Это произведение вошло в сборник «ANNO DOMINI», выпущенный издательством «Азимут-Украина» в 2005 году.
ISBN 966-8405-26-9
Авторские права защищены законом.
По вопросам приобретения книги обращаться:
annodomini@ukr.net
ЗАПИСКИ СТАРИКА
28 августа 2047 года
Наверное, я все-таки законченный эгоист! Сейчас перечитал несколько страниц своего дневника и увидел, что считаю себя центром вселенной, а всё и вся вращаются вокруг меня. Почитал, посидел, подумал – а ведь это правда. Всегда Я был у себя на первом месте.
Конечно, я переживал и думал о других, сочувствовал, помогал, чем мог, но слова Достоевского о том, что человек всегда ощущает какое-то удовлетворение, когда неприятности происходят не с ним, а с другими, пусть даже самыми близкими, всю жизнь не только сидели в моей памяти, а зачастую были оправданием гаммы чувств, возникающих во мне при бедах окружающих. Думаю, что человеку естественно любить самого себя, но от этой любви не должны страдать другие.
Вспоминая свою жизнь, с горечью понимаю, что зачастую приносил немало боли людям, особенно самым близким. В молодости, да и уже в зрелом возрасте, человеку, наверное, не хватает времени внимательнее присмотреться к себе, взглянуть как бы со стороны. Теперь – в 78 – я сижу на залитой солнцем веранде, напялив на себя в такой теплый день майку, рубашку, свитер, да еще прихватив пиджак – на всякий случай, сижу и ковыряюсь как в муравейнике в своей долгой, но так незаметно пролетевшей жизни. Теперь у меня есть время и, слава богу, силы, чтобы, в конце концов, все же рассмотреть себя со стороны, хотя, кроме меня, это уже никому не нужно.
Всех, кого моя персона действительно могла интересовать, кто с пониманием мог выслушать мои рассуждения и переживания, всех их я уже проводил на кладбище.
О! Эта бесконечная пустота! Так просто произнести, что никого не осталось, но как же тяжело это ощущать. Будто у меня вырвали внутренности и отняли душу. Я как пустая оболочка.
Вот рука моя, такая костлявая и рябая, двигает ручку по тетрадному листу. Уже нет человека, который любил эту руку на протяжении многих лет, не замечая ее старения, нет моей Аннушки, которая всю жизнь терпела мой эгоизм, которую я так любил и так терзал своим дурацким характером. Уже никогда она не заснет у меня на плече под телевизор, никогда не прижмется к моей груди, как прижималась многие десятилетия, не сядет на веранде выкурить сигарету.
Нет, эта пустота гораздо страшнее смерти. Вот и слезы закапали из глаз. Проклятая старость, тело совершенно перестает подчиняться разуму, как будто живет само по себе. Эта плаксивость, ничего не могу с ней поделать. Никогда не мог понять, почему старики плачут по любому поводу, а теперь сам не могу удержаться.
Раньше даже на похоронах мог сдержать слезы, а сейчас вот стоит вспомнить кого-нибудь из своих, какой-нибудь момент из жизни, сразу катятся по щекам. Сами текут, да так много, словно весь организм занят производством слез. Не могу больше писать, Анну вспомнил, и такое горе захлестнуло, такое одиночество!
Приду в себя, тогда продолжу.
1 сентября
Сегодня снова дети пошли в школу. Сколько же раз за свою жизнь я провожал в этот день сына, дочку, внуков, правнуков. Честно говоря – уже даже надоело. Ну какой это праздник – лето закончилось, вот дождь моросит. Сколько помню себя, всегда сентябрь у нас был дождливым.
Когда-то очень давно я поступил в Днепропетровский институт физической культуры, и весь сентябрь мы провели в колхозе. Тогда еще Советский Союз был, колхозы, партия.
