Посвящается Детству…
КАОРИ
(часть первая)
– Каори, нам надо идти, – мягким голосом говорит бабушка Дениза. – Ты го-това, девочка, прошептать деревьям свои волшебные сказки?
– Готова, бабушка. Я даже придумала две новые. В них больше добра, больше света.
– Вот и не волнуйся, внученька. Самое время отправляться грибными тропа-ми в дальние урочища Зелёного бора. Туда, где когда-то прежде жила Гармо-ния.
– А кто она, бабушка?
– Она, деточка, – любовь, красота, радость. Он, внученька, твоя родная сестра.
– Так не бывает, бабушка, даже в сказках. Гармония – дочь Природы, а я дочь земных родителей и твоя внучка.
Они отправляются в путь. Где-то рядом бежит ручей. Лес впитывает в себя его бриз. В тихом предвечерье деревья ждут уже не птичьего щебета, а убе-дительных слов маленькой лесной обходчицы Каори. Девочка знает даже ка-кая ветка сегодня нуждается больше в её внимании…
Там прошли дровосеки, тут побывали туристы, а здесь бродяги. Вроде бы никто и не обижал эти деревья, но где-то там, в дальних урочищах, дровосеки рубили лес, бродяги жгли чародейные мхи, а приблудные горожане обламы-вали сучья древних священных юкк, почти кряжей.
Всем им казалось, что они пришли в лес по своим надобностям, но к вечеру в лесу собралась тяжесть.
Прежде сама Дениза спасала лес от тяжести "человеков". Но теперь силы стали сдавать. Не те уже стали силы… Наклонило Денизу время, свернуло особым рогаликом человечьим, да так и оставило с клюкой да при внучке Каори, назначенной к старухе поводырём. Дело вроде бы безобидное, но тре-бующее от девочки самоотверженности – ни отца, ни матери, ни сестёр старших, ни братца единого с тех пор ни видеть, ни знать больше не полага-лось. С тех пор у них была своя жизнь, а у Каори с бабушкой Денизой своя…
– У каждого ручейка своя особая сказка. А у нашего – Безымянного – даже не сказка, а сказочка… Сказывают, бежишь ты, ручеёк от самого истока Древ-ней возвышенности, от самого её изначалия… – говорит ручейку Каори.
– Бегу, – журчит ручеёк, пробиваясь по скользким окатышам да мхам почер-невшим, да листьям опалым, да по суглинку болотному да по бумажным от-валам.
Бумага пахнет горечью дальнего города, всеми его контрибуциями Зелёному бору назначенными, всеми обидами мыслимыми и опубликованными…
– А что, бумага, разве она не из дерева? – удивилась Каори, чуть глянула на макулатурные остатки бомжовского ночлега, и превратилась под её взглядом бумага в прижавшийся к земле можжевельник.
– Так-то оно лучше, – по-доброму улыбнулась внучке Дениза.
– Так-то оно здорово, – отдышавшись от недавней затхлости, серебристым горлышком пропел ручеёк.
– Такая моя сказка, – обрадовалась Каори… – Звался наш ручеёк Безымянным да вдруг стал Серебристым. Окликнула его тропка-тропочка и позвала за со-бой…
– Душа у тебя, внученька, и впрямь в родничках! Сколько лесного да зашлого люду хаживало, да только у одних души будто шли от истоков, а у других – словно терялись у вытоков – на нездешних плёсах речных. Все они будто па-рили, только в чём-то, в одном им известном переступали себя, и оттого вре-мя их предало. Они прошли по времени безымянными, и всё, к чему они при-касались, становилось тоже безымянным, Каори. Но ты не прошла мимо бе-зымянного ручейка и даже услышала его нежную песню. Не стало больше в нашем лесу безымянного ручейка. Стал он отныне и навсегда серебристым…
Я вот старая, век прожила, а так и осталась для себя без себя, а Серебристый ручеёк как бы остался сам по себе, без меня, потому что я не заметила и не прикоснулась к его серебристой природе… Не услышала я его, старая, – про-сто беда.
– Бабушка, а почему, когда все лесные жители вместе начинают разговари-вать на языке горя, они сразу непременно понимают друг друга?
– И то верно, внученька! Как долго горевал без тебя этот ручеёк. Но какое предчувствие горя так сильно охватило тебя?
