения. Я думаю, отчуждения от своего государства прежде всего, и создания каких–то альтернативных его форм. Это всегда было модной и находящей спрос идеей в России, и это выразилось в создании десятков обществ. Полагаю, здесь были трагически перепутаны отчуждение от общества поэта – природное и исходящее более от того, что его не принимает «толпа» – с отчуждением сектанта, которое для него профессионально. В общем, принужденная зависимость. Секта и поэзия необычайно переплелись. И в конце концов дело доходит до того, что если мы имеем дело с великим поэтом этой эпохи, появляется неожиданно и незвано вопрос: можем ли мы всерьез относить его к той или иной группе. Всерьез ли Есенин имажинист? По-настоящему ли Маяковский футурист? И наконец, Мандельштам и Пастернак в самом ли деле относили себя к тому, к чему относили?

Но все-таки для этого времени еще более трагической мне кажется проблема игр поэтов со своим государством. Попытки – может быть, неосознанные? может быть, это настолько вошло в кровь и характер? – создания альтернатив, чучел. Это проявляется очень ощутимо, особенно если смотреть с высоты века, когда не слишком очевидное делается вдруг наиболее значимым: вероятно, из–за того, что мы оправдываем свои заблуждения, но не в этом дело.

Вообще идея эта, как вы знаете, была в почтенном возрасте. Существовали за 30 лет до футуристов и прочих – «Бесы» Достоевского; в конце концов, были декабристы, которые создали и прецедент и первую трагедию в этом смысле; было вообще очень многое – было и даже вошло в моду. Но удивительно, что, может быть, незаметный и неосознанный процесс поражения государству необычайно ярко влился в общую тему российской революции. С упадка символизма в начале десятых годов, когда начали создаваться многочисленные клубы, «цеха» и так далее, до революции прошло чуть ли не десять лет, и за это время ведущие участники (разумеется, не только ведущие) всех событий оказались настолько подготовленными к бунту, что, казалось, чуть ли не предвидели его. Валерий Брюсов – классик символизма, начавший еще в конце Х1Х века – сделался «видным» советским поэтом. Я не говорю уже о том, что произошло с Маяковским, может быть, отчасти с Блоком – он, правда, не успел все это развить, с Есениным – тоже отчасти... Однако это произошло, и это поразительно. Мне кажется, это один из феноменов Серебряного века. Трагедия его – величайшая трагедия – в том, что было только два пути. Серебряный век оставил себе только две дороги (я имею в виду, конечно, только оставшихся в России): либо это – Брюсов и Маяковский, либо – это Мандельштам, Ахматова и, если помельче, Клюев и множество других. Разумеется, не говоря о том, что эмиграция – только удесятеренная степень той же трагедии, хотя, если отвлечься, то эмиграция есть максимальная степень того отчуждения, которое закладывалось во всех манифестах Серебряного века.

Итак, с 1917 года нам становится ясно, что провалена, видимо, главная подсознательная цель символистов и их последователей. Фиаско ожидает попытка создания альтернативного государства, я бы сказал даже, альтернативных форм существования человека и общества. То есть «дегуманизация» общества. То, что связано с искусством – по Ортеге-и-Гассету – как раз осталось «дегуманизацией» именно в обычном негативном смысле, а не созданием чего-то принципиально нового. Эту трагедию модернисты чувствовали очень тонко и неотступно. Может быть, это и повлекло за собой такую длинную цепь самоубийств. Думаю, это произошло в том числе потому, что местом сложного эксперимента Россия была выбрана крайне неудачно: потому что только здесь государство всегда вне конкуренции по отношению к любым философским доктринам, искусству и так далее.

А в десятые годы модернисты вели себя смело, чрезвычайно смело: они издавали манифесты и манифесты. Сейчас это, может быть, кажется надуманным, но не тогда, ведь манифест – это форма общения монарха со своими подданными. Собрания поэтов имели своих диктаторов, своих классиков (это были Брюсов, Белый, Соллогуб, в Москве – Соловьев). Их сборища происходили в условленных местах, это была, например, «Бродячая собака» в Петербурге, где собирался «цех поэтов», имевший, кажется, собственный геральдику, символы и так далее.

То есть игра, конечно; но то, что идея Х1Х века, самая масштабная и самая привлекательная для ищущих умов, превратилась в игру – это, в общем, очень соотносимо в своем роде с декадансом. Потому что декаданс есть «последнее время» для тех, кто живет в нем, это – Апокалипсис. В свою очередь, превращение чего-нибудь в игру нередко становилось последней попыткой осуществить задуманное, последняя надежда, и уже скорее – для самолюбия.

Удивительно, что декаданс российской истории и декаданс российской идеи – идеи создания «другого» государства – слились в Серебряном веке. Думаю, это его сущность и главная (одна из главных) его черта. И конечно, трагедия: тот род трагедии, который всегда сопровождает любую раздвоенность.

 

Москва, 10 ноября 1996

 

 

РУССКИЙ ХАРАКТЕР

 

Мы живём в огромной стране, тихо переносящей пик своей национальной трагедии. Но если приглушить тишину, если вырастить свой внутренний слух до размеров народа – мы поймём, как действительно огромна наша земля, потому что с Приморья, Сахалина, Ставрополья, из Калининграда, с берегов Баренцева моря и Финского залива нам будут кричать по-русски примерно одно и то же: «нам плохо, помогите нам!» Это и есть наша география, потому что Россия кончается там, где кончается это горе, то есть кончаются наши люди. Именно в этом смысле размеры страны будут неумолимо сокращаться. Прошу вас, забудьте о карте!

Мы живём в огромной стране, которая стала такой в годы своей славы. Сейчас, в годы своей немощи, она подобна самолёту, чьё горючее закончилось высоко в небе. Ей приходится ловить чужие ветры, чтобы удержаться. Но такое не может продлиться долго. Приземлиться в этом положении можно только одним способом – упасть. Однако ситуация с самолётом куда более грубая и безвыходная, чем ситуация России. Падение безусловно последует лишь в том случае, если оставаться в небе. У нас же есть по крайней мере возможность метафизического перевоплощения в объект, близкий к земле – возможность из самолёта превратиться, например, в паровоз. Я говорю о непомерно раздутых национальных амбициях: даже во времена Гагарина в них читалась определённая патология, а теперь она стала очевидной. Причём несоответствие желаемого реальному играет здесь даже не очень важную роль. Существенно то, что в формировании положительного образа страны и её реального потенциала задействованы абсолютно разные механизмы сознания. Настолько разные, что никогда нельзя знать точно, какой акт последует за тем, как человек скажет: «мы – великая нация». Где-то, может быть, и есть народы, для которых такая фраза является позывом к продуктивной работе, но у нас , сказав это, обычно тянутся за следующей рюмкой. Такова, к сожалению, реальность. Но не нужно говорить, что это – русский характер.

Вообще, русский характер, если наблюдать его со знакомых «народно-патриотических» позиций, вещь неопределённая, да и неопределяемая. Причём на эту «малость» можно было бы и наплевать, если бы в стране царили всеобщее счастье и изобилие. Но в том-то и дело, что пресловутый характер сиречь национальное сознание почему-то не действует. Вспоминается картинка из рок-юности. Маленький захламлённый чуланчик в музыкальной школе; несколько голов склонились над стокилограммовым динамиком под названием «Лель» или «Мелодия». И вот, после многих часов, предназначенных для репетиции, но потраченных на колдовство с проводами, кто-нибудь вскакивает и начинает в исступлении метаться по комнатке, крича: «ну почему она не работает?» Это удивительное свойство – всё, кроме главного – сопутствует большинству производимого так называемым «отечественным производителем». Думаю, у каждого нашего человека дома есть собственная выставка достижений народного хозяйства, где можно увидеть заварные чайники без дырочки в крышке, плащи-дождевики без капюшона и много других интересных вещей. Похожий изъян при желании обнаруживается и в национальной идее. Казалось бы: и великое прошлое, и великая культура, и особенная стать – всё в наличии. Так почему же она не работает?

Что касается великого прошлого, то здесь имеет место одна печальная теоретическая ошибка, передаваемая из уст в уста уже на протяжении столетий. Если попытаться подкрепить аргументами тезис о величии России, мы убедимся, что этот тезис фактически опирается на один-единственный фактор: способность народа преодолевать экстремальные ситуации. Сбросили монгольское иго, победили ливонский орден, поляков, шведов, турок, фашистов, пережили десятки голодных лет, эпидемий и массовых репрессий. Допустим, что на этом основании страну можно назвать великой. И вот здесь-то делается абсолютно ни из чего не следующий вывод: побеждать врагов мы умеем – значит, и о себе позаботиться сможем. Но позвольте заметить, что ни война, ни голод не являются нормальными событиями в жизни народа: во всём мире их считают чрезвычайными ситуациями. А следовательно, поведение нации в подобных условиях вообще не может быть критерием её жизнеспособности, так как жизнь прежде всего состоит из нормального повседневного существования, «без войн и революций».

Но в этом смысле Россия преподнесла особый вариант, подобного которому в мировой истории не было. Во-первых судьба не очень часто баловала её периодами спокойной жизни, а во-вторых эта самая жизнь для подавляющего большинства населения проходила в условиях жестокой личной и экономической несвободы. И так как во время войн и смут человек, подвергаясь ежеминутной смертельной опасности, становится временно свободным ото всех общественных форм зависимости, русский народ видел во всякой нестабильности возможность выразить словом, поступком и подвигом то, что ему не удавалось выразить в нормальной жизни. История же предоставляла такую возможность слишком часто, и произошло неизбежное: Россия потеряла вкус к однообразной и повседневной деятельности (которая, к тому же, в капризном климате не приносила быстрых и постоянных плодов) – тогда-то родилась «птица-тройка».

Именно в таком контексте формировался русский характер – то есть, не он сам, а то, что принято им называть. В это понятие обыкновенно вкладывают этакую сказочную смесь беспечности, лени, «заднего ума» с изобретательностью и сноровкой, помноженную на острое словцо и возведённую в степень алкоголизма. Этот образ, безусловно, мифологический. Он создавался поколениями писателей, интеллигентов и просто говорунов, общим методом которых был взгляд на «народ» со стороны, извне. Это был многолетний суд сомнительных, никем не приглашённых экспертов, где здравые идеи одна к десяти мешались со всяким вздором типа ланкастерских школ и «хождений в народ» (мужики вязали доброхотов и сдавали их в полицию). И беда не в том, что радетели за народ были от него «страшно далеки». Беда в самом противопоставлении: народ – друзья народа, народ – народники. Немудрено, что с такой методикой «друзья» потерпели с народом массу неудач. Их собственный фольклор проникнут горечью поражения, причём его худшие образцы ударяются в озлобление, а лучшие приблизились к пониманию истинных причин фиаско. Глобальность этого исхода открывается в полной мере, если признать, что гигантская лавина неприкаянных идей самой образованной части русского общества вместо того, чтобы составить фундамент национальной мысли, вылилась в нелепое движение, с первой секунды своего бытия шедшее в ложном направлении, чем косвенно привела к власти Ленина. Кстати, Ленин в этом смысле был лишь последовательным выразителем описанного подхода: он просто в законодательном порядке разделил русское общество на две части – «угнетённых» и «угнетателей».

Но где найти тот источник, в котором безошибочно угадывался бы народный характер? Во всех штампах, какими изредка награждают русскую нацию её представители, при очевидной их пустоте читается какая-то безотчётная гордость. Предмет этой гордости становится не вполне ясным, когда, сняв с очередного слогана налёт сакральности, мы видим в нём истинную черту своего народа – стремление все духовные и физические силы направить на защиту от той страшной действительности и того жестокого исторического казуса, которые неотвязно на протяжении столетий сопутствуют ему. Так, в формуле «народ-богоносец» помимо заурядного шовинизма, который ничем не различается ни в русских, ни в немецких, ни в еврейских устах, видно лишь желание искать и найти защиты и высшей справедливости («правды»), принявшее в России поистине общенациональные черты. Похожим образом расшифровываются и «народ-терпеливец», и «народ-страдалец», и «особый путь», не говоря уже о «птице-тройке» -- и нигде не находится повода для гордости. Я десятки раз слышал, как абсолютно разные люди с одинаковым чванливым кокетством заявляли: «у России – путь особый». Что это за вирус и сколько лет он уже терзает несчастные умы? Едва ли Тютчев со своим четверостишием был первым больным. Этот проклятый «особый путь» на разные лады склоняется всеми, но никто ещё не признал, что особенность этого пути – в его патологичности! Гордиться недугом, с радостью демонстрировать всему миру свою грыжу – это ли настоящий русский характер? Однако это реальность.