Так вот, дожди зарядили с первых дней и до самого отъезда, и что интересно, всю ночь льет, а утром солнце выходит, и нас выгоняют в поле – мы помидоры собирали. Если бы и днем дождь продолжался, тогда бы мы сидели в лагере, так нет, погода изо дня в день издевалась над нами. После дождливой ночи такая грязь в поле! Мы в сапогах, с ведрами, ящиками, мокрые с головы до ног. В семь часов еще холодно, проклинаем и этот колхоз и институт, а в восемь выходило солнышко, пригревало, одежда просохнет, куртки снимем, и уже не так тоскливо.
Помню, поле бескрайнее, помидоров тьма, собирали красные и зеленые в разные ящики. Помидорки плотные, кожица бархатистая, сочные, сладкие такие. Я тогда на всю жизнь наелся. В обед возвращались в лагерь, ели, отдыхали.
По вечерам играли на гитаре, я стихи писал, песни, письма своей возлюбленной. Такие чувства мы в этих письмах разжигали, столько страсти, романтизма, надежд. Я потом много лет их хранил, целая пачка была, перевязанная шнурком, но где-то при переездах потерялась. Жаль, сейчас бы с удовольствием перечитал. Плакал бы, наверное, над ними. Ее Татьяна звали. Мы год встречались, затем я учиться уехал, в письмах поссорились. Смешно, глупо! Как я тогда страдал!
Это была моя первая любовь. Сколько стихов написалось, сколько песен сложилось. Потом снова помирились, начали встречаться с удвоенной страстью, но до постели дело не доходило. Может, боялись, может, стеснялись, может – так воспитаны были. Нет, вспомнил! Я боялся, что она забеременеет, а я был к этому совершенно не готов, вот и жертвовал удовольствием ради собственного спокойствия. Я же говорю – эгоист.
В это время как раз Есенина прочитал, а когда снова с Таней помирились, написал Есенину возражение:
Я знаю у Есенина слова: тот, кто любил,
уже любить не сможет.
Так почему ж кружится голова,
и миг разлуки снова сердце гложет?
Я уходил в надежде позабыть,
я не желал к былому возвращенья,
Я все простил и не просил прощенья.
Но боже, это ж надо так любить,
Чтоб не забыть и все возобновить,
и не считать возврат за униженье.
И все вернулось в теплый летний вечер,
скамейка, дом, и расцветали вновь
В тени двора обветренные встречи
и наша первая, несмелая любовь.
Всю жизнь помню и люблю это стихотворение. Оно от души написано, не выдумано – а пережито. Честное!
Она тоже умерла лет десять тому назад. Всю жизнь любила меня и надеялась, что я приду. А я не любил больше.
Не возвращайтесь к былым возлюбленным,
Былых возлюбленных на свете нет…
Это Вознесенский. Сколько я всего перечитал в жизни, сколько перевидал. Разве хватит мне времени и сил рассказать обо всем, написать. Да и нужно ли это кому-то? Хотя помню, в молодости я всегда с интересом и удовольствием слушал, как бабушка рассказывала о себе, о своей семье, муже – моем деде, которого репрессировали в 1938 году. Ей было двадцать. Летом в Штергресе, где он работал инженером на станции, они сели поужинать у себя дома. Подъехала машина, зашли, пригласили деда проехать с ними, без вещей, без прощаний. Уехал, и больше его никогда не увидели и ничего о нем не услышали. Ни писем, ни известий. Страшные времена.
Когда бабушка все это мне рассказывала в мельчайших подробностях, вплоть до обстановки в комнате, в это время у нее уже был тяжелый склероз, и она ничего не помнила из событий нынешнего времени. Путала – кто умер, а кто жив, путала детей с внуками, имена, но события пятидесятилетней давности ясно помнила до мелочей.
Вот также хорошо и я сейчас помню всю свою молодость, в красках, подробно, сочно, будто вчера все было, а ведь прошло столько десятилетий, три поколения сменилось.
Господи, как летит время! Так жаль потерянного, каждой бестолково прожитой минуты. Если бы только была возможность все вернуть, как бы я ценил каждый день жизни, каждый час! И спал бы меньше – ведь третью часть проспал, восемь часов из двадцати четырех, а иногда и по десять, и по двенадцать. Каждую ночь ценил бы, проведенную рядом с моей любимой, с моей Нюрочкой. Врут, когда говорят, что, будь такая возможность – прожили бы жизнь точно так же, ничего не меняя. И я врал! Это от молодости, от беспечности.