– Мне кажется, что очень скоро меня от тебя заберут очень плохие люди, ко-торых в нашем народе прозывают…
– Молчи! Не накликай на себя лиха. Лучше зачерпни в ладошки серебристой воды и ополощи ею лицо. Гляди, зло тебя и отпустит. И марлиграмы за тобой не придут.
– И всё-таки, бабушка, марлиграмы уже в Зелёном бору. Они стали лагерем у трёх присушенных груш. Эти груши имеют разложистые дремучие кроны. В них и скрываются те, кто замыслил, – ребёнок прислушался к стоящему в воздухе стону. – Кто замыслил выменять у тебя МЕНЯ на меня!
– Да что ты говоришь внученька? Такого ещё не случалось, чтобы старая Де-низа согласилась отдать марлиграмам волшебный расточек от корней древ-них своих…
– Ты не отдашь, тебя обманут, – не унимается Каори.
Дениза обнимает девочку, словно пеленает её в разложистом теле своём. Каори вдруг замолкает, и только плечи её по-прежнему вздрагивают, сотря-саясь беззвучными рыданиями обречённой на пленение девочки.
– Джесика, просыпайся!
– Я не Джесика! Я Каори! Кудрявая лесная смуглянка, похищенная марли-грамами из Зелёного бора. Они это сделали. Бабушка Дениза не заметила подлога, как и того, что после моего исчезновения Серебряный ручеёк вновь стал Безымянным.
Ей просто сказали:
– Здравствуй, Дениза.
И она им ответила:
– Мир вашей дороге.
– Наша дорога известна. Надо поговорить. Отпустила бы внучку порезвиться с детьми.
– Она останется со мной.
– Не упрямься, Дениза. Это городские дети. Марлиграмы тоже имеют детей. Но у них нет той связи со здешней природой, которая есть у Каори. Сами они заблудятся. А если мы поступим столь же принципиально, как ты, то дети начнут проказничать прямо здесь и взрослые ни о чём толком не поговорят.
– Уж лучше бы леший разговаривал с вами.
– Ты сказала: "Мир вашей дороге", вот и не прети себя. Дело не требует отла-гательства, а дети, они скорее найдут общий язык. Да и у Каори будет с кем пообщаться. Ведь со сверстниками она встречается теперь не часто. Нас ин-тересуют старые мандрагоры, под корнями которых, помнится…
– Не при детях! – препятствует Дениза. И говорит со вздохом:
– Ладно, Каори, покажи этим маленьким городским незнайкам Синеплодное дерево. Только проследи, чтобы много плодов не рвали. И тех плодов, что сразу съедят, хватит им для очистки души. Души-то у них, городских, ма-ленькие, ещё меньше чем они сами. Уж вы простите меня, старуху!
– Да чего уж там! В детстве и сами ели эти Синеплодные лакомства. Ты же и кормила. Кто из нас потом в том не раскаивался. Но поделом. Это вроде как наказание без порки. Душа навыворот, стыдоба-стыдобушка рвёт душу на части, а грозных Наказателей нет. Одним словом, достойная, м-м, забава.
– Вы там у себя в городе всё к порке приравниваете или нет? Есть у вас что-нибудь в душе бесстрашно-самостоятельное, способное сделать из вас…
– Лозоходцев? – ехидно спрашивая, смеется старик-марлиграм и незлобно го-ворит старой лесной фее:
– Там у нас под корнями присушенной мандрагоры зарыт славный свадебный эль. Самой бочки вырывать нам не велено – в неё столетиями сочится мёд из корней мандрагор, но разрешено наточить эту фляжку для городского дворца бракосочетания. Теперь у нас в городе молодёжь любить разучилась. Вот и причащаем по капле при бракосочетаниях. Они сами потом не ведают, отчего так хмельно им вместе. Оттого и дети со здоровьем родятся…
– Да только бездушные и словно с похмелья, – мрачно парировала Дениза, но внимательно прочла муниципальный вердикт, позволявший ей провести гос-тей к родовой плантации мандрагор.
