И голос Пушкина был над листвою слышен,
И птицы Хлебникова пели у воды,
И встретил камень я. Был камень неподвижен,
И проступал в нём лик Сковороды.
Николай Заболоцкий
Тёплой поездки последняя милость.
Рим темпераментен и языкат.
Что в утомлённой гостинице снилось:
жизни рассвет, предстоящий закат?
Мысли о Родине. Мысли о Данте.
Бьются о берег не волны – века.
Что перед вечностью – визы, мандаты?
Как от раскованности отвыкать?
Горьким кошмаром приснился не дуче –
свой свежевскрытый, зияющий культ.
В память стреляют свинцовые тучи,
каторги вышки к себе волокут.
Рубит по сердцу дорога Приморья,
колющей солью щемит Кулунда.
Караганда обернулась тюрьмою.
И холода, холода, холода...
Где-то в том поле вблизи Магадана
был эпицентр потрясающих бед.
Изморозь тел отогреть ли годами?
Каждый ли слышен предсмертный обет?
Значит ли что-то строка речевая
пред обнажённою правдой такой?
Раны землица одна врачевала,
как подорожником, мудрой тайгой.
Где ты, гармония в чуткой природе?
Часто – раздолье для чуждых идей.
...Залежи мыслей опять переройте:
мало осталось поступков и дел...
Не притупляется детское зренье
сочных, размашистых, дерзких «Столбцов».
Есть озаренье душистой сиренью!
Чудо сверкает былым удальцом.
Приобретения с каждой потерей:
живопись музыки страстно влечёт,
пушкинский голову кружит критерий,
предки-умы подставляют плечо.
Двигаться зыбкой дорогой на ощупь,
черпать стихи у берёзовых рощ...
Дует в лицо с выраженьем необщим.
Близких духовностью где соберёшь?
Скоро, наверно, встречаться с друзьями:
место найдётся в ушедшем строю...
Может, основы не так сотрясали,
только локтями не лезли в струю.
...Дума в Италии – не итальянка.
Можно ли вывернуть корни судьбы?
Чистым звучанием льётся тальянка:
даже захочешь – не сможешь забыть...
|
|