Теперь бы я все иначе сделал, с любовью к каждому мгновению, осознавая цену каждому прожитому дню и каждому новому утру. Как жаль, как до слез жаль, что уже ничего нельзя вернуть! Как несправедливо, что мудрость приходит в старости, когда ее уже некуда применить. Как жаль всех, кто уже ушел, как себя жаль!
О, сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали.
Настанет день, когда и я исчезну с поверхности Земли…
Это Цветаева или Ахматова – подзабыл. Кого я ни вспомню – уже давно никого нет. Я как одинокий старый дуб на горе, как голова великана из «Руслана и Людмилы». Меня отрезали от моей жизни и оставили ждать смерти. Вокруг люди, дети, внуки, правнуки, но всё – мимо, все о своем суетятся, а я наблюдаю со стороны, делаю вид, что принимаю участие, а на самом деле живу в своей памяти, разговариваю с мертвецами, жалуюсь им, плачу по ночам и признаюсь в любви памятнику на могиле моей жены. Разве это можно назвать жизнью! Как все глупо и пусто. И главное – безвозвратно. А дети продолжают первого сентября уходить в школу.
P.S. По-моему, все же Цветаева.
2 сентября
Сегодня снова размышлял о здоровье. С утра был в больнице, забрал результаты анализов, поговорил с врачом. Диагноз подтвердился – аденома предстательной железы. Говорит, что нужно было раньше обратиться, тогда легче было бы лечить, а теперь, мол, процесс затянется, но будем стараться, надеяться и так далее.
Ерунда все это! Ничем они мне уже не помогут. Операцию я не перенесу – сердце наркоз не выдержит, облучение и химия меня сразу убьют, а по своему состоянию я чувствую, что все до такой степени запущено, что был бы я помоложе – все равно не вылечили бы. Рак излечивается только чудом, а я в чудеса не верю. Еще в начале века ученые расшифровали ДНК и трубили вовсю, что победят рак. Чепуха! Полвека прошло, а люди как умирали, так и умирают. И я вот попал в эти безжалостные жернова. Но меня это не удивляет, когда вспоминаю, скольких моих родных скосила эта болезнь. Может быть, эта слабость с кровью передается, может – экология такая.
Сколько памяти хватает, всё обвиняли экологию, магнитные бури, солнечную активность, теперь еще влияние космической пыли, подземная плазменная активность. Да просто – это жизнь. Жизнь и смерть. Всегда люди болели и умирали. Как этот закон ни объясняй, а изменить ничего не удается. «Закон суров, но это – закон».
А простата меня еще в молодости беспокоила, лет с тридцати. Помню у Сергея, царствие ему небесное, сделал УЗИ, и обнаружил камушек в предстательной железе. Я тогда расстроился, а он успокаивал, мол, дело это житейское, у многих встречается, лечению не поддается, но для предотвращения дальнейшего развития рекомендуется регулярная половая жизнь. Я в то время как раз разводился со своей первой женой. Разве мне до регулярности было? Как помиримся – не надышимся друг другом, как поссоримся – так неделями и месяцами никакой интимной жизни. Вот такая получалась профилактика. Доходило и до поллюций, это в тридцать два года-то. Вообще, возраст начал чувствовать уже в этот период. То поясница разболится от холода, то простата покалывает пару дней, давление начало скакать, головные боли от этого участились, и, вообще, леность появилась, как будто силы стал экономить. Если в юности бегать и прыгать было в удовольствие, то к тридцати уже стало в тягость. И так с каждым десятилетием все острее и острее ощущалось неизбежное приближение сегодняшнего моего
состояния.
Утром никого не было дома, я взял большое зеркало, поставил на подоконник и, как бывало иногда в молодости, внимательно рассмотрел себя. Жуткое, отвратительное зрелище! Я помню себя молодым, я вижу свои старые фотографии, помню, как периодически расстраивался, обнаружив седые волосы, новые морщины, рассыпающиеся зубы, потом – обвислые щеки, облысение. Мальчик! Если бы только ты мог увидеть в том зеркале свое будущее!