Юкка – род вечнозелёных растений, семейства лилейных растёт в субтропи-ческих и тропических лесах, славится декоративностью, из её листьев добы-ваю волокно, не уступающее по прочности пеньке или джуту, применяется для изготовления особо прочных канатов, рогож и для выработки бумаги. Цветёт юкка крупными фиолетовыми цветами и вместе с Синеплодными де-ревьями составляет единую экзотическую экосистему, характерную только для Зелёного бора, опоясывающего Панэкваториальный континент Земли-21, а также Земли-29, до которой, впрочем, нам нет никакого дела. Вот и уточ-нили… Мы, извините, на Земле-21 в века Оновы... Милости просим!
Отпрыски марлиграмов мало чем отличаются от маленькой Каори. Разве только городской прилизанностью и то до поры до времени. А уж коль вы-брались вместе со взрослыми в заповедный Зелёный бор, то не им из себя паинек строить. Расселись под Синеплодным деревом и знай себе уплётыва-ют синие шишковатые груши. Предупреждения Каори на них не действуют. Нектарны эти плоды. Но самим горожанам их ни за что не заметить бы, не укажи им Каори те места в густой зелёной траве, где от присутствия опавших плодов травяной ковёр словно рябит сочными изумрудными пятнами. В та-ких местах и лежат синие "груши". Ведь с самого Синеплодного дерева ни одному человека даже единственного плода не сорвать. Не допускает к себе дерево человека. Зло и надолго жалит его. Да и плоды на дереве недозрелые – терпкие, горькие, неприятные. Тогда как под деревом в каждом плоду па-тока, от которой не оторваться. Вот и едят без меры глупыши алчные. А Као-ри только тихо вздыхает.
– Джесика, ты не Каори, просыпайся! – говорит девочке ласковая воспителла, одна из тех, кто прибыл из глубин дальнего космоса. Давно это было, во вре-мена Пилигримов. Тогда с Космоса пришло несколько звёздолётов. Говори-ли, что с Правильными. Но Правильные на Земле-21 так и не прижились и перешли на Землю-29, а вот воспителлы остались.
Воспителла Лояна приготовила горячий мате. Напиток за стеклом выстывал сизоватой дымкой, за которой едва просвечивались бледно-салатовые оттен-ки. Лояна добавляла лепестки золотого жасмина и тогда казалось, что в чай-ном аквариуме медленно оседают на дно крохотные золотистые рыбки. Каж-дая со своей заветной мечтой – выполнить самое потаённое желание/
– Ты – Джесика, – нежно, но настойчиво утверждает Лояна и с мягким упрё-ком смотрит на девочку.
– А как же Серебристый ручей? И где бабушка-колдунья Дениза? И что про-изошло там, у Синеплодного дерева?
– Это ты меня расспрашиваешь про вчерашнюю сказку, которую я тебе так и не дорассказала?
– Не обманывай меня, Лояна! – на глаза у девочки слёзы. – Это было на самом деле. И тот мальчик Йорг. Он ведь не послушал меня, а потом же мне и соз-нался…
– Помолчи, – глаза Правильной оплавились и словно затекли в тяжелые оло-вянные тигельки.
– Ладно, Лояна, я больше не буду, но и ты при мне не впадай в свой странный анабиоз. Я боюсь, когда вместо тебя ко мне обращается исполнительно-глупая кукла.
– Я никогда не была куклой. А сказку о Йорге я тебе рассказала.
– Что-то не припомню, – еще пытается упрямится девочка, но она уже встала с постели, поднялась, потянулась и снова села чтобы примирительно выпить вместе с воспителлой ароматно-прянный матэ.
Они пьют матэ и, помалкивая, рассматривают друг дружку. Воспителла с ма-леньким носиком и почти плоским продолговатым лицом имеет заостренный подбородок и длинные тонкие губы. Вместо волос у неё совершенно зримая аура. Сейчас она светло-фиолетового оттенка и чуть начинает темнеть до привычного лилово-синего цвета.
"Успокаивается", – размышляет Каори и больше Джесикой себя не считает.
– Йорг, что с тобой?
Йорг надменно смеялся, но вдруг побледнел и лицо его скосила гримаса.
– Зачем ты не остановила меня, Джесика? Почему ты дала мне съесть это си-неплодное испытанье?
– Всякое испытанье достойно мужчины, воина, рыцаря. Не так ли мой госпо-дин?
– Всё так, мой верный оруженосец, но на этой планете нам назначено Детст-во. И я не хочу выходить за его лучезарную плаценту!
– Но младенец всегда оставляет плаценту матери!
– Я ещё не готов!