Точно неизвестно, в какой мере в создании «образа русского человека» участвовал сам «русский человек». Когда имеешь дело с творческой фантазией писателя или публициста, трудно сказать, каков механизм преображения его личных впечатлений в текст – и, следовательно, невозможно судить о том, что теряется и что приобретается по пути. Кроме того, Гоголь с Достоевским и Салтыковым-Щедриным как свободные люди могли писать абсолютно всё, что хотели, и никто не вменял им в обязанность созидать объективный портрет среднего русского персонажа, тем более – олицетворённый русский характер. Не знаю, чем объяснить фальшивые, комические, подчас злобные картинки из «народной жизни». Может быть, у художника слова в тот день было настроение ни к чёрту или на улице его толкнул в бок мужик в лаптях – всё бывает. Но вдруг оказывается, что в этих картинках мы приобщились к совершенной и непреложной истине. Почему? Потому что забавные прибаутки вроде «Истории одного города», «Сказки о попе и его работнике Балде», эпизода с деревней Заманиловкой из «Мёртвых душ» столкнулись с любопытной российской традицией – находить в каждой строке любимого автора божественное откровение о судьбах Родины. А кем формируются эти судьбы – догадаться легко: какая бы идея не была подброшена элитой, частью жизни она станет лишь в той мере, в какой будет принята большинством населения. Поэтому любые литературные прокламации о будущем страны могли быть разве что плодом божественного откровения. Ведь представление об основной социальной силе у классиков было самое поверхностное – то, что барин увидал, выглянув из экипажа или выйдя с ружьишком из лесу в студёную зимнюю пору. А то, что поверхностно – при наличии таланта как правило смешно (Гоголь умолял знакомых присылать ему как можно больше смешных историй). А то, что смешно – пользуется неплохим спросом у книгопродавцев и редакторов периодических изданий. Вот вам и русский характер. Кстати, небезынтересно было бы узнать, что думают о нём, например, крестьяне – если бы хоть десятая их часть имела возможность излагать свои мысли в письменной форме.

Вот, вкратце, история формирования того лубочного образа, который мы привыкли называть своей национальной идеей (плюс все синонимы). И этот образ, несмотря на все его несуразности, в общем-то, положительный. Мало того, он даже является предметом некоей народной гордости. Так почему же он не работает? Почему он не плодит, как скатерть-самобранка, хлеб и зрелища на всю ораву? Очень просто. Потому что национальная идея – это совсем, совсем другое. А вышеописанный образ можно считать разве что самооправданием за её отсутствие. Но об этом чуть позже. Сейчас же я хотел бы, подводя черту, назвать те истинные черты народа, которые открываются внимательному зрителю сквозь огрехи яркой картинки.

За свою тысячелетнюю историю русский народ терял больше, чем успевал накопить. Уже в обозримом прошлом многие наши прекрасные черты претерпели разрушительное отражение в кривом советском зеркале. Исконная крестьянская любовь к земле и работе на ней обернулась стремлением переселиться в город и вести по возможности лёгкую жизнь (а иногда и просто иждивенческую – вспомните «обманутых вкладчиков»). Русские люди были доверчивы, но умели за себя постоять (облаву на разбойника или конокрада устраивали всею деревней) – теперь они подозрительны к каждому встречному и при этом беспомощны. Русское великодушие превратилось в равнодушие, гостеприимство – в скопидомство. Да и многое другое, что приобрели наши честные и добрые предки, мы, не всегда по своей вине, растеряли. Но вот всё жалкое, глупое, детское – осталось и приумножилось. Остались и живут на всех уровнях общества недальновидность, беспечное невнимание к себе и своему будущему. Осталась слепая вера в исполнение несбыточных грёз, соседствующая с неумением извлечь выгоду из простых подручных вещей. Осталось тупое чванство ко всему новому и иноземному, обратная сторона которого – глубокое неуважение к собственной истории и пренебрежение традициями. Черты, простительные неграмотному земледельцу средневековья, свободно перекочевали в конец тысячелетия – и продолжают укреплять свои позиции. Почему же так? Разве за века не изменились люди? Нет. Люди изменились, но народ – не столько люди, сколько отношения между людьми. Главный исход всех исторических и социальных перипетий нашей России в том, что мы уже очень давно не можем по-настоящему почувствовать себя народом , нацией, этносом. Единственная ситуация, когда это ненадолго удаётся – война.

Но нужно подводить итоги. На долю моего народа выпало не больше бед, чем на долю любого другого; но обидный нюанс в том, что большинство их исходило из его же недр. Собственная власть безжалостно уничтожала его, служа то монгольскому хану, то своему больному сознанию, то исторической необходимости, то мировому коммунизму. Собственная литература обзывала его «чернью», высмеивала в сатирических сценках или проливала по нём крокодиловы слёзы. Собственная экономика предлагала ему в качестве деятельности каторжный труд, орудия которого со времён Рюрика и до сих пор не претерпели существенных изменений, а в качестве отдыха – водку, водку и ещё раз водку. В итоге мы представляем собой генетически и духовно истощённый этнос, история которого может в любой момент начаться с чистого листа. Никакая «великая культура» не способна быть ответом на вопрос постороннего: «кто вы есть как нация, зачем вы жили и в чём ваш смысл?» Никакое «великое прошлое» не может служить оправданием загубленной судьбы, пропавшего таланта, потерянного счастья. Общество существует не для какого-то гипотетического отчёта перед инопланетянами, которым можно было бы предъявить иконы Рублёва, стихи Пушкина и самолёт Николая Гастелло, а для того, чтобы всякому достойному человеку в нём жилось хорошо. Просто хорошо, без излишеств – и поверьте, что этого будет достаточно для того, чтобы он почувствовал себя счастливым. В этом смысле национальный характер – таким должен быть и русский его вариант – это та уверенность в себе, та внутренняя аргументация, с которой народ движется к своей цели. Не более и не менее. В нём не место уловкам типа «особого пути» и «богоизбранности», поскольку они ведут прежде всего к внутринациональному чванству и межнациональным конфликтам. Любые идеи самобытности и самоизоляции способны существовать в нём лишь постольку, поскольку они могут служить его основному призванию – сделать жизнь людей лучше, но никак не для того, чтобы оправдать их бедственное и ничтожное положение. Пусть человек говорит: «я работаю, потому что того требуют от меня Аллах, Иегова, Христос, американская конституция, мои дети, моя семья, моя Родина»; но никто не вправе говорить: «я не буду работать, потому что у меня плохое правительство, плохие законы, плохая зарплата, плохая история, особенная стать». Возможно, не у многих народов есть такой характер – нет его и у русского народа. Но нам в нашей ситуации, мне кажется, он нужнее, чем кому-либо. Потому что ситуация наша такова, что невозможно никакое спокойное поступательное развитие, о котором говорят правительство и официозные «аналитики». Из этой ситуации существует только два выхода – либо смерть русских как дееспособной нации («падение самолёта»), либо появление у нас, наконец, характера и, вследствие этого, полное доброкачественное перерождение. Более чем вероятно, что народный организм уже не способен к такому взрыву: почти век целенаправленной селекции, когда лучшие люди отбирались для уничтожения, не мог не дать результата. Собственно, мы живём в то время, когда будет поставлен окончательный диагноз. И в ближайшие десять лет станет ясно – жить нам или умереть. Но если силы для генерации русского характера у нас остались, то для его появления требуются приличная власть и немного исторического покоя. Есть только один «аргумент» в пользу того, что такие условия в России создадутся: этих двух вещей одновременно на нашей почве ещё никогда не было.

Следующий год станет для всего христианского мира двухтысячным от Р.Х. – в смысле от Рождения Христа. Многим очень хотелось бы знать точнее, каким по счёту он будет до Р.Х. – в смысле до русского характера. И вообще – живём ли мы в той плоскости, где он ещё может появиться.

 

Коленцы - Москва, август 1999

 

 

 

И СМЕРТЬ НЕ ЖДЕТ В КОНЦЕ ВТОРОГО ТОМА…

 

НАБРОСОК

Мы забываем названия, звания избранных,

Мы называем забвение Божией волею.

Бог триедино царит над углами да избами.

Воля, не жалуя Бога, роднится с неволею.

Болью в неволе, в углах, и соседствуя, стало быть,

С Чистою силою, что дополняет Нечистую,

Корчатся строки в агонии почерка - старою,

Новою, среднею, вечною, этою истиной.

Истина есть: за углом, вон, видали в полтретьего.

Истины нет. Но недавно была, исповедалась -

С рифмою, все как положено: снова, как медиум,

Некто заносит подлунную письменность в ведомость.

В видимость. Тень от смычка посредине безмолвия -

Взрыв, меж зрачком и листом порождающий трещину

В виде строки - называется Божией волею.

Сном называется. Чудом. Как правило - вечностью.

Вечность граничит по берегу строк со Вселенною.

Карта им - сгусток извилин, зажатых в руке...

Как не признать, что и мир, полный тьмой и Селеною

Движется к точке.

К финалу строки.

К точке.

К

.

 

30.03.96

 

 

МОЕМУ ИМЕНИ

Репетируя Дух, сын с отцом оставляют меня одного,

Как забытую реплику - наедине с одураченным ухом.

И уже не вопрос означает спина, принимая автограф его,

А скорей - запасную тропу, чтоб надежнее скрыться от звука.

От любого. Теперь и ему здесь - какое житье?

Разве лишь обнаружить себя, наполняясь до горла на тризне.

Что и есть окончанье, виньетка: ответ забирает свое,

И орхестра, познав одиночество, за ночь становится жизнью.

Только некому жить. И осталось глядеться извне

В ниспадающий двор, где листву, точно пальцами Листа,

Подбирает июль. Да маячит в случайном окне

Удивленный Господь, четвертованный за триединство.

2.07.96

 

 

* * *

Я нес перед собою свет -

Фонарь ли? Нимб? Фитиль?

Он был один, скрепляя две

Моих руки, но был.

И был лишь потому, что знал:

Пока нас двое - ртуть

Еще в дороге; не финал,

И не пролог, но путь.

Но путь (исход) знаком лишь нам,

И на испуг чету

Не взять: каков ни есть - он там,

Без грима на свету.

…Он будет первым: им нельзя

Не быть. Свеча? Киот?

Кто б ни был он. Кто б ни был я.

Кто б ни был тот, кто ждет.

13.07.96 (ночь)

 

 

ШЕСТНАДЦАТОМУ ГОДУ

Не стойте за шторой. Вперед: я сегодня свободен;

Мне вправду шестнадцать, как чудится Богу и вам.

Не то, чтоб я рад с вами встретиться, не по погоде

Одетым. Но вы мне завещаны - с Ним пополам.

Я жил постоянно - в полшаге от «вечно»; бессменно,

Пожизненно, впрок, круглосуточно. Плюс ко всему -

Я понял бессмертье на ощупь, поскольку бессмертным

Одним лишь и стоит года завещать. Точно вам и Ему.

К чему я клоню? Я не рад вам, но надобно встретить;

Причем, не надеюсь на более нежные чувства к себе

От вас, ибо знаю: мы нынче одно. Только третий

Опять не явился. Опять - и на радость судьбе.

24.07.96

 

 

НОЙ

Одиночества нет. Лишь сознание смерти других,

Или собственной - это для вас одинаково плоско.

Только Бог и остался, оставленный мозгом, - как штрих

Для себя: чтоб не крикнуть про землю об этой полоске.

Память знает о времени то, что не видит в окне,

Но успела прочесть между «здравствуй» и брошенной трубкой.

«После нас - хоть потоп», как заметили те, что на дне.

Как заметит душа, возвращаясь обратно голубкой.

25.08.96

 

 

НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ

Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую;

и кто захочет судиться с тобою

и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду;

и кто принудит тебя идти одно с ним поприще, иди с ним два.