Сегодня мне уже нечему расстраиваться, природа и время как могли, так и изуродовали меня. Волос мой, по-прежнему коротко остриженный – совершенно белый, редкий и слабый, мягкий, как пушок. Кожа рябая, дряблая, смятая, словно туалетная бумага. Глаза ввалившиеся, мутные, белки красные, будто я месяц не спал. Нос торчит как у Буратино, из ноздрей волосы черные. Интересно – везде седые, а в носу черные как смоль и твердые как проволока. Вот уродство! Уши – как высушенные грибы, и тоже волосы торчат. Губы бледные, тонкие, в уголках слюна застывает. Нижняя челюсть отвратительно трясется, когда жую или разговариваю. Шея – как у варана, столько лишней кожи – хватило бы на три. Дальше – тоже ничего приятного. Сгорбленная спина, кривые плечи, руки и ноги – тощие, кожа везде дряблая и такая бледная, как у мертвеца. Даже трусы приспустил, чтобы уж полный осмотр провести. Телепается кусок безжизненного мяса. Безжалостное время завершило метаморфозу!
Так я себя рассмотрел и попрощался со своим отражением. Больше к зеркалу не подойду! Отвратительнее зрелища трудно найти. А ведь как жалко себя! Совсем недавно любовался своей кожей, крепкими мышцами, симпатичным лицом, ясным взглядом. В спортзале с удовольствием занимался перед зеркалом, на пляже никогда не стыдно было раздеться. Все это было словно вчера. Ведь в голове у меня по-прежнему свежие, живые мысли, в сердце кипит любовь к детям, внукам, покойной жене. Радуюсь утру, солнцу, птицам, ветру, свежему воздуху, дождю, опадающим листьям. Все так же, как и пятьдесят лет назад. И деревья те же, и небо, и запахи, и звуки. Но в зеркале передо мной стоит старик – обветшалый кожаный мешок, набитый костями. Я не узнаю его. Этот урод не может быть мною! Это сон, страшный сон. Я не знаю этого старика, я боюсь посмотреть ему в глаза. Иногда мне кажется, что это сама смерть смотрит на меня из зеркала, и мне хочется его разбить. Я хватаю пальцами кожу на своих щеках и в ярости растягиваю ее, еще больше уродуя лицо, я хочу вырвать это отражение из своей жизни. Но когда устаю страдать – приближаюсь к зеркалу, всматриваюсь в эти мутные глаза и узнаю себя, только безвозвратно постаревшего, пока еще живого и страдающего от болезней и одиночества человека. В такие минуты мне хочется умереть.
3 сентября
За многие прожитые годы мне довелось повидать жизнь во всех ее проявлениях и интерпретациях. Порой бывало невыносимо тяжело, однако у меня никогда не возникало желания с ней – жизнью – расстаться. Человеку глупому, недалекому гораздо проще приспособиться к окружающей среде, обстоятельствам, отношениям. Зачастую глупый человек, живя в дерьме, даже не осознает этого. Те же, кто поумнее, замечают или догадываются, что что-то как-то все же не так, хотя не знают, как должно быть.
Это «что-то не так» проявляется во всех сферах жизни, во всех отраслях человеческой деятельности, и в семье и на работе, и в моменты занятости и в минуты отдыха. Но все эти «не так» только лишь видимая часть айсберга. Основной вопрос, сидящий глубоко в подсознании и очень редко, только у некоторых индивидуумов формируемый в фразу, которая не дает покоя уже всю оставшуюся жизнь, это вопрос о смысле жизни. И не о смысле ее вообще, как таковой, а о своей собственной, единственной и такой быстротечной. У людей более примитивных этот вопрос так и не всплывает на поверхность. Он гложет изнутри, иннервируя семейные скандалы, пререкания в трудовом коллективе, зависть, раздраженность, бытовые претензии. Человек же, снимающий пелену второстепенных, отвлекающих внимание проблем, встает перед необходимостью найти ответ, способный успокоить его встревоженный разум. Ведь если ты ничего не значишь, не в состоянии изменить мир вокруг себя, победить болезни или хотя бы одну – свою, остановить неминуемое старение, воспитать ребенка как хочется тебе, а не так, как расположились его хромосомы, если ты не в силах повлиять, хотя так старался, то остается только один ответ – ты родился лишь для того, чтобы продолжить род и после этого умереть, как самое примитивное животное, как одноклеточное.