– Вы готовы, мой господин. А к тому же готово Время. Оно требует вас. В этом году за Серебристым ручьём расцветает папоротник. Среди его цветов есть тот, в котором хранятся ваши воспоминания. Вам его и сорвать.
– Когда?
– Этой ночью. Мы с вами одного роста. А под пажескими беретами длины волос никто не заметит. Вот вам мой зелёный берет, а я одену ваш голубой.
– Каори, – позвала внучку Дениза. – Нам, деточка, пора. Попрощайся с маль-чиками.
Йорк и Джесика посмотрели друг другу в глаза. На сретении глаз вспыхнула лиловая радуга. Мальчики Клай и Щат преклонили колени. Возможно, они были просто детьми и им хотелось рассказать миру о своих недозволенных шалостях, но в этот миг мир их не услышал.
– А что случилось с Клаем? – поинтересовалась как бы между прочим Каори.
– Он, Джесика, так и не успел рассказать вам с Йоргом о своей тайне. А тайна у него не простая… – хитровато затянула Лояна. – Хочешь, скажу, только признайся, что ты не Каори.
– Говори!
– Ты признаешься?
– Нет!
– Тогда поищи правильный ответ в себе самой! В СЕБЕ САМОЙ…
– Значит он – ключник?
– Ну вот, какой же он ключник, когда он Ключник!
– А Щат, выходит, дворецкий?
– Дворецкий!
– А дворец наш?
– Звездолёт, Джесика. И он давно ожидает всех вас на орбите.
– А кто же ты, Лояна?
– Я – воспителла: и для Каори, и для Джесики, и для Ключника и для Дворец-кого.
– А для Йорга?
– Я – его мать. Вернее, её душа в плоти Правильной.
– А что ощущают Правильные, когда в них вселяются материнские души?
– Они, ребёнок, страдают!
– Стоп! Я начинаю разбираться: пока я ребёнок, во мне живёт внучка лесной колдуньи Каори, а когда я Джесика…
– Тебе надлежит сделать выбор, – трудно проговорила Лояна, допивая прян-но-ароматный матэ.
Марлиграмы зорко следил за уходящими в лес старухой и девочкой. Свои огольцы их словно не интересовали. Они выполнили обет, данный Йоргу, провести его через Детство, и тем прервать цепь злодеяний древнейшего вои-теля во вселенной. Не предавшие воина ключник, дворецкий и возлюбленная оставались под Синеплодным деревом и глаза их были в слезах. Ночью Йор-гу цветок папоротника возвратит страшную злую память, и тогда все трое и душа матери станут ожидать приговора – либо Йорг возвратится за ними и навсегда позовёт в Прошлое, либо этой же ночью со цветком памяти вместо пароля перейдет на Землю-29, чтобы никогда больше не встречаться никому из участников драмы в Будущем.
И только Каори будет тихо всхлипывать на груди у воспителлы Лояны, и та будет мудро и ласково утешать странного земного ребёнка:
– Не плачь, Джесика! Всё уже позади… войны, разрушения, страх. Давай вы-пьем матэ и я отпущу тебя к этим неимоверным сорванцам – Щату и Клаю. Их тяжкое время уже не наступит, а любить с тобой, девочка, мы сумеет и нашу память. Не так ли, Джесика?
– Я не Джесика, я – Каори!
ЙОРГ
(часть вторая)
Кристаллы плавно оседали на землю. Чисто внешне они казались снежинка-ми и выглядели как снежинки. Но от снежинок их отличал фиолетовый, ли-ловый и малиновый цвет.
– В этом году это происходит уже не впервые, – неторопливо пояснял проис-ходящее удивлённому пареньку Торсон.
Торсон слыл в здешних местах охотником. Его так и прозвали – Охотник. Пареньку дать прозвище ещё не успели. В странном пажеском камзоле с бе-ретом он всё ещё оставался Йоргом, которому маленький цветочек папорот-ника возвратил страшную память.
Старая колдунья Дениза первой указала ему на небо. Там, на небе плыли тя-жёлые сизые облака и словно где-то на горизонте, который поступал всё ближе и ближе, отражались о неведомую и совершенно невидимую грань. В какой-то момент Дениза так и осталась в указующем мире, а мальчик неожи-данно прошёл через грань. И Земля-21 растворилась низги...