Евангелие от Матфея 5:39-41

 

Спаситель не знает ни имени, ни села,

А значит - не может судит, и твоя взяла.

Лицо, и одежда, и ступни при всех пяти -

Достойны руки принуждающего идти,

Судящегося и бьющего: он не тать,

Поскольку берет только то, что ты рад отдать, -

Не больше. Но если от Бога бежать - беги

От поприщ, одежды, и левой своей щеки.

30.10.96

 

 

ПУТЕШЕСТВЕННИК

Дощатый пол с губительною свечкой

Лишь только и могли тебя зачать.

Кому иначе эту бесконечность

Восьмеркою колес обозначать,

 

И слышать, вопреки неповторимым

Законам, утром плеск воды к бритью,

Да Троицу считать неоспоримой,

У жизни обучаясь не житью,

 

А цифрам, - словно маленькие деньги,

От скуки кем-то пущенные в рост -

Уже привыкнув к лишнему оттенку

На наволочке найденных волос.

1.11.96

 

 

(ЕККЛЕЗИАСТ)

Я лежу на диване. Передо мной

Стол, покрытый бумажною белизной

В декабре. Но единственная белизна

За окном - это цвет моего окна.

За окном - декабрь. А за ним - январь.

Птицы движутся, время стоит. Календарь

Разминулся со снегом, застрял в пути.

Или некуда больше ему идти.

Из рта навсегда вылетает речь,

И покой наш уже ни к чему стеречь.

Сняв халат, удаляются от одра,

Охладевшим надеясь найти с утра.

Снега нет. Нам нельзя потерять тепло:

Мы испортимся. Будто бы бьет в стекло

Постоялец - и видит еду, ночлег.

Мы не можем открыть, нам не нужен снег.

Мы уверены: это стучится он,

Не оставив следа от голов и крон,

Все, помимо себя, заменив собой -

Как умели лишь мы, и никто другой.

Мы в снегу. Если Бог попадет в метель -

Философия сгинет. И как постель

Будет выглядеть рай (или ад - как знать,

Коли смерть занесло, и не нам умирать).

После снега уже не мозги его

Объяснят: что есть серое вещество,

Как не сам он? Под силу понять ежу.

Снега нет. Небо счастливо. Я лежу.

6.12.96

 

 

ГЕОГРАФИЯ

Кому, как не тебе - по ремеслу

Родиться в глубине земли усталой,

Где пол определяют по веслу

Иди штыку в глухой руке у статуй;

 

По фонарю: когда погашен - день,

И ночь - когда разбит. По тени дома -

Что дом еще отбрасывает тень,

И смерть не ждет в конце второго тома

 

Всех писем, что оставишь по себе,

Всех адресов (все адреса так узки!),

Всех песен, где меж строк - лишь Бог и бег,

Да Нобель, окликающий по-русски.

7.12.96

 

 

ЭЛЕГИЯ ПОТЕРИ

 

Памяти Иосифа Бродского

 

1

Была зима, и город утопал

В мечтах освободиться от халата.

Больницы плыли в сумерках, и в латах

Шли поезда, уже не чуя шпал.

Легчали елки. Цифра на щеке

Календаря впустила единицу

И замерла от страха разрешиться

Уродливым ребенком; и в руке

Хозяйки замаячили счета.

Домой брели, как будто уступая

Дорогу - ибо где-то шла слепая,

Но знавшая о будущем Тщета.

Спаситель вырос: девятнадцать лет

И сорок дней, помноженные на сто.

И детский шаг по утреннему насту

Вовсю хрустел - и оставался след,

Ведущий по известному пути:

Из будущего - в прошлое. И рядом

Плыла Нева с одним сплошным фасадом -

Медлительна, но вечно впереди.

И как бы с виду ни были просты

Глухие окна, брошенные гнезда,

И на ладонь ловившиеся звезды,

И на ночь разведенные мосты -

Все это не для нас принесено:

Динарии машинных фар и блюда

Вечерних площадей, кристалл кино,

И в небе очертания верблюда.

Не в нашу кухню привела звезда

Через пустыни Финского залива

Горсть путников, идущих торопливо,

Идущих прямо, знающих куда:

Туда, откуда слышно «Спи, сынок»

На голос неоконченной кудели.

Пустая даль, пустые колыбели,

Арабский шелк, от лихорадки ног

Дающий рябь, а временами - шторм,

Созвучный волнам ленинградских штор.

 

2

Они пришли и стали полукругом,

И в каждой бороде плеснула ругань,

И каждый думал. Что еще сказать.

Родился шаг - и все пошли назад.

Шли по следам, уничтожая вехи.

Снег бушевал и налипал на веки,

Тюки брюхатил, гибнул в бороде.

И каждый думал о своей беде.

Боль множилась, и вывела из ночи;

Снег перестал, они открыли очи -

Как будто сняли календарный лист.

И каждый понял: мир, как ясли, чист.

Потеря есть материя. Она

Сама предмет, поскольку вызывает

Из памяти предметы, высыпая

Шкатулку существительных до дна.

Потеря сохраняет вещество

Потерянного, выдавая вместо

Лишь некий ключ - а не пустое место.

Я верую, что будет существо,

Способное понять невозвратимость

Как вещь; вернее - как необходимость

Не возвращаться, зная исподволь,

Что эти слезы - вечность, а не боль.

20.01.97

 

 

НАЗАД

Я знал свой дар - и в осторожном тоне

Молился укороченной строке,

И жил, как шум в опустошенном доме,

Волной на позабытом молоке.

 

Росла в небытии и глохла в мире

Бемоль, неразличимая вдвоем,

И ловкость пальцев, странную на лире,

Я слышать стал в сознании моем.

 

И ощутил, как временность и вечность

В бегах от глаз - образовали звук.

И злым дуэтом скорость и беспечность

Листы марали без участья рук.

 

Я не читал написанного ночью:

И разве что, оплошно находя

Среди бумаг былые многоточья, -

Их суеверно прятал, уходя,

 

Чтоб память не оставила улики

Для тех времен, когда я, сквозь слезу

Увидев увеличенные блики,

К бессилью на карачках доползу.

23.01.97

 

 

ПАРКЕР

(Мои чернила)

Я говорю: я не прерву письма

До черных дней, до пиццикато Парки, -

Но ты - мой черный день, флакончик Паркер.

Какая за тобой настанет тьма?

 

Какая чернота, ты скажешь ли,

И что за глушь, не знающая вилки,

Быть может действеннее замутненной мглы

Твоих следов на горлышке бутылки?

 

Ты, о флакон, ты не бываешь пуст.

И я, как Ив Кусто, в твои глубины

Всего на четверть обнаружил путь.

Даст Бог - я опущусь до половины.

 

Даст Бог дождя, даст ночи - я приму

И на себя частицу океана;

Даст горя, Паркер, - и в густую тьму

Мы вступим вместе, как в дурные страны.

 

Ты знаешь их. Ты мне переведешь

Их крики и питейные рассказы,

Пока и сам за мной не перейдешь

На тот язык, что за пределом фразы.

 

Где Паркер мой? Я многого хочу.

Перо не смыслит крохотной головкой.

Я только море звукам обучу:

Оно черно. Как след руки неловкой.

16.04.97

 

 

ПРОВИНЦИЯ

Городок, городок... То и дело

Словари, спотыкнувшись, плюют

На бесовское место; и мелом

Побелен придорожный уют.

 

Как личинка заводится в Боге

(Не спеша: весь орех впереди), -

Переводишь бессмысленно ноги

И теплу доверяешь пути.

 

Вот как сделано счастье России,

Счастье мук и земного кольца:

Будто мы дурачка упросили

Нам ни меры не дать, ни конца.

 

Вот что сделала даль: бесполезный,

Потому и единственный жест.

Мы не спорим - как век наш железный,

Все занявший, не требовал мест.

 

И беспечность - избыток кромешной,

Для которой и души тесны,

Тьмы и бедности - только поспешный

Крик с вершины, что мы спасены.

 

Три часа не хочу оторваться.

Будто в лжи откровенье нашло

То, что вслух побоялось сорваться,

Но и в истине жить не смогло.

 

Небо движется как-то толчками.

Гибель - спешка, густой недосуг.

Все, что нужно, мы делаем сами -

Лишь у горя не тысяча рук.

21, 22.04.97

 

ОСТАНОВКА

Как кружатся кварталы на Солянке,

Играя с небом в ножики церквей,

Так я пройду по видной миру планке -

Не двигаясь, не расставаясь с ней.

 

Дома летят, не делая ни шагу,

Попутчиком на согнутой спине.

И бег земли, куда я после лягу,

Не в силах гибель приближать ко мне.

 

Танцует глаз, перемещая камни,

Но голос Бога в том, что юркий глаз -

Не собственное тела колебанье,

А знак слеженья тех, кто видит нас.

 

Среди толпы Бог в самой тусклой маске,

Чтоб фору дать усилиям чужим:

Чей взор богаче на святые пляски?

Кто больше всех для взора недвижим?

30.04.97

 

 

ДОЖДЬ В МОСКВЕ

Немногие увидят свой конец

Таким, каким я вижу этот ливень,

Где медленно из облачных овец

Вдруг молния высвобождает бивень.

 

На улицах спокойно. Полных вод

Хватило для того, чтоб все колеса,

Все фары, каждый каменный завод,

Все небеса - удвоились без спроса.

 

И время ненаказанным бежит,

Но розга не впустую просвистела.

Во всем, к чему он сам принадлежит,

Глаз не находит собственного тела.

 

А значит, все на месте, все с тобой.

Жизнь и разлука с ней неразличимы,

Но первая отходит от второй

На полшага: мы делаемся зримы

 

Самим себе и миру самому.

Таков последний миг, но не расплаты.

Мы вытесняем, погрузясь во тьму,

Свет в последождевую кутерьму -

На плиты стен и кровельные латы.

1.05.97

 

 

РУБЛЕВ

Мне чудится счастье, не данное мне,

Когда посторонним пятном на стене

Я вижу богиню и сына ее

И тело теряю свое.

 

Мне кажутся знаки их временных бед

Навечно влитыми в мой собственный свет,

Как будто узла этих лиц тождество

Дало мне мое Рождество.

 

Здесь два расстоянья меж них сочтены.

Одно - сокращенное взглядом жены,

Второе - Ему в складках мглы золотой

Открылось доступной чертой.

 

И воздух сгустился. И трещины дал

Трагических судеб единый овал,

И мимо две жизни прошли, и года -

Как им и хотелось тогда.

 

И слезы встают за пропавшей спиной,

Минутой терпенья скопляясь за мной.

И в недрах земли, где минуты не жаль,

Со звоном сломалась деталь.

8.05.97

 

 

* * *

В мгновенной и чуткой отваге -

Вот словно по зову блесны -

Я ощупью лезу к бумаге

И не узнаю белизны.

 

К сплетению равных волокон

Пытаясь добавить свой след, -

Вот я отшатнулся от окон,

Когда зажигается свет.

 

Вот копится пыль на деталях

Ребенком разобранной тьмы,

И мерно качает усталых

Движенье гранитной кормы.

 

И буквы выходят из пальцев,

(Я сделал, и лег на живот)

Как будто бы племя страдальцев

Во мне неизменно живет.

 

Что звезды, их ласковый лепет

Лишь ночью на слух различим -

Ручной и заемный мой трепет,

Как смерть, не имеет причин.

 

Бумага - их смертное поле.

Спускаясь в последний приют,

Их зрение рыщет на воле,

Не зная, что встретит их тут:

 

Вот ночь, как зовущие блесны,

Вот мы остаемся одни,

Вот пыль, вот и окна (как просто!),

Вот свет - вылетают они.

10.05.97

 

 

ЧЕРНАЯ ЛЕСТНИЦА

Конец весны в предместие больниц.

Людей как не было, две-три машины,

И голоса таких незримых птиц,

Что словно купы бесом одержимы.

 

Нельзя запоминать вас наизусть,

Кварталы детства. Дом для пешехода

Уже постольку означает грусть,

Поскольку в нем тот знает оба входа:

 

Парадный первый, видный исподволь,

Как будто жизнь его внутриутробна -

Но вещь сама перерастает в боль,

Когда второй предвидеть мы способны.