Можно возразить, напомнить, сколько болезней победили врачи, сколько открытий сделали ученые, чтобы улучшить наш быт, чтобы вывести человека из пещеры, как трудились педагоги, доказывая, что воспитание доминирует над наследственностью. Все это чушь! Мышиная возня. Посмотрите на человечество глобально, как Господь с неба, и поймете, что все открытия и достижения не изменили единственного и необъяснимого, из-за отсутствия смысла, предназначения – продолжения рода. А для чего?
И тут человечество разделяется на две половины. Одна – атеисты, другая – верующие люди. Во втором случае все объясняется просто. Жизнь земная есть подготовка к жизни вечной, и, уверовав в это, люди перестают терзать себя глупыми вопросами, а лишь стараются как можно правильнее жить на земле, чтобы как можно лучше жить потом на небе. Совершается это, как правило, не от истинной любви к Богу, а от страха перед вечными муками, уготовленными грешникам. А разве страх – это не грех? И вера от страха – разве вера? Но в этом случае, как говорится – Бог им судья.
Что же касается людей неверующих, то их тоже можно разделить на две категории. Первые не верят, потому что и не задумывались никогда над этим, потому что грешить легче, чем не грешить, и потому что – лучше жить сегодня, чем всю жизнь ограничивать себя в удовольствиях, а там, в конце туннеля, вдруг ничего и не окажется. Другие же просто от образованности, учености, мудрости перешагнули через религию, через страхи. Это – убежденные материалисты, объясняющие необъяснимые события только тем, что просто наука еще не все открыла. В этой категории людей тяжелее всего приходится писателям и поэтам. Ученые, военные и прочие технари слишком заняты наукой, войной, работой, чтобы обращаться к вопросу о смысле жизни. Художники и композиторы описывают саму жизнь, такую разную, кипящую, полноцветную. А литераторы как раз и сталкиваются с философией бытия. И противостоят они этому вопросу в гордом и горьком одиночестве. Садясь за стол и открывая чистую тетрадь или включая компьютер, они противопоставляют себя остальному миру и в одиночку начинают в нем копаться, пытаясь найти ответ, которого на самом деле не существует. Потому что жизнь – это просто жизнь. Физиологическая случайность. Она существует просто потому, что существует. Ни для чего. Когда человек до этого докапывается, жизнь и вся ее суета теряют свою ценность. Напряжение и тоску топят в водке. В состоянии опьянения снимаются тормозящие процессы, притупляются страхи, и прозревший, но не смирившийся с жестокой действительностью человек пускает себе пулю в лоб или затягивает на шее веревку, или каким-нибудь другим способом расстается с бессмысленностью своего существования. Посмотрите, сколько писателей и поэтов покончили жизнь самоубийством.
Я смирился с этим фактом, принял, как есть и продолжил просто жить, использовать счастливую случайность, выпавшую мне в каком-то глобальном розыгрыше. Когда-то, точно так же я осознал бесконечность пространства. Многие знакомые возмущались и не верили, когда мы начинали об этом разговор, дескать, бесконечность нельзя представить. Да и не надо представлять! Это аксиома, и не стоит ломать голову в поисках доказательств. И жизнь, как и вселенная – тоже бесконечна. Простая физика. Закон сохранения энергии. Так и жизнь: всегда была, не здесь и не такая, а может быть – точно такая и в тех же лицах; есть сейчас, и будет всегда, может быть, где-то, может быть, здесь и снова точно такая же; но моя собственная, начавшаяся в 1969 году и, наверное, подошедшая к концу, она у меня единственная, и если ей суждено будет где-то повториться, то я об этом не буду знать, как не помню ничего из прошлой, которая, возможно, где-то и когда-то уже была. Поэтому, отдаваясь своему эгоизму, сегодня я жалею себя самого и свою единственную, с каждой минутой укорачивающуюся, обессмысленную образовавшимся одиночеством жизнь. Свою скучную, стариковскую жизнь.