Земля-29 встретила его странными кристаллическими осадками в фиолетово-лилово-малиновом многоцветье...
– Наблюдай, мальчоныш, как это происходит! И запомни, как у тебя на гла-зах умирает наша земля... – На глазах Охотника выступили тяжёлые влажные бубоны.
“Слёзы – мужская чума”, – говорили мужчины на Земле-29 – сосланные по-селенцы с других Земель, на которых они переступили на Законы очередного Песчаного Времени, чьими песчинками быть не желали.
“Слёзы – мужская чума”, – ссылка на Землю-29 никому не обещала возврата. Древняя поговорка: “Уйдёшь – не вернёшься” обретала значимость, превра-щаясь из страшного проклятия в данность...
– Наблюдай, мальчоныш, так умирает соль нашей планеты, альфа и омега скупо разрешенной в здешних местах жизни.
Глаза Йорга удивленно открылись. Он увидел, как почти у самой поверхно-сти фиолетовые кристаллы внезапно организовались в достаточно плотный “плащ”, самонапыляемый и плавающий в пространстве до тех пор, пока его мрачной плотности не хватило наброситься на перешедший с пределов Зем-ли-21 папоротник. И тогда молодая поросль этого волшебного растения, да-рящего миру надежду, прочно перекрытая фиолетовым цветом осадков, мгновенно стала мертветь, постепенно обугливаясь до тех пор, пока не пре-вратилась в самый настоящий каменный уголь – узорчато-грустный, печаль-но напоминавший о недавнем живом цветении.
Лиловый “плащ” разрушил его пажескую одежду, оставив Йорга в лохмоть-ях...
– А теперь беги! – внезапно проорал на ухо Йоргу Торсон. – Малиновые “плащи” по наши с тобой души! Это, малыш, проверено! Так что беги со всех ног, и всё будет в полном порядке!
…Племя оборванцев выскочило из полуокаменевшего леса и понеслось по пересечённой местности. Кто-то не успевал... И тогда малиновые “плащи” обволакивали отставших, сковывали их движения и это значило, что за этим последует окаменение.
– Тем, кто не успел, тому уже ничто не грозит, – тяжко выдохнул запыхав-шийся Охотник. – Отныне все они форменный уголёк: и по форме, и по со-держанию. Ты только, мальчоныш, понаблюдай. Еще недавно это были са-мые настоящие люди. А теперь – антрацит! – убедительно резюмировал он.
Йорг только вздохнул. Такого оборота предполагать он не мог.
Йоргу захотелось узнать: из-за чего всё это происходит. Он так и спросил:
– Почему до сих пор все вы тут ещё живы?
– Хороший вопрос, мальчоныш! Стараемся. Отбивать таких вот как ты олу-хов от встречателей. Это особые фрукты. Вот, посмотри, что они будут сей-час делать с этими обугленными молодцами.
– И посмотрю, – мрачно ответил Йорг. Превосходный стиль общения с собой он трудно переносил.
Но то, что ему пришлось увидеть, не оставляло сомнения, Охотник его явно и усиленно опекал, за что Йорг должен был быть Торсону благодарен…
Йорг посмотрел в сторону, куда указал Охотник. Туда же были устремлены взгляды оборванцев, избежавших участи аутсайдеров. Из каменных зарослей вышли самые настоящие копьеносцы, похожие на римских легионеров. Вот они подошли к первой окаменелой статуи и обступили её плотным кольцом.
– Сейчас примутся ритуалить, – спокойно прокомментировал Торсон. Губы его плотно сжались и обрели почти пепельную окраску. Было видно, что Охотник переживал.
Копьеносцы нацелили свои копья в одну единственную точку свежеостыв-шей статуи и ударили одновременно в то место, где согласно легенд обитала душа. Статуя раскололась и из её отворенных недр вырвался серо-малиновый сгусток, который безвольно завис на осколками своего недавнего тела.
Один из копьеносцев прикоснулся к сгустку кончиком своего багрообразного копья и безвольная душа обречено повисла на нём.
– Теперь таким же образом они поступят и с остальными.
– Они все погибли из-за меня?
– Ну, не совсем. Ты только, мальчоныш, не огорчайся!
– Йорг я, Йорг! Понимаешь?
