Я сижу за столиком в уютном кафе, что на окраине Лондона и поглядываю на входящих посетителей. Их достаточно много, невзирая на поздний час(23.20) - напротив, через дорогу располагается городская больница, и должно быть это врачи или сестры, еще не окончившие своих дежурств заскакивают сюда на минуту, чтобы перекусить наскоро яичницей с беконом и запить плохо прожаренный омлет чашкой темного турецкого кофе. Я смотрю на мелькающие лица, стараясь разглядеть что на них написано - у арабов есть такое поверье, будто у каждого человека на лице Аллахом написана его судьба, нужно только различить буквы - вязь, вклинившуюся под толщу век, или в крутые выступы скул, или плотно сжатые бледные губы потрескавшиеся то-ли от поцелуев, то ли от жажды... Иногда мне кажется что вот-вот я расшифрую этот код, прочитаю тайные символы - но, увы, каждый раз все тщетно. Я выкуриваю вот уже третью сигарету подряд, на столике передо мною чашка остывшего кофе, книжка в мягком перелете - Томазо Баццоти "Жизнь Данте" и блестящая металлическая зажигалка, которую очень удобно вертеть в руке. Сам не знаю что я здесь делаю - наверное просто убиваю время, пытаюсь побороть экзистенциальную скуку, которая порою охватывает каждого человека и грызет его подобно хищному червю... Случайно мой взгляд упал на незнакомку, сидящую за соседним столиком в нескольких шагах от меня - красивый овал лица, густые каштановые волосы - ей лет 25, ее глаза заняты чтением и я не могу разглядеть их цвет. В руке она держит томик Набокова, я читаю название - "Камера обскура" и пытаюсь вспомнить читал ли я этот роман. На незнакомке светло-коричневый жакет и клетчатая юбка чуть ниже колен, скрывающая ее стройные ноги в телесного цвета чулках, но взгляд мой снова возвращается к ее лицу - я уверен что никогда не видел ее раньше, иначе бы запомнил - у меня стопроцентная память на лица, к сожалению это единственное мое достоинство. Она определенно красива, но какой-то тихой и скромной красотою, быть может, именно такой помнил Данте свою Беатриче, и быть может именно ее образ, ее глаза, опущенные ниц, искал он продираясь сквозь круги ада. Мне почему-то представилось что через пару лет, на выставке какого-нибудь молодого но уже делающего успехи художника(допустим его будут звать Диего) я увижу ее портрет с надписью-названием внизу картины - "Портрет незнакомки". Ее лицо на холсте будет выглядеть слишком бледным, как призрак из потустороннего мира, глаза(мне почему-то кажется что они серо-зеленые) слишком задумчиво-печальны для столь молодой женщины, уголки рта скривились в грустной улыбке. И тогда, глядя на этот портрет я вдруг осознаю, что она не незнакомка вовсе, я тотчас вспомню где видел ее раньше - в кафетерии у Лондонской городской больницы... Как чужое лицо становится родным и близким для нас? Меняется ли оно при этом? Иногда я задавался подобными вопросами - несколько недель назад один мой приятель, некто К., позвал меня на свадьбу - к моему величайшему удивлению он женился на китаянке. Родственники со стороны невесты, две ее сестры - все были на одно лицо, Хви(невеста) выглядела для меня точь-в-точь как младшая сестра Хван, или старшая Сэнь, клянусь - я думал что они близнецы, но потом узнал что у них разница в возрасте несколько лет. А вскоре, когда приехали подруги невесты, я и вовсе потерялся в этом хороводе одинаковых лиц, окруживших молодых со всех сторон. Но К., похоже совершенно точно различал в этой улыбающейся шумной толпе свою суженную - ее лицо перестало быть для него чужим...