 

Исчерпывая кладку стен собой,

И завершая дверцею жилище -

Он боком входит в память, как слепой,

Который трость потерянную ищет.

28.05.97

 

 

ДЛЯ ПУШКИНА

Я буквой начинаю стих,

Когда мне хочется начала -

И в черных записях моих

Найдутся три инициала.

 

Они не значат ничего.

И вздор под ними ими правит,

Но имя бога своего

Им каждый облак предоставит.

 

Один из них избрал я сам

Для поклонения дурного:

В двух буквах обратится к вам

Мой неуспешный Казанова.

 

Второй выходит на крыльцо,

Как будто вонь избушки гонит

Его наружу, но лицо -

В любом Пегаса с места стронет.

 

Обоим словно ведом код,

Что позволяет внутрь пробиться -

Но только третий каждый год

Ко мне просителем толпится.

 

Я слышу гомон у дверей

И жду колеблющимся ухом

На промелькнувший тут хорей

Настроиться коварным слухом.

 

И в почерневших небесах,

Чужая нашему испугу,

Проходит буря на глазах

У мира к розовому югу.

6.06.97

 

 

* * *

В дурном углу, под лампой золотой

Я чту слепое дело санитара,

И легкий бег арбы моей пустой

Везде встречает плачем стеклотара.

 

Живая даль, грядущее мое -

Приблизилось: дворы, подвал, палата.

Всеведенье и нижнее белье

Взамен души глядят из-под халата.

 

Тут всюду свет; и я уже вперед

Гляжу зрачком литровой горловины;

И лишний звук смывает в толщу вод,

Пока строка дойдет до половины.

 

Я счастлив, что нащупал дно ногой,

Где твердо им, где все они сохранны.

Я возвращусь, гоним судьбой другой -

Как пузырек под моечные краны.

11-13.08.97

 

 

 

 

 

********************************************************************************

ИНТЕРВЬЮ

 

Дорогие Друзья! Приветствуем в нашей гостиной маму Ильи Тюрина, президента Фонда памяти Ильи Тюрина, журналиста – ИРИНУ МЕДВЕДЕВУ.

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Здравствуйте, Ирина! С первым весенним днем Вас! Я не знаю, как в Москве, но в Ереване бегут ручьи, кое-где на пригорочках пробиваются слабенькие стебелечки зелени, на улицах продают подснежники. И в нашей гостиной на столе один из таких букетиков. Пусть наша встреча пройдет под музыку капели и нежный аромат первых цветов, хотя и это не сможет полностью заглушить боль потери, тоски и безысходности. Мир все-таки устроен как-то несправедливо: некоторые, прожившие свой век, мечтают о смерти, а некоторые, в расцвете сил, с большим творческим потенциалом, покидают его, не успев реализовать свой Талант в полной мере. Илюша - несомненно талантлив. Написав в юном возрасте столько ярких, поражающих своей философией произведений, он праву заслужил звание Гения, не говоря уже о других талантах мальчика.

 

Ирина, расскажите, как все начиналось? Первое творение Илюши? В каком возрасте? Как Вы отнеслись к этому?

 

Первая публикация Илюши? Его чувства, связанные с этим событием?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Здравствуйте, дорогие авторы и гости сайта «Что хочет автор»!

С наступившей весной! В Москве дивная погода: яркое солнце (будто и не было темной морозной зимы), легкий бодрящий морозец, да к тому же и масленица идет… Все это радует и вселяет надежды…

 

Первое стихотворение Илюши я не смогу выделить. Практически с первыми словами Ильи в нем начала вырабатываться та затаенная энергия, которая потом (годам к шести) вылилась в неудержимое стихотворчество. Познавая мир, Илья рифмовал всё со всем. Он, как правило, не задавал вопросов – этих бесконечных «почему» я никогда от него не слышала. Он строил вопрос в виде ответа: «Небо синее, потому что...» И высказывал свое предположение. Посильные объяснения он тоже выслушивал, но тотчас дополнял своими – уже на основе только что полученных сведений. Его догадки были очень точны. С ним было безумно интересно. Очень скоро я поняла, что из участника процесса превращаюсь в восторженного наблюдателя. Впрочем, один помощник ему все-таки потребовался. Он выбрал Пушкина! Вот как сам Илья пишет об этом лет в девять:

 

К пяти годам он думал много,

«Полтавский бой» не только знал,

Но даже сам его читал.

И выбирать стал понемногу

Себе писателя дорогу...

 

Субботу и воскресенье мы, как правило, проводили в своих любимых Сокольниках и посвящали прогулки по парку «фантазиям». Там мы затеяли устную литературную игру «Караджупыч с портфелем»: этот забавный персонаж ложился спать, обедал, гулял, появлялся на службе, в кино или в бане, ни на минуту не расставаясь с портфелем. Там же родились и первые настоящие стихи Ильи. Два из них – «Ночь тиха» и «Странно, но вот я опять один...» Они опубликованы в 1992 году в журнале «Недоросль» - это и была первая Илюшина публикация (если не считать рукописного школьного, а затем и лицейского журнала...) Надо сказать, что слово и «художества» (Илья еще много и хорошо рисовал) в конце концов объединились в созданном Ильею домашнем театре. Раз в месяц мы получали красочное зрелище: в огромных рисованных декорациях самозабвенно действовали вырезанные из картона и раскрашенные герои написанных Ильею же пьес или инсценировок сказок Пушкина, «Трех толстяков» Олеши, «Щелкунчика» и «Золотого горшка» Гофмана...

 

Воображение Ильи, склонное в равной степени к «фантазиям» и к исследованию, создало к 13-ти годам сначала хронику мифической страны Ларр с четко выверенной иерархией правителей, а затем и ее поэтический аналог – наподобие прочтенной тогда же «Божественной комедии» Данте. О том, как серьезно относился Илья к этому своему творению, свидетельствует авторское послесловие к «Четырем сюжетам для прозы»: «В своей жизни я написал две законченные поэмы». Речь идет о «Двух Твердях Ларских» и о «Раздвоении личности. Прогулки по Арбату» (1994).

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Первое Признание?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Как рано Илья Тюрин ощутил в себе дар? Я думаю, оформление этого чувства шло с самых первых минут и не закончилось до последней. Этим переживанием насыщены многие его стихи:

 

Я знал свой дар – и в осторожном тоне

Молился укороченной строке,

И жил, как шум в опустошенном доме,

Волной на позабытом молоке...

 

А квинтэссенцией, сгустком этого «знания» стало крохотное автобиографическое эссе Ильи: условно (уже после гибели Ильи) мы так и назвали его – «Дар»:

 

«...Подобно всем одаренным людям, он с детства пытался снять мерку со своего таланта, глубинно зная, что какова бы ни была истина – ему всегда легче обладать собственноручным вымыслом, нежели доверять должность оценщика чужому и неуправляемому глазу. Он хотел знать сейчас же и доподлинно: какой силы дар ему достался, и в чем этот дар, – он понимал, что ответа не будет, и это придавало его поискам черты трагической судьбы, в то время, как положительный ответ дал бы ему счастливое успокоение. С начала жизни минуло двадцать лет, и большую их часть эти искания будто дремали внутри него, происходя наравне с распадом пищи или с механизмами сна, но бывали моменты, когда он буквально кидался на вещи и окружение, точно отвлекая себя от единоборства со внутренней негативной уверенностью, наросшей в рассудке за период внешнего покоя, и поминутно со страстью экзаменовал себя на гениальность…»

 

Первое настоящее признание Илья получил в лицее, и связано это не со стихами, а с песнями, написанными для созданной им лицейской рок-группы «Пожарный Кран». Это был уже 1995-й год. Он – один из солистов группы, бас-гитарист (артистическое имя - Гавриил Семенофф) и сочинитель песенных хитов. 18 мая 1996 года последний публичный концерт «ПК», который имел успех, был записан на видео. Впрочем, тотчас после концерта группа перестала существовать, поскольку Гавриил Семенофф вышел из нее. Песни Илья продолжает писать, их общее число достигает шестидесяти. А последняя песня «Почему так случается?» - написана им 24 августа, в день трагической гибели.

А стихи в это время – отдельная история. Сквозь детские чувствования, игры, перипетии лицейских дней - прорастает ПОЭТ. Идет несомненная и очень интенсивная духовная работа! Работа, невидимая окружающим, но ясно торящая дорогу ПОЭТУ… Есть и осязаемый рубеж, разделяющий два мира Ильи: известие о смерти Иосифа Бродского. С этого момента всё для Ильи стремительным образом меняется. Он и без Бродского был бы поэтом, но с Бродским им стал: «Это ты предсказал мне мой путь», - напишет Илья в одном из своих поздних стихотворений. В его дневнике это документально зафиксировано. До 28 января 1996 года - предчувствие, предощущение, собирание сил. После 28 января - бросок! Пришла пора действия!

 

«Я впервые ощутил себя поэтом, через десять лет после первого стихотворения. Это – вне меня; это – вне четырех четвертей, в которые я больше не могу себя заталкивать, - пишет Илья в дневнике. – Я должен писать…»

С января 1996-го по июнь 1997-го Илья и написал все свои стихи. Плюс драматические сцены «Шекспир» – блестящий экспромт. Если только можно назвать экспромтом результат предыдущих длительных и основательных размышлений о природе творчества и возможностях поэта, естественно сопутствующих стихосложению, а у Ильи этот процесс к моменту написания «Шекспира» достигает своего пика. Вот почему, написанные в два дня, без каких-либо помарок в блокноте, будто просто выписанные слово за словом, чрезвычайно в то же время зрелые не только мыслью, но и чувством в два дня, без каких либо помарок… Через месяц – прощание, как ему кажется, со стихами – в стихотворениим «Финал»:

 

Семнадцать лет, как черная пластинка,

Я пред толпой кружился и звучал,

Но, вышедши живым из поединка,

Давно стихами рук не отягчал.

 

Мне дороги они как поле боя.

Теперь другие дни: в моем бору

Я за простой топор отдам любое

Из слов, что не подвластны топору.

 

Подняв десницу, я готов сейчас же

Отречься от гусиного пера.

И больше не марать бумагу в саже,

Которая была ко мне добра.

 

Я здесь один: никто не может слышать,

Как я скажу проклятому нутру,

Что выберу ему среди излишеств

Покрасочней застольную игру.

 

И возвращение к стихам – в августе 1999-го, когда Илья напишет стихотворение «Рождение крестьянина». До роковой черты оставалось чуть более двух недель…

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Жизненный девиз Илюши?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

1996 год приносит первые разочарования. Илью вдруг охватила горячка возможных публикаций – в настоящем журнале! Вернее, эту горячку спровоцировала я, поскольку имела довольно обширный круг знакомых в «литературном мире», а значит, и довольно большие иллюзии. Словом, главный редактор новомодного альманаха, публикующего стихи Бродского, Сапгира, Рейна, назначил нам встречу в ЦДЛ, благосклонно посмотрел «Сны Иосифа» и еще несколько стихов и сказал: «Будем печатать!» Потребовал принести фотографию Ильи, пригласил его на устные вечера поэзии, которые проводил в избытке, улыбался и жал руку при встрече, но так ничего и не напечатал... В дружественной газете, даже не читая стихов, пообещали публикацию и заказали предисловие к ней. Я адресовала просьбу Илье. Он долго отказывался писать сам о себе, потом предисловие все-таки сочинил (теперь оно открывает многие публикации Ильи). Но оказалось, что «ответственный» за рубрику терпеть не мог Бродского, а подборка, естественно, начиналась «Снами Иосифа»... Стихи не опубликовали…

 

Первые неудачи с публикацией стихов – естественные и даже обязательные для любого начинающего поэта – направили внимание Ильи на новую проблему: а что же собственно такое гуманитарная мысль, в чем ее сила и слабость. Тем более, что к весне 1997 года он пробует себя в журналистике – пишет и публикует рецензии на спектакли, посещает выставки, философские собрания, музыкальные салоны… Словом, изучает материал изнутри. Через год все эти наблюдения подвигнут Илью начать фундаментальный труд «Механика гуманитарной мысли»... А пока приходит к ошеломляющему выводу: он, выпускник гуманитарного лицея, гуманитарием не будет!