– Понимаю... Ну да ладно, Йорг, погибают они обычно из-за своей упёртости, то есть из-за желания проникнуть на сопредельные Земли во время высылки к нам тебя, другого, третьего ссыльных. Чистых альтруистов здесь нет, или почти нет, – поправил самого себя Торсон.
– А если бы меня встретили эти, которые сейчас ритуалят...
– Встречатели?! Было бы ни хорошо, ни плохо. Длительная усиленная трени-ровка в рекрутских лагерях и высылка в дальний космос в маршевые легионы твоего кровавого тёзки – Йорга-завоевателя.
– Прости меня, Охотник за откровенность. Но именно я несу в себе память Йорга-завоевателя.
– Я знаю это, мальчоныш. Поэтому и опекаю тебя. Но ты – это не он. И чем меньше тебя будут здесь называть Йоргом, тем меньше в тебе скопится в бу-дущем озлобления до того времени, когда мы, возможно, вырвемся отсюда.
– Куда?
– В неизвестность, Младшой!
…Они спустились с пригорка, крадучись прошли перелеском и вышли на гречишное поле. Заповедный Зелёный бор с огромной чёрной окаменелой опалиной остался у них за спиной. Рядом с ними ступали такие же ссыльные, избравшие для себя участь выживать вне рекрутских лагерей.
– Эй, оборвыши! – Окликнул Охотник бредущих со стороны перелеска лю-дей. – Прошу любить и жаловать: перед вами Младшой.
– Откуда гусёнок? – спросил у Йорка долговязый развязный малый с круп-ным кадыком и носом с горбинкой.
– Сам ты гусь!
– Все мы здесь залётные гуси. Но говорим, вроде бы, на одном языке. Так не уточнить ли нам: кто здесь с чем и откуда?
– С себя и начни, – привычно огрызнулся Охотник. – А сам я с Непрухи-7, Старшой с Зеленухи-21...
– А я с Толстухи-залепухи-1...
Представились и другие. Земли-12,17 и 26 со своими преступниками и отще-пенцами не чикались, а вот с Земли-1 и 2 обречённых на высылку уже похи-щали. И только с Земли-15 и 21, обречённые на высылку переходили само-стоятельно, сознавая свою генетическую и духовную инородность.
На Земле-1, с которой его похитили всепроникающие копьеносцы, Пит Снорди был известным наёмником. Он режиссировал и клонировал самые невероятные перевороты и революции, получая мало, но всегда по предопла-те, что позволяло ему содержать трех дочерей, живших в разных земных уголках и рождённых от двух африканских жён и одной наложницы-китаянки. Всем троим он рассылал о себе весточки и незначительную мате-риальную помощь и до сих пор был уверен, что добрые весточки о его здра-вии и денежное довольствие его девочки получают вполне регулярно...
– Так и будет продолжаться, ведь свою пулю по предоплате я так и не схло-потал. Но здесь не поладил со встречателями... Обучать “маршевиков” для безумного Йорга – не по мне. Вот я и бежал.
– Вольному – воля. Только скажи мне, Снорди, не подсадили ли тебе душу из испепелённого тела, вроде тех, которые недавно препарировали так запросто на лужайке в Священном бору.
– Чего врать, такого добра подсаживали ко мне за эти годы немало. Но толь-ко во мне не прыщ и даже не предбанник души. Во мне – огромный душев-ный замок со своей внутренней темницей, со своими грозными стражами. Одним словом, томится во мне испепеленных душонок немало. Только что мне от этого?..
– Полонянок твоих, дурья башка, жалко!..
– А ты не жалей! Отстав от своих тел, они выгорели и переплавились, обучи-лись мерзостям и предательствам...
– То-то и оно, – осторожно огрызнулся Охотник. – Они тебя и погубят! Заме-чу тебе, порченный ты...
– Тоже мне трагедия. Я ведь и на Толсухе-залипухе-1 ангелом не был...
– Со мною проще, – уже спокойней проговорил Торсон. – Контрактник я, как все, кого в поднаем с разных инопланетных мирков берут. Вот и подрядился остерегать этого Младшого мальца и вывести его через сердечник землепла-нетного тора...
– Тогда я с Вами, дружище! Не век же здесь куковать!
– Что скажешь, Младшой?
– Пусть своё кукует кукушечка...
Новые друзья рассмеялись... Торсон хлопнул экснаёмника по плечу, а тот подмигнул Йоргу. Прочие отошли в сторону. Идея была настолько безумной, что предсказывать её последствий никто не решался...