София - ее мать была гречанкой, а отец сириец, от матери она унаследовала ослепительно белый цвет кожи и пронзительные глаза, блестящие в темноте как у кошки, от отца волосы цвета вороньего крыла и какую-то едва уловимую восточную грацию. По ночам ей часто снился Константинополь - она то была актрисой - странствовала с бродячей труппой в рваном шатре, через прорехи которого просвечивались созвездия, висящие над Малой Азией подобно гроздьям неспелого винограда, то смутно припоминала свою(или чужую) жизнь в Буколеоне - дворце Византийского императора... Когда она рассказывала мне о своих снах, я улыбался и отпускал на этот счет шуточки, а она обижалась и отвернувшись прятала лицо в подушку. Но лицо ее всегда оставалось для меня чужим - хотя я и привык к этому милому изгибу чуть полноватых алых губ, глазам цвета дымчатого кварца, худым(быть может даже впалым) щекам. Мы встречались несколько раз в месяц - это не было любовью(так я полагал), просто мы были удобны друг другу - несколько часов ни к чему не обязывающей нежности, никаких супружеских ссор и выяснения отношений. У нас не было какого-то специального плана встреч, когда она хотела видеть меня то звонила мне в офис или домой на мою съемную холостяцкую квартиру на Гринвич-лейн, я же в свою очередь мог позвонить ей. Первый раз мы встретились с нею на какой-то вечеринке у одного из общих друзей, разговорились о чем-то мало значащем - вроде того где лучше проводить отпуск, и в тот же вечер занимались любовью в номере дорого отеля, на черных шелковых простынях - это было настолько необычно что мне показалось будто в момент соития я впервые рождался на свет - вкус ее губ, прикосновение ее рук(а может быть шелка), незабываемый аромат горячего воздуха с привкусом майского цвета и что-то еще - невыразимо экзистенциальное, даже абсурдное - слезы текли из моих глаз - не то же самое ли чувствовал и Христос погрузившись телом своим в воды Иордана? С тех пор мы виделись с ней только вечерами, прогуливались по ночным паркам или поддавшись жажде приключений забредали на незнакомые улицы и могли петлять по ним до самого рассвета, ни на миг не ослабляя объятий, удовлетворяя свою жажду друг другом в случайных подъездах, как подростки получающие первые уроки плотской любви. Ее тело было таким теплым, таким родным, таким знакомым, но только не ее лицо, не ее мысли... Если правда что глаза - это зеркало души, то её глаза оставались для меня не более чем тонированным стеклом, зеркалом в котором я видел лишь себя и отражение окружавшей нас комнаты, но не то что скрывалось за ними. Постепенно апофеоз наших встреч стал спадать, мы виделись с нею всё реже и реже, и наконец ограничились просто редкими телефонными звонками - "Привет... Как дела? Нормально, а у тебя?". Но однажды придя вечером с работы в самый обычный осенний вечер я услышал в трубке ее голос, но голос с каким-то совершенно незнакомым оттенком:
-Я выхожу замуж
-Поздравляю...
Голос ее дрожал, похоже она плакала:
-Быть может все могло бы сложиться иначе, если бы... если бы... Знаешь, мне казалось, что ТОГДА мы с тобою стояли у какого-то порога, но не осмелились его перешагнуть... Скажи, что ты чувствовал ТОГДА?
-Не знаю... но порою мне кажется, что мы и правда что-то упустили, что-то очень важное, то что не могло состояться в реальности, лишь в наших желаниях, наших надеждах...
Признаться именно после этого разговора я задумался - "А была ли в моей жизни женщина, ради которой я подобно герою Данте мог бы спустится в ад?". Наверное нет. Точно нет. А что если любовь, точнее способность любить - это такой же талант, как например талант к живописи или музыке? Талант который дан в жизни не столь уж многим, остальные же подобно бесталанным музыкантам безбожно фальшивят, стараются идти в такт оркестровке, играть по нотам - но все тщетно, словно пьяные танцоры они наступают на ноги партнерам... Быть может поэтому для меня все женские лица, которые я знал, которые ласкал, прижимал к своим губам, всегда оставались чужими? Но почему же лицо этой таинственной незнакомки, с томиком Набокова, кажется ИНЫМ? Интересно, если бы Беатриче не оставила этот мир в 24 года, если бы стала супругою Данте, осталось бы ее лицо родным для Поэта, написал бы он "Божественную комедию", пустился бы странствовать по кругам ада, только затем чтобы отыскать ее СВОИ глаза, ее СВОИ губы? Или лицо ее было для мастера СВОИМ только потому что та Беатриче ради которой стоило спуститься в царство Аида, существовала лишь в воображении самого Данте? Я еще раз взглянул на незнакомку - она определенно реальна, пожалуй, если до нее дотронуться, она не растает в воздухе подобно призраку... И тут она вдруг отрывается от книги и поднимает свои глаза(они именно серо-зеленые), мгновение смотрит сквозь меня и вновь погружается в чтение. Я допиваю свой остывший кофе и вложив "Жизнь Данте" в карман плаща выхожу на улицу, в ночной Лондон, во мрак...
|
|