 

И вот результат: когда все его друзья пишут заявления с просьбой считать выпускные экзамены в лицее вступительными в РГГУ, Илья не делает этого. Он станет химиком, нет – врачом, и единственно потому, что видит в медицине практическую философию. В его формуле «хочу спасать людей и знаю, как» (вот и жизненный девиз Ильи!) было то же, что для философа в формуле «хочу понять, что такое мир и человек в нем». А с другой стороны, врач – это ли не профессия для мужчины? Год Илья работает санитаром в знаменитом «Склифе» - Институте им. Склифосовского. От этого периода остается гуашь «Санитар» и два стихотворения: «Песня санитара» и «В дурном углу, под лампой золотой…»

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Ирина, Вы были близки с сыном... Как Вы думаете, от чего Илья переживал духовные метания? Поиск смысла жизни или, может быть, предчувствие и жажда самореализации, или что-то иное?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Да, конечно, размышления о жизни, поиски ее смысла - составляли существо Илюшиной жизни. Мало того, они и были его жизнью. Илья родился в благополучное семье, не знал лишений, внешняя сторона его жизни проходила вроде бы без особых потрясений, но он родился ПОЭТОМ и ФИЛОСОФОМ– и этим все сказано.

 

Илья с малых лет начинает осознавать ОТВЕТСТВЕННОСТЬ и ТРАГЕДИЮ, которые несет в себе дар ПОЭТА. ПОЭТ – это не умение рифмовать строчки и даже не призвание. Это - СУДЬБА. Очень хорошо об этом сказал сам Илья, написав однажды:

 

«…Трагедия человека, при условии, что он ПОЭТ, в его судьбе уже состоялась: вторжение поэзии в любую жизнь и есть трагедия человека. Поэт говорит не так, как говорит человек – и со временем это начинает определенным образом направлять его мысли.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, ПОЭТ НАХОДИТСЯ ТАМ, ГДЕ ЧЕЛОВЕКА НЕТ.

ТРАГЕДИЯ ЧЕЛОВЕКА состоит в недосягаемости этого «там».

ТРАГЕДИЯ ЖЕ ПОЭТА заключается в невозвратимости оттуда…»

 

И конечно, Илья думал о том, о чем думает каждый человек, вступающий в жизнь. И что, в конечном счете, составляет основу человеческой мысли:

 

ЛИЧНОСТЬ: КТО ТЫ? С ЧЕМ ТЫ ПРИШЕЛ В ЭТОТ МИР?

ДАР: ЧТО ЕСТЬ ТВОРЧЕСТВО?

В ЧЕМ СМЫСЛ ЖИЗНИ?

СМЕРТЬ: НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ и НЕИЗБЕЖНОСТЬ …

ЛЮБОВЬ: ЭКВИВАЛЕНТ БЕССМЕРТИЯ…

БОГ: ПОЗНАНИЕ и ПРИМИРЕНИЕ…

 

Эти труднейшие и неразрешимые вопросы, над которыми тысячелетиями бьется философская мысль, Илья стремительно осваивал в стихах и эссеистике. И делал это так ярко - хотя и спорно, и по-мальчишески беззащитно, без оглядки на литературные авторитеты. Вступая в диалог с Богом! Мы даже объединили эти стихи в отдельный цикл «Мое Рождество», а Марина Кудимова проанализировала в эссе «Взгляд в небеса отцов» - оно опубликовано в первом выпуске альманаха «Илья» (М., 2002). Ее электронный вариант - на сайте «Дом Ильи»: http://ilyadom.russ.ru/dit2holl/dit2ilyapremia/20051110-mk.vz.html

 

* * *

Ломая лед в полубреду

Двора ночного,

Я скоро, может быть, сойду

С пути земного.

Когда один (нельзя двоим)

Спущусь глубоко -

Кто станет ангелом моим,

Кто будет Богом?

И почему - на высоте,

Внизу и между,

Мы вынуждены в простоте

Питать надежду

На некий разума предел -

На область духа?

Набат как будто не гудел,

Да слышит ухо.

Как нацию не выбирай -

Она режимна.

Известно, хаос (как и рай)

Недостижим, но

Не в этом дело. Потому

И в мыслях пусто:

Не доверяющий уму -

Теряет чувство.

 

15.01.1997

 

«…Но и из первого взгляда видно, какое это уже было явление. И в 16-ть лет вполне готовое, что есть знак действительно ГОСПОДНЕГО ДАРА, который обыкновенно дается весь, и человек только постигает его по росту лет…» - написал об Илье известный критик Валентин Курбатов (Псков).

 

«Гениальность брезжила в нем», - сказал об Илье пермский поэт Борис Гашев, познакомившийся со стихами и статьями Ильи буквально за месяц до собственной кончины.

 

А поэт и эссеист Марина Кудимова, прочитав книгу Ильи «Письмо» (М., ХЛ, 2000), назвала ее «главным событием миллениума». Став первым председателем жюри Илья-Премии, она жарко отстаивала мысль, что «гениальность – это свойство юности»:

 

«…Мы сделали вид, что не помним истории мальчика Пушкина и старика Державина. Мы забыли, что гениальному юноше Михаилу Лермонтову было неполных двадцать семь лет, когда его убили. Мы не хотим вспоминать, что при царском дворе принимали юного Есенина... Мы думаем, что литература – это прерогатива взрослых, респектабельных, очень авторитетных людей, которые выступают по телевидению, раздают интервью... А на самом деле гениальность – это свойство юности или даже отрочества. Другое дело, что в девяносто девяти случаях из ста она вместе с юностью проходит, а дальше остается только этот самый образ жизни, более или менее достойный.

Илья доказал и то, что продолжается эпоха мальчиков Достоевского – мальчиков, которые звездное небо предпочитают всем радостям нашей грешной земной суетливой жизни. В такой невероятно рациональный период времени он ухитрился быть философом-идеалистом самой высокой пробы. Когда я читаю многие строки философской эссеистики Ильи, я ловлю себя на чувстве стыда за свою весьма взрослую жизнь перед этим трезвым и немного насмешливым взглядом. Полагаю, что по своему дарованию и на этот взгляд Илья вполне имел право…»

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Вспомнилось одно пророческое стихотворение Илюши про август. Не могли бы Вы его процитировать и сказать, когда оно было написано?

Все-таки, предчувствие было...

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Это даже не стихотворение, а набросок к будущему стихотворению, я нашла его в записных книжках Ильи:

 

Я, августейший.

Это - скорее беда, чем окрик

Лавра с вершины чела, недоступного даже

Собственным мыслям; с той благородной охры,

Что ослепляет хрусталик зеркала, делая влажным

Глаз…

 

Апрель 1996

 

Это и есть несомненное ощущение своего дара и предчувствие неминуемой беды: Илья погиб 24 августа 1999 года…

 

Впрочем, любой настоящий ПОЭТ знает (или чувствует) о себе очень много. И вплетает это знание в свои стихи. Все стихи Ильи – одно сплошное пророчество! Я это как мать поняла сердцем еще, когда он читал мне в ночной тиши только что написанное:

 

Не вставай: я пришел со стихами,

Это только для слуха и рук.

Не мелодия гибнет, стихая -

Гибнем мы. Да пластиночный круг.

 

Потому что - поймешь ли? - у смерти

Нет вопроса «Куда попаду?»

Нет Земли: только Бог или черти,

Только рай или ад. Мы - в аду.

 

То есть гибель - не администратор,

И не распределяет ключи:

Все мертвы. Она лишь регулятор

Этой громкости. Хочешь - включи.

 

Поразительно, как мы охотно

Поворачиваем рычаги!

Между ними и этот. Погода

Ухудшается. Снег. Помоги.

 

17.12.96

 

«Потише, Илюша, потише, поспокойнее», - просила я сына, понимая, что мысль изреченная – не столько ложь, сколько материализация этой самой мысли… Но как можно было утишить то, что находилось в подкорке, что было предчувствием, судьбой… И оно рвалось наружу в трагических строках, настоящий смысл которых стал понятен уже после того, как практически не умеющий плавать Илья со словами «Надо плыть!» вошел вслед за приятелем в воду Кировского затона на Москва-реке и уплыл навсегда…

 

«Водяные сноски» Илюшиных стихов-предчувствий заметила Марина Кудимова, написав замечательное эссе об Илье: «Столько большой воды! Аквапоэтика: Александр Пушкин, Илья Тюрин». А для меня навсегда пронзили четыре строчки, обращенные к дереву на берегу реки:

 

На взгляд со дна - ты состоишь из гнезд

И звуков, давших смысл шумерской фразе

Ветвей; страниц - исписанных до слез

Творцом. И им же скомканных в экстазе.

 

«Дерево», 28, 29.04.96

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Термин "сетелитература" появился относительно недавно... Как Илья относился к размещению произведений в интернете?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Со дня гибели Ильи прошло только шесть с половиной лет… Но как с тех пор изменился мир! Трудно поверить, но Илюша так и не встретился с интернетом в жизни. Он даже писал стихи от руки, и только потом «вбивал» их на моей пишущей машинке (у него так и записано в дневнике: «всю ночь боролся с пишущей машинкой»). А когда в доме появился компьютер (не подключенный к Интернету, он являл собой вид все той же, но усовершенствованной пишмашинки), завел в нем свою страничку и «вбивал» уже статьи и эссе. Но чаще – диктовал их мне с листа, а я вносила их в компьютер.

 

Так было и в августе 1999-го. В то время его серьезно занимал вопрос будущего России и, в частности, как повлияет на него грандиозный политический спектакль, разворачивающийся в стране задолго до предстоящих выборов в Думу и на пост президента. Партии плодились с чрезвычайной быстротой, и все они домогались внимания молодежи как самой перспективной части населения. Илья ответил им статьей «Видеопиратам смертельный бой. По дешевой цене» (она была опубликована 6 августа в «Парламентской газете»). Затем написал статью «Русский характер» (опубликована в «Литературной газете» 6 октября 1999). И еще одну (последнюю) статью на актуальную тему: манипулирование незрелыми душами молодых лидерами Союза правых сил...

 

Эту-то статью «Их дело правое! Кто победит?» я и вводила в компьютер под диктовку Ильи в наш последний совместный вечер 23 августа. Когда попыталась сгладить несколько резких замечаний относительно одной политической персоны, он подскочил в кресле: «Как ты не понимаешь – они же могут придти к власти!» Потом еще раз прокрутил какие-то музыкальные фрагменты на диктофоне – на завтра он сговорился с IPSE записать у него дома в Строгино несколько новых песен, и уже совсем ночью смотрел по видео последний фильм очень почитаемого им, рано ушедшего санкт-петербургского композитора Сергея Курехина...

 

Так что вся интернет-история Ильи – это история уже после его ухода. Девять месяцев я готовила книгу Ильи «Письмо» - она была представлена в Москве 24 мая 2000 года и сразу нашла самый широкий отклик в литературной среде. Осенью был создан Фонд памяти Ильи Тюрина и литературная Илья-Премия. Для этой деятельности Интернет оказался основным и незаменимым помощником.

 

В марте 2001 года «Русский журнал» помог нам сделать сайт «Дом Ильи» (кстати, 20 марта в ЦДЛ в 18:00 мы отметим его 5-летие. Приглашаем всех! Будет праздник!), и стихи Ильи мгновенно стали расходиться по сети. Тысячи ссылок! Сейчас даже я не могу сказать, сколько публикаций у Ильи в интернете, сколько обращений самых разных людей к творчеству Ильи - его стихам, песням, эссе, высказываниям… Реакция самая разная: одних они увлекают и будят в них собственную мысль (я знаю, что многие строки Ильи разошлись на эпиграфы, стали зачином для новых статей и стихов), других радуют или печалят, третьих раздражают или беспокоят и т.д. То есть его стихи, песни, статьи и эссе живут! А значит, живет Илья!

 

 

IRINA AMBRUMYAN:

Добрый день, ИРина! Примите вопросы от Вашей тезки.

В какие игры играл Илья в детстве?

Какие книги(сказки) ВЫ ему читалали?

ЛЮбимые поэты и писатели Ильи?

Во всех ли начинаниях Вы поддерживали сына?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Дорогая Ирина Амбрумян, спасибо за внимание к моему сыну.