Они шли по разменным тропам, где до них и не меньшие храбрецы размени-вали свои судьбы и души. Мимо них тренировочной рысцой пробегали кос-мические маршевые батальоны. Те, чьи тела не выдерживали горних троп или топких болот, тут обугливались под “плащами” из розовых кристаллов, выпадавших на отставших от рекрутских колонн одиночек.
Души из обугленных тел выжигали и выхватывали встречатели-копьеносцы, а дальше поступали особым образом, вживляя души усопших в тела наиболее выносливых будущих космических штурмовиков. К концу марша из каждых ста рекрутов выживало не более двадцати. Но это уже были не привычные в земных пониманиях люди, а совершенно неведомые в пределах параллель-ных миров монстры, обладавшие многообразными талантами беспощадных убийц, погибавшие сами только после пятого, шестого, а то и десятого раза.
Из всей троицы только Пит Снорди имел те же преимущества, тогда, как и Охотник, и Йорг рисковали всерьез. Маршруты рекрутов непременно выво-дили к сердечнику землепланетного тора, через который их телепортировали к местам дислокации Дальних Космических Гарнизонов. Но ни Охотнику, ни Йоргу, ни Пит Снорди туда не было надо.
Ночевать старались на видимом отдалении, костров не жгли, обидчиков до времени не искали, встречателей-копьеносцев не провоцировали. Каждый хранил у себя что-то о своём прошлом мире. На Земле-29 такая сентимен-тальность негласно, за глаза допускалась. Пит Снорди хранил пьезоэлектри-ческую зажигалку, Охотник – ультразвуковой спиннинг, а Йорг, – бережно свернутый в дорогу преданной воспителлой, пряный зелёный порошок из ли-стьев вечнозелёных столетних матэ.
Порошок матэ клали под язык, рыбу ловили и поедали сырой, зажигалкой обжигали кончики стрел, которые тут же обтирали тем же порошком из ли-стьев матэ перемешивая его с рыбной желчью. Затем, обтирая и пропитывая наконечники почти готовых стрел собственным потом, получали особый не-сильнодействующий, но парализующий на короткое время яд.
Когда у каждого к тому же появился искусно сделанный руками Охотника лук, стали отстреливать мелкую живность. Но тут же от подобной затеи пришлось отказаться. Дело было не сучковатых ветках юкки и даже не в лиа-нах, которых в панэкваториальном лесу хватало. Дело было в ином. Любой сраженный наповал тушкан, заяц, хорёк, или иной мелкий зверёк тут же под-вергался мгновенной лиловой кристаллической обработке с неба, а антраци-том ни на одной из Земель питаться было не принято…
Рекрутов оставалось всё меньше и меньше. Время и место их депортации приближались. Лица маршевиков становились всё более и более шизоидно-озлоблёнными: сказывалось непритертость душ, попавших в тела, рассчи-танные на одну единственную небожительницу.
– Пора бы напасть на этих панцирных раков, – предложил как-то Пит. – Я могу рисковать. Рад буду сразиться со встречателями. Ведь душонок во мне немерено...
– Не убил бы сразу свою, – огрызнулся привычно Охотник.
– Твое дело смотреть Младшого!
– Да я и сам за собой ещё смогу посмотреть, – обиделся Йорг. – Не вам бы обо мне гоношиться!
– И точно, пацанёнок толковый, – согласился с доводами паренька Снорди. – Но, как видно, у него какая-то своя особая миссия, до которой мне как-то нет дела. А вот выписать оплеух этим парнягам, так это ж за счастье!
Удерживать Пита никто не имел прав, но тут впервые на Снорди своим ис-тинным взглядом посмотрел Йорг, отчего жителю Хлипухи-прослабухи-1 впервые захотелось безропотно подчинится. Это было и противно, и ново, и Пит поклялся больше подобного взгляда Младшого не пробуждать... Он про-сто приоткрыл перед компаньонами многие души свои и они втроем опреде-лили боевую и духовную иерархию пленниц беспощадного мастера боевых земнопланетных искусств...
