Мы выбрали маршрут; Балаклава — высота Безымянная.
Мы — это слесарь Коля Еременко , техник Вахтанг Уруладзе и я, электрик, — как говорится, люди разных профессий, но по духу своему туристы - единомышленники.
С набитыми рюкзаками ждем на остановке автобуса.
— Случайно не по пути?
Оборачиваемся на голос. Подходят двое: один пожилой, с твердокаменным лицом и с жилистыми большими руками — типичный рабочий, каким обычно изображают на плакатах.
Второй — наш ровесник.
— Пижон , — тотчас определил, как «припечатал» Колька.
- С чего взял? – пожал плечами Вахтанг. – Удивляюсь тебе – сразу оргвыводы!
— Разуй глаза – типичный. Я таких сразу по усикам определяю.
Лицо у « пижона » белое - белое. Вдобавок к этому лицу «приклеены» еще и усики - стрелки, заимствованные стилягами у мушкетеров Людовика четырнадцатого. На груди — «Киев - 2» - ( «стиляги» это носители зауженных брюк и длинных волос в то доперестроечное время – М.Л.)
— Так не по пути ли нам? — переспросил молодой.
— Это смотря куда вы путь держите, —- дипломатично ответил Вахтанг - в походах он был за старшего и мы «мелкие фраера» ему подчинялись беспрекословно..
- Вы же в горы собрались, по рюкзакам вижу. Меня с собой возьмете?
- Одного или с папашей? — съехидничал Колька Ерёменко.
- Одного, — не понимая, или не принимая, насмешки, ответил «мушкетер».
Колька с откровенным пренебрежением скользнул взглядом по его фигуре и «мушкетёр» ему явно не понравился:
- Мы только до Балаклавы на автобусе, а там... пешедралом.
- Я тоже хочу... пешедралом.
- А вы, случаем, не из газеты? — полюбопытствовал Ерёменко, глядя на фотоаппарат. А то, у нас уже есть один такой… журналюга беспросветный , - и Колька посмотрел в мою сторону.
- Могу и от газеты. – не стал спорить «мушкетёр»
- Ладно, — заключил наш старшой Вахтангидзе, ( так мы его в глаза и заглаза называли!) — горы нами не куплены, а автобус – тем более.. |
Автобус не заставил себя ждать.
- Когда назад, ребята? — спросил, тот, кого мы определили в плакатные рабочие.
- Последним автобусом, встречайте его папуля.
Но папочка-папуля на наши подковырки ноль внимания. Впрочем, как и его сынуля.
- Отлично, — чему-то обрадовался «рабочий» и, обращаясь к сыну, добавил: — Ты... того, Матвей... не особенно... в случае чего — такси...
- Вот-вот, — подхватил Еременко. — такси непременно нужно с собой захватить – в горах без такси, ну ни как не обойтись!... И, кинув взгляд на Матвея, подумал, - он мне потом признался в этом - «небось, девчонкам представляется Максом или
Мариком, чтобы понравиться, леший бы его ...»
...К высоте Безымянной можно подняться по дороге, но назло «пижону», - пусть втягивается, красавчик! - пошли напрямик. Пусть знает, что горы и блины у пронькиной тёщи, не одно и то же!..
Идти тяжело даже нам, видавшим виды. На всем пути будто специально раскидали камни и насадили кусты кизила и колючие ветви кизильника, цеплялись за одежды и оставляли царапины на руках. Ко всему еще недавно прошел дождь, и суглинистая земля ползла из-под ног, притормаживая и без того медленное восхождение к вершине. Матвей, - к нашему удовольствию, - отстал от нас.
Мы беспричинно злились на Матвея – не он бы, шли бы сейчас спокойненько по протоптанной , ещё древними людьми, дороге.
— Эй, Матвей, — кричал ему сверху Еременко,—не жалей лаптей!
Матвей улыбается и упорно продвигается вперед. Изредка он останавливается и щелкает фотоаппаратом,
— Расходы на дорогу покрывает, — смеется всезнающий Еременко, - им в газете за такие видики по мешку денег отваливают. Давай, давай, нажимай на педали, спецкор!
Подтрунивания не помогали - Матвей отставал от нас все больше и больше.
- Привал! Пусть передохнет пижон несчастный, — распорядился Вахтанг ...
Мы спустились в ложбинку и развели костёр. Наши ботинки успели подсохнуть, когда подошел Матвей. Мы ничего ему не сказали, только хмыкнули со значением. А Матвей, улавливая наше настроение, словно, чуствуя вину за задержку, виновато, бочком подсел к костру и стал оправдываться:
- Фотографировал... Вид с горы на море, просто замечательный... пришлось задержаться.. — по его бледному лицу .блуждали розовые пятна. Даже стиляжьи усики, казалось, устало скособочились, — Который раз здесь бываю, а все не привыкну к красоте ...
- Ладно, — понимающе кивнул Вахтанг , — ешь. — Он выкатил к ногам Матвея запеченную картофелину.
Матвей потянулся за ней, но взягь не смог — мешали собственные ноги. Тогда он подался всем корпусом и, приподняв ноги руками, отодвинул их в сторону.
- Что, тяжелы? — засмеялись мы. — Здесь, брат, за день такие ноги станут, что домой хоть на руках иди. Пикнуть не успеешь, как мозоли набьешь.
- Я не набью.
- Набьешь! Да, еще как! Небось, уже мозоли? Скрываешь?
- Сейчас первым делом переобуться надо, - заметил Вахтанг, - здорово помогает.
- Не надо...
- Надо! А ну, скидай ботинки. Видишь, все разулись — ногам надо дать отдохнуть.
- Да я...
- Чего там - я! Скидывай обувку! — приказал Вахтанг. — Уж коли с нами пошел, то хочешь — не хочешь, а делай то, что мы, — и Вахтанг веточкой приподнял его штанину.
Веточка уперлась в металл.
- Что это? -— переходя почему-то на шепот, спросил Вахтанг.
- Да так... ничего... , - засмущался почему-то Матвей, - протезы.
— Какие протезы?! — воскликнули мы в один голос.
Вопроса можно было не задавать — мы понимали всё и не понимали ничего.
- Отец говорит, что туристские...
- Этот, седой ?...
- Да. Он инженер. Изобретатель протезов.
- А ты... ты же что?..
- А я вроде бы испытатель. Есть же испытатели самолетов, парашютов, а я вот - испытатель протезов.
Больше ничего мы не могли ни сказать, ни спросить. А сказать надо было. Обязательно. Колька! Еременко! Ты же находчивый парень, скажи ему что-нибудь. Нельзя же молчать.
И Колька подошел к Матвею, осторожно взял за пуговицу этого «пижона» , и сказал тихо-тихо и совсем не то:
- Ты бы , Мотя ,. сбрил усики. Зачем они тебе?
Матвей как будто только и ждал этого вопроса.
- Не нужны? Хорошо. Я сбрею…
|
|