Я уже немножко ответила на Ваши вопросы, отвечая на первый вопрос пчелки Майи. Расширю!

 

В раннем детстве Илья очень любил рисовать. От первого слова «картина» до первых рисунков, которые он нарисовал, ползая от одного листа бумаги к другому у подножия моего письменного стола, прошло совсем немного времени. А затем «рисовальная» стихия захлестнула его и нас. То я обнаруживала его сидящим за своим столиком на даче, и пол был усеян только что изготовленными рисунками. То он несколько месяцев кряду сооружал куличики из пластилина – выражение «печь куличики» (то есть творить что-то) прижилось потом в нашем доме. То на дощечках, припасенных для растопки деревенской печи, неистово и талантливо изображал библейские сюжеты – тотчас после того, как получил в подарок «Детское евангелие». Как жаль, что сохранились только две из них!..

 

В 80-е годы разнообразие игрушек было невелико (по сравнению с нынешними развалами), но идей было много. Я была помешана на «развивающих играх» - и ночами клеила кубики и особые карты-головоломки для Ильи. Сделанного должно было хватить (по инструкции) на месяц. Илья решал их в полдня и смотрел на меня в недоумении: и что дальше?! После нескольких таких опытов я поняла, что лучше, чем собственное творчество, нет ничего: тогда-то и начались эти бесконечные литературные игры, в которых через короткое время Илья стал единственным победителем.

 

Голова у него всегда работала очень хорошо! Когда научился писать – очень рано, лет в 5-ть – стал придумывать сказки, рассказы, пьески, стихи. Все это иллюстрировалось, ставилось в домашнем театре «на столе». Сочинитель – режиссер – сценограф – актер – все это Илья являл в одном лице. То же было и в детском саду, и в художественной студии, которую он посещал до девяти лет.

 

Что я читала Илье? Конечно, детскую классику: Чуковского, Маршака, Барто… Русские сказки – но в самом раннем детстве, потом больше - волшебные сказки, Андерсена, братьев Гримм, Гофмана… Впрочем, и вся моя детская (довольно обширная) библиотека была освоена очень быстро. Причем, критически освоена. Я никогда не забуду, как мы с Илюшей смеялись над книжкой «Андрюша идет в школу», написанной еще в 50-е годы некоей детской писательницей – очень шаблонно, сюсюкающим языком: к примеру, чтобы передать волнение героя, она изобрела фразу, которой щедро оснастила многие страницы: «от волнения Андрюша перестал дышать…» Вот этого «не дышащего» Андрюшу мы с удовольствием вспоминали и много позже…

 

Но вообще-то с детскими книжками я не перебарщивала, поскольку считала (и считаю), что детям надо читать классику с самых первых дней – мелодия великих строк должна вливаться в детскую головку так же, как великая музыка (кстати, Илья вырос на Моцарте). Нашей настольной книгой была книга стихотворений Пушкина. Цепкая детская память намертво схватывала строки: к трем годам он знал наизусть множество его стихов, но особенно любимым стало описание битвы в «Полтаве». Надо было слышать, с каким пафосом он произносил, например, такие строки:

 

… Из шатра,

Толпой любимцев окруженный,

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен.

Он весь, как Божия гроза…

 

К Пушкину в Михайловское я привезла Илью, когда ему исполнилось 9 лет. И Святогорский монастырь, и светлые воды реки, и, конечно, сам комплекс музеев произвели на него колоссальное впечатление. Он буквально фонтанировал стихами Пушкина, чем, в свою очередь, потряс здешних музейщиков настолько, что для него одного устроили экскурсию по дому Александра Сергеевича. А потом была долгая дорога в гостиницу с разговорами и стихами, и тогда же на подобранной деревяшке Илюша углем и соком трав изобразил Святогорский монастырь. А вечером в гостинице нарисовал фломастером портрет поэта…

 

Сам Илья очень много читал. Причем, как-то очень быстро, объемно, талантливо: что ни спроси, он уже читал, знает. А в первую десятку входили: Библия, Пушкин, Данте, Гомер, Гоголь, Шекспир, Байрон, Бродский, Мандельштам, Хармс... И конечно: Андрей Платонов, Саша Черный, Игорь Губерман, Джером-Джером, дилогия Ильфа-Петрова, Оруэлл, Стругацкие, Александр Солженицын, Варлам Шаламов (сборник его Колымских рассказов так и лежит на Илюшином столе), Веничка Ерофеев...

 

Во всех ли начинаниях Вы поддерживали сына? Сложнейший вопрос! Я так рано увидела в Илюше уникальную личность, что практически не навязывала свои убеждения (да это было бы и невозможно), но направляла в меру сил, конечно… Мы очень много говорили, спорили, думали вслух… Я не переставала удивляться его смелости, оригинальности в суждениях, его жесткому нравственному императиву, его стойкой позиции в отношении пошлости, невежества, культивируемой попсы…

 

Но однажды и я была сражена: когда Илья круто повернул с намеченной колеи гуманитария, журналиста. В их гуманитарный лицей пришел учитель химии – профессор, который читает лекции по химии в институте. Раз в неделю он появлялся перед скучающими лицеистами. Илья был в восторге: он полюбил химию, он вел беседы с преподавателем – философский взгляд на предмет объединяет их. И вот результат: когда все пишут заявления с просьбой считать выпускные экзамены в лицее вступительными в РГГУ, Илья не делает этого. Он объявляет, что будет врачом.

 

Не могу сказать, что тут я была целиком на его стороне. Мало того, я была совершенно раздавлена таким решением. Бесконечные беседы о литературе, чтение Ильей стихов – своих и чужих, лавина эссе, которые он пишет в последний момент, быстро, без черновиков, и которые, по сути, те же стихи, философские стихи в прозе, давно утвердили меня в мысли, что я – мать поэта. Или – журналиста. Мы с отцом Ильи журналисты с многолетним стажем, эта среда была привычной, понятной, 17-летний Илья прекрасно вписывался в нее, его статьи публиковались в центральной прессе…

И вдруг какая-то медицина! Откуда? Почему? По идее – совсем неплохо, но как это претворить в жизнь?! А тут еще замаячила угроза армии – правда, Илюшины диоптрии (- 8) скоро сняли этот вопрос, но все же – неизвестность, невозможность помочь и т.д. Ну, вы понимаете… Но Илья решает все сам. Он идет работать в «Склиф» и целый год самостоятельно изучает химию и биологию. Через год ему удается поступить в Российский государственный медицинский университет (РГМУ), на педиатрический факультет…

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Ваши ответы отзываются болью в сердце, но в то же время я чувствую сильную Женщину, Личность, обессмертившую своего Сына. Общаясь с Вами, мне подумалось - все-таки, "опуститься" в горе, как делают многие в подобных ситуациях, - это просто-напросто эгоизм...

 

Ирина, в творчестве Ильи любовная лирика представлена не слишком широко... Была ли первая Любовь в жизни Илюши?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Слава Богу, любовь в жизни Илья была. В Илюшином стихотворном наследии есть 9 стихотворений, посвященных Е.С. Если их выделить в отдельный цикл (что мы и сделали после гибели Ильи), очевидны высота и трепетность этой первой юношеской любви к девочке-однокласснице. Она была взаимной, но, как это часто бывает, не сразу была «узнана» Ильей. Вот как сам Илья пишет об этом в дневнике:

 

«… На другой день было наше объяснение: я из страха большей частью молчал и, видно, дал повод принять это как равнодушие... Более мы уж не говорили.

Еще полгода я убеждал себя в ничтожности всего случая. Но вдруг и история и мое чувство представились мне во всем великолепии невосполнимого - я готов был дать что угодно за повторение, и так далее. Потом, видя, что делать нечего, я малодушно стал сочинителем безадресных сонетов к ***.

Любовь моя стала искренне развиваться лишь после нашей размолвки, откровением стал я чувствовать воспоминания тех дней и прочее… Раньше я видел ее подле себя и ощущал несвойственную мне радость - теперь я вижу ее во сне...»

 

Все остальное – в стихах Ильи. Вот несколько стихотворений Ильи, посвященных Е.С.

 

* * *

Я теряю мелодию. Губы дрожат, и детство

Возвращается, как Одиссей, со слезами в дом.

Вопреки одиночеству, знай, я избрал соседство

С расстояньем таким, что и глаз-то берет с трудом.

 

Голова, что верблюд, незабвенной деталью вьючна.

Никакому в бесплодные ясли мои не дойти лучу,

Потому что была ты мне горше испуга - и так созвучна,

Что себя в этой смеси и сам я не различу.

 

27.02.1997

 

 

* * *

Стих клубится над чашками в доме,

И когда я распластан на льду -

Он меня подзывает ладонью,

На которой я просо найду.

 

Если слух твой не знал изобилья -

Наблюдай через доски сама,

Как петушьи короткие крылья

Над привычкой парят без ума.

 

Нас Творец не учил диалогу,

Презирая двойное вранье.

Мы же видим из окон дорогу:

Дай нам Бог что-то знать про нее.

4.03.1997

 

 

* * *

Я берусь за бумагу и ставлю две буквы, которым

Столько горя принес, что они перевесят язык -

И условленный стих остается намеренно хворым

И лежит в пеленах, будто азбука кроит парик.

 

Я сегодня узнал твое точное время рожденья:

Это год, нас обоих создавший, толпе уступил.

И полсотни недель поднимают свободное пенье,

И бегут две судьбы, от стыда не касаясь перил.

 

Эта пара сильна. То ли время нас вместе погубит,

Не желая простить нашу пляску в желудке своем,

То ли общий вопрос, что обоих так тщательно любит,

Донесем до конца - как и нужно для ноши - вдвоем.

 

Мой восторг небеса передали сегодня погодой:

Вдруг цифирь обрело то, что завтра вернется к нулю.

В гулкой скуке моей каждый звук обращается одой -

Я и вправду свой голос удвоить пространство молю.

24.04. 1997

 

 

* * *

Я видел в эту ночь тебя.

И ради появлений этих

Я буду рад сказаться в нетях,

Изъяв из мира сам себя.

 

Я буду рад лишь видеть сон,

Не доблестный, но павший воин,

Поскольку был бы недостоин

Узнать, что он осуществлен.

 

Без смысла в комнате стою:

Два года я того не ведал.

Я оскорбил тебя и предал

Чужой земле судьбу твою.

 

Не знаю, что произошло:

Меня спасут твои набеги:

Твое проклятие на веки,

Как ангел радости, сошло.

 

18.06.1997

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

"Завтра у меня «чистая» и гражданская поэзия" - строчка из дневника Ильи. Ирина, что Илья подразумевал под "чистой" поэзией? Кого

Илюша относил к представителям "чистого искусства"?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Более полно представлю эту запись в дневнике Ильи:

 

«Завтра у меня «чистая» и гражданская поэзия. Выучив Безыменского, неожиданно понял: гражданская поэзия – это рабство для свободнейшего из искусств, порождающее фантомасов. «Чистую» представлю Бродским: «Пилигримы» и свежевыученная «Римская элегия», одна из двенадцати...»

 

Этой записью в дневнике Илья противопоставляет поэзию Иосифа Бродского и официального советского поэта Безыменского. Но, конечно, читать ее нужно шире. Илья прекрасно знал русскую поэзию, и «чистой» для него была настоящая, высокая, талантливая поэзия.

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Читая дневниковые записи Ильи о Бродском, чувствуешь какое-то мистическое ЕДИНЕНИЕ двух поэтов: "Это – месяц наш с Бродским. Я впервые ощутил себя поэтом, через десять лет после первого стихотворения. Это – вне меня; это – вне четырех четвертей, в которые я больше не могу себя заталкивать, это – вне!

Возможно, это самовнушение, но скорее – симптом. Я чувствую зависимость от собственного шестого чувства (УП, УШ и т.д.), я должен писать."