Случай представился, когда один из конвоиров приостановился у горного ручейка на последнем перед местом высадки перевале. Под взглядом Йорга были вызваны наиболее подлые пленницы Пита Снорди, вживленные в него помимо его собственной воли. Они то и расстарались. Одна душонка стала во всю глотку орать, что за спиной у встречателя находятся трое, а вторая труб-ных гласом настоятельно уверять явно растерявшегося копьеносца, что напа-дающих, не трое, а двое и как раз перед носом отставшего копьеносца. Кон-воир заметался. В мгновение ока он втрое укоротил свое копьё и с мощней-шим бластер-анигилятором бросился на предполагаемых преследователей. Сначала от него досталось кустарнику, а затем он разрезал пополам двух спешивших ему на помощь конвоиров. Тут же оказалось, что обученный предательству, конвоир первым же был предан. Он не верил своим глазам, а ждал уточнений и замирал от банального доносительства. Убит он был едва не мгновенно, но своим бластером и тело Снорди успел внезапно разрезать надвое. Стон первой души пораженной был просто ужасен. Умирать во вто-рой раз ей было мучительней прежнего. Охотник стащил два полутела и, сжав их накрепко вместе, резко окунул в горный ручей. Тело Снорди закипе-ло и срослось воедино.
– Как себя чувствуешь, Снорди?
– Твоими молитвами... Правда, во мне выгорела чья-то душонка.
– Поменьше разбрасывайся теми, кто тебе не принадлежит...
– Вот я и избавляюсь от чужого балласта. – Но Охотнику бравада Снорди не понравилась. Он обычно огрызнулся:
– Ты нужен Йоргу!
– Это тому оборотню, что сейчас мальчонкой рядится?
– А тебе откуда ведомо?
– Души отверженных царедворцев, что во мне маяться, начирикали.
– Тогда и им пора на покой! – на этот раз решил за своих взрослых спутников Йорг. – Но ты лично, – он снова посмотрел на Снорди взглядом Завоевателя, – ты лично мне нужен живым и невредимым!
– Во Вселенной, Пит, наши судьбы определены, – снова вмешался Охотник. – Я выбран избивать тебя от тех, кто тебя населяет, а те воины, что остались в живых ждут тебя. Ты у них головной...
– А ты, Охотник?
– Я, Пит, твой антипод. И здесь дело даже не в Йорге. Просто так интересней – извлекать из множества единственно достойного. Получай! – И выхватив лук с направленной на Пита стрелой, он тут же послал её Мастеру боевых искусств в сердца.
Они оказались в центре полукруга – в очередной раз умирающий Снорди, Охотник и Йорг.
Легионеры, подоспевшие к месту кровавого и совершенно непонятного шоу, в очередной раз опустили Пита в ручей.
Пит ожил. Теперь последовало единоборство. Рисковал больше Пита Охот-ник, но вместе с ним двадцать маршевиков набросились на вновь ожившего Пита. Они и убивали в Пите одного за другим тех, кто предал однажды Йор-га. Но ни один из предавших не посчитал себя проигравшим и защищался до остервенения.
Пало еще полтора-два десятка маршевиков. Собственно осталось только не-сколько, увы, уже не монстров, а человек.
– Эти мне не нужны, – мудро произнёс Йорг. – Они просто люди. Пусть воз-вратятся в свои земные миры... Снорди теперь тоже только человек – в этом его сила. И он отправится со мной. А вот Охотник – ему я оставлю Землю-29.
– А не боишься, что я переделаю этот мир – сделаю его и чище, и краше?
– Не боюсь. В этом мире остаются кристаллы. А с ними не справился даже я – вечный воитель и вчерашний истребитель миров.
– И что будет завтра? – степенно спросил Пит.
– Завтра, по всему, будет проход через сердечник землепланетного тора...
– Мне бы свидится с дочерьми.
– Это мы сможем устроить, если только...
– Если только что, крошка Йорг?
– Если ты, верзила, поможешь мне сойти на Земле-21. Я ведь еще не до конца прошёл через Детство с его вечнозеленым чаем из листьев столетних матэ, с его синеплодными деревьями, после объедения с которыми так легко оку-наться в прошлое, в котором меня ожидает Джесика...
– Нет, Каори... – прошумел над ними панконтенентальный зелёный бор, рас-торгая свои объятья...
Звонко рассмеялся Охотник. Проход через сердечник землепланетного тора оказался под ними – в том самом месте, откуда бил горный родник – у самых его истоках...
Сентябрь 2001г. – Январь 2002 г.
|
|