20 сентября
Долго не писал – очень плохо себя чувствовал, даже попал в больницу. Обострилось все, и в первую очередь аденома. Не могу сходить в туалет, боли жуткие, еле терплю! Несколько дней назад я намерил себе еще один годик – наверное, погорячился. Когда говорю, что мне плохо – это я ничего не говорю. У меня такое чувство, что я умираю. Не только болезни меня донимают, а какой-то огонек угасает внутри. Силы покинули, апатия полная. Я бы не взялся за дневник, если бы не день рождения моей Аннушки. С самого утра собирался, настраивался, чтобы письменно поздравить ее с праздником. Теперь пишу ей.
Милая моя девочка, я поздравляю тебя с днем рождения. Конечно, уже поздно желать тебе здоровья и счастья, но я надеюсь, что там, откуда ты сейчас смотришь на меня, ты счастлива и спокойна, и единственное, чего тебе не хватает – это меня рядом с тобой. Но это совсем ненадолго. Я очень соскучился за тобой, моя родная. Мне нет места на этой земле без тебя, без твоего голоса, без твоих нежных рук, без твоих любящих глаз. Ты и сама знаешь, что я засыпаю и просыпаюсь с твоим именем на устах, что я постоянно разговариваю с тобой, словно ты рядом. Ты знаешь, как разорвано мое сердце нашей разлукой. Невольно приходит на ум стихотворение Александра Кочеткова:
Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана –
Прольемся чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана –
Прольемся пламенной смолой.
Пока жива – с тобой я буду,
Душа и кровь неразделимы.
Пока жива – с тобой я буду,
Любовь и смерть всегда вдвоем...
Я полужив – полуубит твоим отсутствием! Мое тело, изможденное, немощное тело продолжает цепляться за эту бессмысленную жизнь, а моя душа давно уже рядом с тобой, с той самой минуты, когда смерть разрубила наши сросшиеся корни. Я никогда не покидал тебя ни в нашей счастливой жизни, ни после ее окончания. Я всегда был твой, и ты навечно будешь моя.
Осталось совсем недолго до того мига, когда мы снова обнимем друг друга где-то высоко за облаками. Я не знаю, сколько Господь еще отмерял мне этой разлуки, но смерти я не боюсь. Моя смерть – это единственная надежда на нашу встречу, а если все это блеф, то без тебя мне просто нет смысла оставаться на земле. Я люблю наших детей, наших внуков, но даже целый мир не заменит мне твоей улыбки.
Завтра у меня операция. Я говорил, что не буду ее делать, но боль вынуждает меня на это. Я не хочу продолжать мучиться, да и не смогу долго этого терпеть, а пережить операцию у меня очень мало надежды. Возможно, если бы ты была здесь, держала меня за руку, присела на край кровати, то я просто обязан был бы жить. Но тебя нет. Приходят все, целуют, украдкой плачут, жмут руку, обнадеживая, но среди многих лиц нет твоего, и мир тускнеет. Нет ничего страшнее, чем потеря родного человека. Собственная жизнь тогда не имеет никакого значения. Бессмысленность бытия уничтожает все страхи. А тоска съедает как червь. Медленно, но надежно.
Милая, любимая моя девочка. Только одна надежда заполнила всю мою сущность – надежда на то, что после смерти есть что-то, какая-то узенькая тропинка, на которой я еще раз смогу тебя встретить, прижать к своей груди и задохнуться твоим дыханием, раствориться в твоей любви.
Мне не нужен рай, я готов к любой вечности, только бы еще один разочек взять тебя за руку и прошептать на ушко, как я тебя люблю...
|
|