Возможно, что "трагедия" Бродского, которую мальчик пережил с особым переживанием, явилась каким-то толчком, катализатором, переломным моментом в творчестве Ильи Тюрина?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Да, и я не однажды писала об этом: Илья и без Бродского был бы поэтом, но с Бродским поэтом стал. Известие о смерти Бродского 28 января 1996 года ошеломило Илью и, как это часто бывает, боль потери переплавилась в новую творческой энергией. Так, к примеру, было и с Лермонтовым после гибели Пушкина…

 

Еще в первых числах 1996 года Илья находится у подножия возвышающейся перед ним горы, он переполнен рифмами, неясными ощущениями, замыслами, подходами к «нечто»… Но наступает 28 января – смерть Иосифа Бродского, и начинается головокружительный полет к вершине на воздушной волне, имя которой – СЛОВО: от захлебывающегося, ошарашивающего самого автора – «мой приступ слов» – в начале, уравновешивающего – «словарный мой запас» – в середине, к мировоззренческому «ты рядишься в слова» и почти религиозному «ты не отдал ни слова» – в конце... Весь 1996 год проходит под знаком Бродского. Илья даже напишет в одном из стихотворений «это ты подобрал мне мой путь…» Благородство и простота этих слов свидетельствует о том, что понятие преемственности в поэзии отнюдь не утрачено.

 

В январе 1997 года Илья напишет эссе памяти Бродского, где есть прекрасные строки:

 

«...Я был в восторге частного человека, когда увидел движущегося Иосифа Бродского. Это был фильм, и именно потому, что это был фильм, – удачных моментов, ракурсов, позиций там было значительно больше, чем их бывает вне пленки. Когда круглые, в тонкой оправе, очки Бродского отразили вместе с оградами и шпилями венецианское солнце, а монолитные лицо, шея и воротник от близости воды стали медного цвета – я понял: Бродского нет, это просто прекрасный старинный дом, печной дымоход на закате или башня с часами. К чему мы говорим о человеке, приблизиться к которому нам мешает столь многое, что его смерть – лишь одна из причин? Почему нам не сделать так, чтобы взгляд на солнечный дымоход, кирпичную стену, башню или канал стал равноценен мыслям о смерти? В конце концов, смерть не существует для нас без того, что можно испытывать едва ли не ко всему: без любви и памяти»…

 

Иосифу Александровичу Бродскому Илья посвятит несколько стихотворений и поэму «Хор».

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Из статьи Ильи Тюрина "Иосиф Бродский":

"По-видимому, самое ценное, что оставляет по себе тело человека, расставшись с душой человека – это тема для общения. Ценное в том смысле, что, извернувшись удачнее, можешь извлечь из этого общения кое-что и для себя, благо с мертвым не придется ни спорить, ни делиться. Пишущий или говорящий о чужой смерти – практически потенциальная жертва для беса, потому что далеко не всякий способен на самообман такой силы, как ответственность перед пустым местом. Единственная вещь, которая облегчает при этом неловкость пишущего и говорящего – понимание того, что твой голос, твой почерк, твоя боль тебе и никому вообще не принадлежат, -- потому что тот, кому они могли бы принадлежать, исчез".

 

"Пишущий или говорящий о чужой смерти – практически потенциальная жертва для беса"! Илья писал о смерти Бродского. Смерть, не от болезни или старости, нелепа. Смерть Ильи необъяснима - да, он плохо плавал, НО что его подтолкнуло к воде, кто говорил его устами "нужно плыть".

 

Ирина, верите ли Вы в мистический исход?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Это очень сложный вопрос. Поскольку ответ – если он вообще есть – находится за гранью человеческого опыта и понимания.

 

Есть понятие судьбы.

Есть понятие алгоритма жизни.

Есть понятие предназначения.

Всему этому жизнь Ильи и его гибель соответствуют.

 

О трагической судьбе поэта, если он действительно поэт, мы уже говорили (кстати, в этой связи приходит на память строчка из песни Владимира Высоцкого: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт…»).

 

Об алгоритме Илюшиной жизни замечательно написала Татьяна Бек:

 

«Земная доля девятнадцатилетнего поэта Ильи Тюрина прервалась, но в полной мере состоялась, ибо он, словно предполагая экстремальность отпущенного срока, сжал свое личное время, как часовщик – пружину».

 

Вот это время, сжатое как пружина, позволило ему в три-четыре последних года сделать столько, сколько другой не делает во всю свою долгую благополучную жизнь.

 

...Появление на земле гения – всегда загадка. Но и уход его - величайшая тайна. Практически всегда это – гибель, цепь предопределенных, ведущих к катастрофе случайностей. Илья ушел под воду в начале девятого вечера 24 августа... Нашли Илью только на следующий день.

 

Несчастный случай? Рок? Судьба? Мне и до конца жизни не разгадать этой тайны. К августу 1999 года жизнь Ильи шла на подъем. Он учился на врача – то есть осуществлял свою мечту. Он много размышлял, писал, публиковался… Он сочинял песни… У него был друг, с которым они много говорили о жизни, о будущем, о своих планах…

 

Илья в полной мере ощущал свой талант, свою мощь… Мне кажется, в тот трагический вечер 24 августа – после счастливого, наполненного творчеством и общением дня – у Ильи возникло чувство, что он может всё.

И даже вода, с которой он был с детства не в ладу (вот где мистика!), перестала быть для него враждебной. А «Надо плыть!» - это приказ самому себе. Приказ преодолеть эту стихию, выйти победителем, подчинить своему гению… Впрочем, что из этого получится, он знал задолго до 24 августа:

 

Погружаюсь в воду, как новая Атлантида...

Атлантида и Бог в этот момент – на равных,

Ибо находятся по разные стороны от нуля (воды)!

(Из записных книжек Ильи).

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ: Статья Ильи Тюрина «Дар» - это критический взгляд на себя со стороны, если пойти по проторенной дорожке? Илья из двух дорог выбирал ту, которая сложнее, неизведаннее, а значит, интереснее?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Об этом вся история Ильи с выбором профессии врача и поступлением в медицинский университет. Илья мог бы быть успешным, даже модным журналистом. Все было для этого: ум, умение видеть и анализировать факты, прекрасное перо. Он выбрал медицину, потому что понимал, что в несчастной разрушенной стране, где миллионы обездоленных - это важно, это необходимо.

 

Ответственность за происходящее в стране – была в крови у Ильи. Я думаю, что не случись того, что случилось, Илья сейчас бы мотался по горячим точкам в составе медицинских бригад…

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ: "Диалог" Ильи с Богом? Был ли Илюша верующим?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Поэт всегда говорит с Богом. У него нет другого собеседника. Илюшина поэзия вся состоит их этого «взгляда в небеса отцов», из сомнений, отчаяния, бесконечных вопросов без ответа:

 

Некто спросил Творца:

«Боже, зачем печаль

Селится нам в сердца?»

Бог не отвечал:

Этим и знаменит.

Загодя обречены

Все, кто Его затмит

В области тишины.

 

Был ли Илья верующим? Думаю, да. Писать такие стихи и не верить – невозможно. Судьба, дар, жизнь и смерть – все происходит из одного источника. И источник этот – Божество.

 

Но Илья не был религиозен. Он разделял Бога и церковь. Хотя с детства рисовал иконы (в пять лет гуашью изобразил Богоматерь с младенцем Христом на руках – потрясающая вещь!), церкви, храмы… Все это очень привлекало его как художника. Библию прочитал вдоль и поперек. История религии была ему интересна. Так, в 13 лет Илья вдруг увлекся изучением истории Ватикана, написал статью «XIX век: самоубийство папства». Она опубликована в альманахе «Илья» (вып.3, 2004): http://ilyadom.russ.ru/dit4floor2/dit4cabinet/20041231-paps.html .

 

Думаю, что философский взгляд Ильи и дальше был бы направлен на эти и другие вопросы веры. Но самое главное для себя он успел сказать в своих стихах:

 

* * *

Примитивный пейзаж

В половину листа,

За который не дашь

Ни окна, ни холста;

Безопасная даль

В половину руки,

Но рука и печаль -

Как они далеки!

Если выйти за дверь

И направо взглянуть,

То напрасно теперь

Открывается путь:

Половина зимы,

И дороги бледны,

И оттудова мы

На ладони видны.

Потому что и там

И, как правило, здесь -

Мы не в тягость богам.

Ибо мы-то и есть

(Глядя издалека -

Чтоб достал карандаш)

Фонари и река,

Примитивный пейзаж,

От неблизких картин

Отстраняющий плоть:

Чем он дольше один,

Тем он больше Господь.

 

13.12.96

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Ирина, как возникла идея ИЛЬИ-ПРЕМИИ?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

 

Идея Илья-Премии возникла спонтанно. После гибели Ильи я тотчас взялась за его книгу, которая и спасала меня в чудовищные часы и дни постигшего горя, и могла помочь вызволить Илью из забвения. Впрочем, о последнем я думала меньше всего – я знала одно: надо сделать книгу! Надо выполнить свой последний родительский долг перед Ильей.

 

Ровно через девять месяцев (столько нужно на вынашивание ребенка) книга «Письмо» появилась на свет. 24 мая 2000 года мы представили ее публике. Пошли первые – устные – очень теплые отклики. Мы показали «Письмо» нашему другу, поэту Юрию Беликову: тот прислал восторженный отклик, и уже сам передал ее в Переделкине известному поэту и критику Марине Кудимове. Через несколько дней в «Литературной газете» появилась крохотная заметка Марины:

 

«Читала только что вышедшую в издательстве «Художественная литература» книгу гениального мальчика Ильи Тюрина, который в свое время публиковал зрелые эссе в «Литературной газете». Особенно я помню его работу «Русский характер», которая с каждым днем набирает актуальность, что свойственно глубоким и значительным мыслителям. Год назад в 19 лет Илья погиб, и его родители нашли возможность собрать и опубликовать все написанное им. Ранняя гибель поэта в России не удивляет, но буквально останавливает дыхание ощущение гениальности, вера в которую подорвана всеобщим словоблудием. Книга Ильи Тюрина «Письмо» - для меня пока что главное событие миллениума. Надеюсь, что не последнее.

МАРИНА КУДИМОВА, «Литературная газета», 7-13.06.2000»

 

Я встретилась с Мариной, мы сердечно поговорили. Практически с этого разговора и началось работа над Илья-Премией: 26 сентября в Центральном Доме журналиста мы уже объявляли об учреждении Фонда памяти Ильи Тюрина (я возглавила его) и о ежегодной литературной премии для молодых поэтов и эссеистов – премии памяти Ильи Тюрина. Нас очень поддержали бумажные и электронные СМИ – было опубликовано множество материалов на эту тему. Так родилась Илья-Премия.

 

Первые итоги конкурса мы подвели 10 мая 2001 года – в том же родном для нас Центральном Доме журналиста. Это был праздник! Приехали финалисты из Перми, Красноярска, Новосибирска, Вологды, Иркутска… И первое, куда мы их повезли – в Переделкино, где на скамейке перед Домом творчества писателей Юра Беликов передал Марине Кудимовой книгу Ильи «Письмо». Сейчас она так и называется – «Илюшина скамейка». Мы собираемся на ней каждый год, читаем стихи - свои и чужие, разговариваем и… вспоминаем Илью.

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Насколько я поняла из «Положения» подать заявку могут только молодые авторы, не имеющие изданных книг? А если все-таки есть книга, но изданная маленьким тиражом, что совершенно не удовлетворяет писателя, в таком случае имеет ли автор право участия ?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Такие книжки-малышки мы считаем рукописями и принимаем к участию в конкурсе.

 

Вообще, наш конкурс отличается неформальным подходом к автору. Положение о конкурсе, естественно, выполняется, жюри очень строго рассматривает рукописи, но последующие отношения в Доме Ильи строятся как родственные. Я считаю всех лауреатов и финалистов Илья-Премии своими детьми. Многие были у нас в гостях, с еще большим количеством я переписываюсь. Кстати, у нас существует специальный приз – от матери и отца Ильи. А для самых юных участников конкурса есть номинация «ИЛЬЯвенок» - в этом словесном гибриде соединились имя ИЛЬЯ и ЛЬВЕНОК (Илья, родившийся 27 мюля, по гороскопу «лев»).

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Не могли бы Вы назвать имена молодых гениев, которых открыла для русской литературы "Илья-Премия"?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Для меня все наши дети – лауреаты Илья-Премии – гении. И все-таки несколько имен я назову:

Вячеслав Тюрин (однофамилец Ильи) из Лесогорска Иркутской области – Гран-при Илья-Премии’2001 – первого, так сказать, призыва.

Анна Павловская (Минск) и Павел Чечёткин (Пермь) - Гран-при Илья-Премии’2002.

Андрей Нитченко (Сыктывкар) - Гран-при Илья-Премии’2004.

Это очень талантливые ребята. Уже после Илья-Премии, которая и открыла их имена, все они были так или иначе отмечены в литературе. Анечка стала лауреатом Есенинской премии (2003). Павел – получил молодежный «Триумф» (2003). Андрей собрал в 2005 году практически все литературные премии для молодых…

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

На сайте "Дом Ильи", помимо всего прочего, публикуются произведения молодых поэтов, писателей, судьба которых так схожа с Илюшиной...

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Да. И я считаю, что это наш долг.

 

Россия обильна талантами, но горечь состоит в том, что она не бережет своих гениальных детей. Очень многие уходят совсем рано. Начали мы нашу рубрику с 19-20-летних: Алексея Шадринова, Володи Полетаева, Женечки Коваленко, Глеба Сопина (Вологда)… Есть безвременно ушедшие поэты и постарше: москвичи Вадим Сверканов и Светлана Горшунова, Сергей Казнов из Саранска...

 

Увы, даже Илья-Премия за свою всего лишь 6-летнюю историю понесла глубочайшие потери: погиб в автомобильной катастрофе 33-летний Дима Банников (в серии Илья-Премия вышла его посмертная книжка «Пора инспектировать бездну»), умер от сердечной недостаточности 24-летний Арсений Бессонов (его стихи опубликованы в той же серии, в сборнике «Пробивается первая зелень…»)…

 

В январе 2005 года умерла поэт (и надеюсь, наш друг) Татьяна Бек, которая читала стихи Ильи, когда тот был еще 15-летним, прочила ему блестящее будущее, а после гибели много писала о нем и об Илья-Премии… Погиб замечательный пермский поэт Борис Гашев… Ушли из жизни известный вологодский поэт Михаил Сопин и пыталовский мечтатель Геннадий Кононов… Все они и другие поэты были нашего круга, одной с нами крови – и естественно, что в рубрике Monumentum мы воздвигли им благодарный памятник!

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

В 2005 году Илья-Премии исполнилось 5 лет. Итоги, важные вехи первой пятилетки?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

За пять лет существования Илья-Премии в финал вышло около 200 человек. География весьма обширна: Архангельск, Сыктывкар, Киров, Вологда, Пермь, Пенза, Омск, Санкт-Петербург, Красноярск, Новосибирск, Иркутск, Ростов-на-Дону, Краснодарский и Ставропольский край, Чебоксары, Казань, Майкоп и т.д. – вся Россия. Гран-при ИЛЬЯ-ПРЕМИИ дважды доставался гражданам Беларуси; есть среди наших финалистов и граждане Украины. Об ИЛЬЯ-ПРЕМИИ знают во Франции, Испании, Великобритании, Германии, США, Китае, Польше…

 

Важнейший итог: ИЛЬЯ-ПРЕМИЯ выдержала проверку временем, состоялась, живет. Она дала возможность множеству молодых литераторов, услышать друг друга, поверить в себя, в то, что даже в такие лихие времена, как нынешнее, литература нужна, поэзия необходима и востребована.

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Какова программа "Илюшиных чтений"? "Географическая карта" прошедших встреч?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Фонд памяти Ильи Тюрина параллельно с конкурсом проводит "Илюшины чтения". Обычно они проходят в рамках мероприятий, посвященных Илья-Премии. Цель - познакомить пишущую молодежь с творчеством их сверстника Ильи Тюрина. Лучшие литературоведческие работы на конкурсной основе публикуются в альманахе "Илья". Прием рукописей производится по адресам Илья-Премии.

 

• Первые «Илюшины чтения состоялись в Перми, Кирове, Иркутске, Екатеринбурге: члены жюри ИЛЬЯ-ПРЕМИИ и ее лауреаты побывали на встречах с любителями поэзии.

 

• 23 -25 января 2003 года – представление Илья-Премии и ее изданий в Национальной библиотеке Беларуси (Минск). Совместная акция с журналом «Немига литературная» (главный редактор Анатолий Аврутин).

• 15 февраля 2003 – «Я возвращусь, гоним судьбой иной…» Встреча членов жюри Илья-Премии (Марина Кудимова, Игорь Блудилин, Ирина Медведева, Николай Тюрин) со старшеклассниками московской школы №1282 (англ.), в которой Илья Тюрин учился до 8-го класса.

 

• Апрель 2003 – представление Илья-Премии и ее изданий в Донской областной библиотеке в Ростове-на-Дону.

 

• 3-6 июня 2003 – участие членов жюри (Юрий Беликов, Юрий Кублановский. Валентин Курбатов, Ирина Медведева) и лауреатов Илья-Премии в 37-ом Пушкинском празднике в Михайловском. Презентация творчества Ильи Тюрина, Илья-Премии и книг и альманахов в Литературной гостиной.

 

• 2004 – 2005 г.г. – Фонд памяти Ильи Тюрина и редакция газеты «Трибуна» провели совместную акцию "Наши книги едут к вам". С удовлетворением сообщаем, что эта акция поддержана Некоммерческим фондом "Пушкинская библиотека": в 50 краевых и областных библиотек них отправлены альманахи «Илья».

 

• 25 февраля 2004 - в рамках "Илюшиных чтений" прошла встреча матери Ильи Тюрина, журналиста Ирины Медведевой со студентами 4-го курса филологического факультета Университета Российской Академии Образования. Тему семинара определили слова Ильи: "Трагедия человека при условии, что он поэт, в его судьбе уже состоялась..."

 

• 6 апреля 2004 -

в Пушкинской гостиной филологического факультета МГУ прошли очередные "Илюшины чтения". На встрече выступили журналисты, родители Ильи - Ирина Медведева и Николай Тюрин, а также поэты Александр Дорин, Наталья Рожкова, автор литературной композиции спектакля "Принц И." Ася Дургарян и режиссер спектакля «Принц И.» Михаил Фейгин.

 

• Август 2004 –в рамках фестиваля памяти Ильи Тюрина «Август-2004» в Пушкинских Горах в гостиной Научно-культурного центра состоялись «Илюшины чтения»: выступление лауреатов Илья-Премии, презентация изданий Фонда: книг и альманахов «Илья».

 

• 16 мая 2005 – на фестивале, посвященном 5-летию Илья-премии – Илюшины чтения: дискуссия на тему: «Что мне Илья-Премия? Что я Илья-Премии?» - в клубе-кафе «ПирОГИ» на Зеленом проспекте. И презентация 4-го выпуска альманаха «Илья».

 

• Август 2005 – «Илюшины чтения» в журнале "Философские науки" (№8 -2005). Опубликована подборка философских эссе Ильи Тюрина: "Исповедь", "О "Сущности христианства" Людвига Фейербаха", "Русский характер", а также незавершенный труд "Механика гуманитарной мысли". Статьи в разделе "Memoria" предваряют рассказ Ирины Медведевой об Илье Тюрине и информация об Илья-Премии, а послесловием служит статья Марины Кудимовой "Размышления в "метафизическом логове" (комментарий к "Механике гуманитарной мысли").

 

• 24 августа 2005 – в день памяти Ильи Тюрина, в Доме Поэтов при Центральной библиотеке им. Лермонтова прошел литературный вечер: фотовыставка "Илья-Премия: 5 лет", чтение стихов, песни под гитару на стихи современных поэтов (песни Ильи в авторском исполнении - с компакт-диска "Ровесник Луны"), фрагмент Илюшиного "Хора" (памяти Бродского), сцены из спектакля "Принц И." на видео... И конечно, обычный в таких случаях разговор о современной поэзии.

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Ирина, сейчас нередко можно встретить утверждение "русская литература мертва". Ваше мнение?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Как это мертва? А что же тогда я и мои коллеги по Илья-Премии делаем все эти 5-6 лет, собирая, читая рукописи молодых, редактируя ежегодный альманах «Илья»?! А развалы книг? Где написанных за последние 3-4 года едва ли не половина. А журналы? Ни один из литературных журналов-«толстяков» не закрылся! Наоборот: к ним прибавились еще и еще…

 

Впрочем, такие разговоры ведутся от века и они никогда не кончатся – что и есть доказательство живучести самой литературы.

 

Редакция альманаха «Илья» также поддались этой словесной магии и провела в конце декабря 2005 года «круглый стол» на тему: «1996-2005: ДЕСЯТЬ ЛЕТ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ / НЕ ПОТРЯСЛИ РУССКУЮ ЛИТЕРАТУРУ» Высказались известные прозаики, поэты, критики. Разговор оказался очень интересен и полезен. Мы публикуем его в новом выпуске альманаха. Надеемся, что уже в мае представим его читателю.

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Что думал Илья о состоянии современной литературы?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Многое. Не всегда эти оценки бывали лестны – но юность вообще очень критична. Это особенно видно, когда читаешь его, увы, незавершенный труд «Механика гуманитарной мысли». Но и там скорее, не о литературе, а о тех, кто скапливается вокруг нее…

 

Впрочем, Илья находился в той великолепной стадии, когда классика – мировая и отечественная – забирает всю душу. Он жил с ней в полном согласии. И готовился сказать свое слово…

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Расскажите о фестивале "Август", который пройдет соответственно в августе сего года?

 

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Это будет уже третий фестиваля памяти Ильи Тюрина: первый состоялся в августе 2004 года. А появился он потому, что к 2004 году было накоплено много материала: уже была книжная серия, альманах, книги Ильи «Письмо» И «Погружение» (с эссе Марины Кудимовой об Илье). Был интересный спектакль «Принц И.», поставленный студенческим театром под руководством режиссера Михаила Фейгина. Снимался документальный фильм об Илье… Илья рисовал – и эти рисунки тоже могли быть выставлены…

 

Словом, количество должно было перейти в качество, тем более, что Илья-Премия собрала вокруг себя так много энергичных, талантливых людей, которым тоже было что показать! Поразмыслив, мы решили, что все это прекрасно укладывается в формат фестиваля. Конец лета, август показался наиболее подходящим для этого временем. Так все и сделалось…

 

Фонду памяти Ильи Тюрина очень помогают в подготовке фестиваля руководители площадок, на которых он проходит. Это – дирекции Государственного музея-заповедника А.С.Пушкина «Михайловское», Центрального дома журналиста (ЦДЖ), Музея А.С. Пушкина на Пречистенке, художественной галереи «Интерколор», Центральной библиотеки им. М.Ю.Лермонтова, парка «Сокольники» (уже дважды на Центральной эстраде проходит многочасовой концерт бардовской пенсии), Управа Сокольнического района…

 

В программе фестиваля – подведение итогов Илья-премии, «Илюшины чтения» (дискуссии и поэтические вечера), концерты, выставки, просто встречи за чашкой кофе/чая… Думаю, что и в этом году фестиваль состоится и на должном уровне. Приглашаем всех! Будем рады каждому!

 

 

ПЧЕЛКА МАЙЯ:

Ваши рекомендации и пожелания молодым писателям?

ИРИНА МЕДВЕДЕВА:

Я желаю всем молодым писателям быть смелыми в литературе, искать новые формы, но и не забывать старые. Только не оторвавшись от корней (а русская литература – будет питать еще многие века), можно сделать что-то стОящее.

 

Илюша как-то написал мне такие строки:

 

* * *

 

Печально, что никто не объяснил

Решительно никак природу слова.

Оно - начало доброго и злого,

С его уходом мир бы ощутил

Такую боль и глубину событья -

И вновь бы совершил свое открытье.

 

Мои слова, рожденные умом,

Еще не став собой, уже солгали.

Но хуже то, что и в уме едва ли

Я их сказал бы о себе самом.

 

1999

 

Я слышу сейчас в этом акростихе и прощание со мной, и завещание любить и ценить СЛОВО, данное нам Богом.

Уважайте себя и тех, кто будет вас читать! Любите СЛОВО!

 

Спасибо всем, кто был в эту неделю рядом. Спасибо тем, кто, прочитав эту беседу, уже прислал (и пришлет, надеюсь) свои рукописи на Илья-Премию. Будьте здоровы и счастливы!